Тихон Подковин весело отсчитывал ступеньки широкой лестницы, направляясь к выходу. Час тому назад секретарь Иркутской судебной палаты сказал ему: — Вы можете быть нашим регистратором. Огромные слова на мраморной доске «Правда и милость да царствует в судах» сегодня показались ему особенно важными. Вечером, по настоянию своей сестры Фимы и ее подруги Вари Березкиной, Тихон подробно рассказывал, как он «производился» в регистраторы. Варя громко смеялась. — Значит, все пойдет по-хорошему, — говорила она. — Скоро будешь чиновником. — Дело пойдет… Но чиновником мне не бывать. Нужно высшее образование. Я даже до штатного регистратора не дойду. Варя вопросительно взглянула на Тихона. — Ты все забываешь, что мне в солдаты идти…
Варя жила на том же дворе с матерью-санитаркой и братом в одной комнате. «Даже ни разу за руку не взял, — думала девушка, перебегая через двор. — Чего он такой? Не смеет или не любит?» Мать Вари сидела за столом и шила. — Тихона регистратором назначили. — Я не сомневалась в нем. Его можно и делопроизводителем назначить. — А он говорит: не буду я чиновником. Солдатчина помешает. — Рассудительный парень. Он и жениться до окончания военной службы не будет. Варя тяжело вздохнула. Мать взглянула на дочь. — Я Тихона одобряю. Не следует жениться лобовому, много у семейных солдат несчастий бывает… Будем ждать. Ему до призыва еще год с лишним… Варя отвернулась и стала беспокойно разглаживать свои темные волосы; ее влажные ресницы вздрагивали.
До поступления в судебную палату Подковин был приказчиком в рыбной лавке купца Кытманова. Ему надоели капризные барыни-покупательницы. Но и в канцелярской работе он не нашел удовлетворения. «Два года — в судебной палате, четыре — на военной службе, — а потом — на новые места, к сибирским рекам», — часто думал Тихон. Полгода назад он познакомился с семьей торговца Рычагова. У сына его, Елисея, он брал книги для самообразования. Незадолго до этого знакомства молодой Рычагов ездил в Порт-Артур. Нужно было присмотреть местечко для торговой деятельности, а в Маньчжурии как раз строились новые города, проводилась железная дорога. — Дальний Восток необходим нам как воздух, — любил говорить Елисей. — Мы, русские, должны освоить его. Во время разговора Елисей часто закрывал глаза. Он стоял прислонившись к стене, опираясь левой рукой на спинку стула. Напыщенность речи и игра со стулом коробили Тихона. Висячая лампа освещала стол, за которым сидел Рычагов-отец. На сухощавом и продолговатом лице старика блуждала усмешка. — Если мы не укрепимся в Маньчжурии, — продолжал Елисей, — то туда влезут американцы или японцы. — Японцы!.. — воскликнул отец, — Пустяшная страна, парикмахеры. Опасность — от англичан, а всего скорее от немцев. Молодой Рычагов наклонился вперед, навалившись на спинку стула. — Ты прав, папа. Однако орудием против нас англичане изберут японцев. А их-то мы одолеем! В Порт-Артуре стоят наши военные корабли. — Ты был на них? — спросил Подковин. — Был. И порт-артурские форты видел. Они замаскированы, подготовлено несколько линий обороны. Но вряд ли нам придется воевать на суше. Русский флот не допустит врага на берег. Крепость возводится на всякий случай... Сейчас делается упор на расширение экономического влияния. Нам нужен торговый незамерзающий порт, и таким портом будет город Дальний. — Что же ты не выбрал там себе местечко? — У нас с тобой, папа, карман тонок. Для работы в Дальнем или в Харбине, нужен капитал. Китайцы — первоклассные коммерсанты и конкурировать с ними весьма трудно. Чтобы осмотреться и обжиться среди них — требуются деньги. Переедем туда годика через два. А за это время там достроят крепость и усилