1926 год, Алтай, Чуйский тракт, 753 верста Мировая гармония не любит идеальных форм, прямых линий и симметрии. Многообразие контуров, россыпь мелких деталей, игра оттенков, миллионы мазков богатейшей палитры, водопады звуков и вихри запахов – вот что создает объемную картину. И особенно ярко она воплощается в горах, ибо вряд ли что-нибудь еще в подлунном мире настолько же разнообразно, бессистемно и при этом – совершенно… И горы, выглядящие порождением самого Хаоса, были воплощением Гармонии. Так бывает… Каменная осыпь превратила дорогу в узкую тропу, сделала особенно трудной, и лошади двигались по скальному карнизу с предельной осторожностью, медленно переставляли копыта, иногда запинаясь о разнокалиберные камни, фыркая и косясь на близкий край пропасти. Тревожное ржание, негромкие окрики проводников и стук камней, то и дело скатывающихся мимо растянувшейся по карнизу экспедиции, тонули в заунывной, как местные напевы, мелодии ветра. Все давно спешились, даже проводники-алтайцы, сопровождавшие экспедицию от самого Ново-Николаевска, полгода назад ставшего Ново-Сибирском, и напряжение от путешествия по узкой тропе нарастало с каждой секундой. Даже главе экспедиции в какой-то момент захотелось плюнуть и отступить, но развернуться было попросту негде: путь по опасному карнизу вел вперед и только вперед. К гармонии или нет, сейчас не имело значения. Сейчас нужно было идти. – Скоро, – тихо сказал идущий первым проводник, и остальные члены экспедиции передали его слова по цепочке. Скоро… А что «скоро»? Сквозь преддождевую хмарь просматривался небольшой участок тропы, ярдов на сто, не больше, утомленным путешественникам казалось, что дальше карниз становится шире. Но так ли это? – Долина, – скупо произнес глава экспедиции, когда до него дошло сообщение от проводника. И на губах его спутников появились улыбки. Долина! Узкая, поросшая елями и пихтами, рассеченная надвое маловодной бурливой речкой, ныряющей в ту самую пропасть, что страшным провалом зияла справа от тропы. Но все-таки долина. И была она достаточно просторной и ровной, чтобы перевести дух и шагать дальше смело, не опасаясь, что осыпь стянет в бездну, а со склона прилетит на голову камень. Долина… Можно расслабиться… И восхититься величием великолепного вида на белые вершины Северо-Чуйского хребта, который прятал от досужих взглядов жемчужину Алтая – загадочную гору Белуха. И восхитились. Причем – все: и «офицеры», если можно так выразиться, экспедиции, то есть люди творческие или же образованные, и их простые спутники. Никто не остался равнодушным. А глава экспедиции, Николай Рерих, поймал себя на мысли, что готов вытерпеть все, лишь бы увидеть и зарисовать белые шапки величественного хребта, запечатлеть на холсте еще один фрагмент мировой гармонии. Нервное и физическое перенапряжение, совершенно лишнее в его почтенном возрасте, забудутся вмиг, едва только взору откроются великолепные вершины. Рерих знал точно. Ведь это были не первые горы в его жизни. Не первые, но особенные, беспощадно, до щемления сердца прекрасные, даже на взгляд искушенного художника. Может быть, потому, что они наиболее близки к центру мироздания? А может, потому, что где-то среди отрогов хребта или ближе к Белухе находятся ворота в мистическое царство безмятежности и совершенства? Шамбала – от этого слова захватывало дух у всех, кто верил в существование воплощенной благодати, скрытой от суетного мира горами волшебной красоты. А Рерих – верил. Но находились – даже среди участников экспедиции – и скептики. Нет, они не отрицали существования Шамбалы, но считали ее страной воображаемой, спрятанной в душе верующего, и достижением ее им виделось состояние просветления и духовного равновесия. К числу таких скептиков принадлежал и Луис Хорш, неизменно элегантный, подвижный и предприимчивый молодой мужчина латиноамериканской наружности, коммерческий директор нескольких принадлежащих Рериху предприятий в Нью-Йорке, финансист и снабженец экспедиции. Будучи убежденным прагматиком, свято чтущим принцип: «Богу – богово, а кесарю – кесарево», Луис не верил, что Шамбала существует в материальном мире. Но, как положено ушлым заокеанским финансистам, отлично умел делать деньги на всем, и даже на затяжных экспедициях с сомнительными целями. Рерих путешествовал по азиатским горам третий год, за это время Луис исхитрился утроить прибыль компаний, вкладывающих средства в странный проект, и поэтому ему было важно, чтобы экспедиция двигалась. В поисках Шамбалы, мировой гармонии, натуры для этюдов Рериха или чего-то еще – не имеет значения. «Движение – жизнь», – говорили древние. «Движение – прибыль», – с той же убежденностью заявлял Хорш. А вот уже прибыль – это жизнь, и чем больше прибыль, тем жизнь прекрасней. Видимо, фанатичной верой в универсальность формулы «движение – прибыль» объяснялось и то, что Луис шел в авангарде экспедиции. Нравилась ему затея или нет, верил он умозаключениям Рериха насчет ворот в неведомый мир на склонах Белухи или не верил – не важно. Хорш взялся за дело и собирался довести его до конца. Собирался выжать из экспедиции максимум. В пути Хорш старался держаться поближе к Рериху и, естественно, последовал за ним, когда Николай заспешил, торопясь первым оказаться в долине, и Луис вошел в нее вторым. А третьим стал проводник Яков Бортников, неофициальный представитель ОГПУ, сопровождающий экспедицию от самого Ново-Сибирска. Как правило, Яков ехал на гнедом жеребце далеко впереди, словно стараясь подчеркнуть, что просто выполняет порученную правительством работу и не считает себя членом буржуазной команды. Он не скрывал своих убеждений, как не скрывал и принадлежность к ГПУ, но и не подчеркивал ни то, ни другое. Любимый «маузер» прятал под засаленным ватным чапаном, сменившим затертую кожанку, да и на мохнатой шапке у него не было красной ленты или звезды, как этого ожидали американцы, которых в экспедиции было аж трое. К тому же, благодаря азиатским скулам, Якова частенько принимали за местного жителя, абсолютно равнодушного к революционным идеям, и спутники не воспринимали его в качестве надзирателя. По карнизу Яков шел первым, но потом уступил нетерпеливому Рериху, вошел в долину после него и Луиса и тут же остановился, увидев, что спутники преградили дорогу. – Что случилось? – Да! – Николай, который замер, любуясь открывшимся видом, дернул Хорша за рукав. – Луис, что вы увидели? И только сейчас Яков понял, что путь ему перекрыл американец. – Луис, что там? – И машинально сунул правую руку за пазуху. – А? – Хорш обернулся и как-то странно посмотрел на Рериха: будто сквозь него. – Что там? – Извините, босс. – У Хорша нервно дернулся глаз. – Что-то на меня нашло. Оцепенел, как мышь перед удавом. – Перед каким удавом? – удивился Рерих. – Что вы несете, Луис? А в следующий миг удивленно крякнул, увидев того самого «удава». Образно выражаясь. Впереди и чуть правее сидел на большом камне еще не старый, но морщинистый азиат в изношенных донельзя одеяниях тибетского ламы и внимательно разглядывал путников. Сразу всех. Как такое может быть, Рерих не понимал, но готов был поклясться, что лама не просто смотрит, а именно разглядывает, и не каждого в отдельности, а всех троих одновременно. Щелочки глаз ламы на миг превратились в тончайшие линии – он смежил веки, – затем чуть приоткрылись, и слегка неприятное ощущение «общего взгляда» исчезло. Теперь лама смотрел, как самый обычный человек. Более того, глазенки у него забегали, словно у пройдохи, лихорадочно обдумывающего способ «развести» доверчивых путников, не задерживаясь на ком-то конкретно. – Приветствую, уважаемый, – Рерих сложил ладони в буддийском приветствии. – Вы понимаете меня? – Понимаю. – Лама ответил тем же приветствием и чуть склонил голову. – Я понимаю всех братьев, разделяющих учение Будды. Мое имя Мингюр Церинг. Азиат говорил по-русски значительно лучше, например, Луиса. Рериха это немного удивило, но в большей степени порадовало. А вот Яков насторожился. – Мое имя – Николай Рерих. Мы с товарищами идем к самой высокой горе, к Белухе. – Ты – художник, – вдруг заявил лама и вновь коротко кивнул – для себя. – Это хорошо: ты умеешь видеть скрытое от прочих глаз. – Возможно… – начал было Рерих, однако лама продолжил, не обращая внимания на попытку вклиниться в его высказывание. – Но даже у тебя не получится все задуманное. – Интересно, – проронил Луис негромко, чтобы слышал только Рерих. – Этот лама – прелюбопытнейший тип. Не пойму только, что он здесь забыл? Одет, как тибетский монах… но если так, он далековато забрел. Заблудился? – Цель моего странствия близко, – будто бы отвечая на шепот Луиса, сообщил лама Церинг. Смотрел при этом он исключительно на Рериха. – Цель твоего путешествия тоже близко, но ты ее не достигнешь. – Вы знаете, куда и зачем мы идем? – недоверчиво и даже с оттенком неприязни спросил Яков Бортников и сделал полшага вперед, словно выбирая дистанцию для броска или сабельного удара. Лама оставил телодвижения чекиста без внимания, всем своим видом показывая, что не видит в нем угрозы и вообще не боится никого из путников, ни по одиночке, ни всех сразу. – Ты сам сказал, что идешь к высокой горе. – Мингюр Церинг стрельнул взглядом в Рериха. – И почему же мы не сумеем ее увидеть? – вмешался в разговор Луис. – Еще три дня пути, и мы окажемся на перевале. С него, как говорят, на Белуху отличный вид. – Вы увидите гору. – Лама кивнул в третий раз, теперь – для всех. – Но ваша цель не Белуха. Церинг не спрашивал, он утверждал. Да с такой уверенностью, словно доносил до аудитории непреложную истину, например, что Земля вращается вокруг Солнца. Или что дважды два – четыре. При этом лама прекратил играть взглядом в пятнашки и сосредоточился на Рерихе. – Наша цель… да… нет… не сама гора. – Николай Константинович потеребил бородку, явно сомневаясь, стоит ли откровенничать с первым встречным, пусть даже и ламой. – Мы не собираемся совершать восхождение, в этом вы правы, любезнейший Церинг. Я намерен сделать несколько эскизов и… возможно, исследовать местность. – Ты хотел увидеть Белуху, но не здесь. – Что значит «не здесь»? – вскинулся Хорш. А вот Рерих промолчал. И по глазам было видно, что Николай начинает понимать… – Ты не увидишь ее, как не видишь далекие звезды. – Откуда вы знаете о цели нашей экспедиции? – резко спросил Рерих. И что-то в его голосе заставило Якова взвести курок. Однако пистолет он пока оставил под одеждой. – Ворота в Шамбалу рядом. – Лама улыбнулся. – Где? – встрял нетерпеливый Хорш. – Вы проводите нас? Сколько это будет стоить? Церинг неодобрительно взглянул на Хорша, вновь смежил веки, но на миг, и вернул взгляд на Рериха. – Чинтамани, – негромко, чуть протяжно и с уважительными интонациями, словно это имя божества, произнес лама. – Нужен драгоценный камень, исполняющий желания. – Я слышал! – Луис заметно воодушевился. – Или где-то читал, не помню… Это такой крупный рубин. Верно? – Не рубин, а драгоценный камень, – спокойно поправил американца Церинг. – Его ни с чем не сравнить. – И что, любые желания исполняет? – поинтересовался Яков. – Хочешь устроить мировую революцию? – не удержался от язвительного замечания Хорш. – Чинтамани исполняет только истинные желания, – вместо ламы ответил Рерих. – Но я не подозревал, что он может стать ключом к вратам. – В этом его главное предназначение, – улыбнулся лама. – Все остальное – блохи на шерсти пса. – Исполнение любого желания – подобно блохе? – изумился Луис. – По сравнению с истинной силой Чинтамани – да. – Что может быть сильнее? – Заткнись, – прошипел Яков. Но Хорш уже и сам понял, что перегибает палку, и вернулся к теме: – Камень откроет путь в Шамбалу? – Откроет врата? – уточнил Рерих. – Врат нет, – покачал головой Церинг. – Врата – это место, откуда Чинтамани позволит увидеть Шамбалу и пройти к ней. – А без камня мы не сможем увидеть благословенную страну? – Лично ты и с камнем ее не увидишь, – усмехнулся лама, глядя американцу в глаза. – Почему? Однако ответил Церинг не обиженному Луису, а Рериху: – Ты смотришь на мир не так, как все. Ты – увидишь. – И смогу пройти? – завороженно вопросил Николай Константинович. – Все возможно. – Минуту назад вы утверждали, что мы не достигнем цели, – напомнил Хорш. – Минуту назад мир был другим, – изрек Церинг. – У вас была лишь вера, но не было проводника. – А теперь у нас есть проводник? Вы предлагаете свои услуги? – Нам по пути. – Сколько это будет стоить? – Нам по пути, – повторил лама. – У всего есть цена, – изложил свой принцип Луис. – Если не деньги, значит, нужна ответная услуга. Я угадал? – Я просто пойду с вами, – медленно произнес лама, глядя Рериху в глаза. – Такова моя цена. – То есть вы тоже не способны увидеть Шамбалу? – понял Хорш. – Я не художник, – пожал плечами Церинг. И вопросительно посмотрел на Рериха. – Но у нас нет камня. – Николай Константинович развел руками. – И я совершенно не представляю, где его искать. – А я, кажется, представляю, – пробормотал Яков. После чего быстро шагнул к ламе и резко рванул его за ворот. Сопротивляться ему Церинг не стал, остался безучастен к грубому обращению, снова закрыл глаза и проронил на выдохе короткое слово, которое не разобрал никто из присутствующих. И продолжил молчать даже тогда, когда Бортников запустил руку под его одежду и выудил небольшой кулон на длинной медной цепочке: – Это он? Лама промолчал. – Позвольте? Подошедший Луис вперился взглядом в украшение, пристально изучая простую круглую оправу, которая удерживала дюжиной цепких лапок розоватый, затейливо ограненный кристалл. Если это действительно был Чинтамани, то выглядел он жалко – дешевой стеклянной безделушкой. – Бижутерия, – презрительно бросил американец. – Думаю, это оксид кремния, так называемый горный хрусталь, – медленно произнес Яков. – Возможно, как некая призма этот кристалл будет полезен, но с точки зрения ювелира… а я когда-то учился на ювелира… его ценность близка к нулю. – Ты понимаешь, что мы с тобой – единственные, кто действительно ищет Шамбалу? – тихо спросил Церинг, буравя Рериха взглядом. – О каком достижении можно говорить, если они не понимают даже смысла услышанного? – Ты говоришь обо мне? – ощерился Бортников. – Оставьте ламу в покое, – довольно жестко произнес Николай Константинович, и Яков, поколебавшись, отступил, наградив азиата враждебным взглядом. – Можно отдать ему одну из вьючных лошадей, – сказал Хорш, возвращаясь к обязанностям администратора. – Я распоряжусь. – Дальше я пойду пешком, – перебил его Церинг. – И он тоже. Рерих поколебался, но кивнул: – Этот путь каждый должен проделать самостоятельно. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
1926 год, Алтай, Чуйский тракт, 753 верста 
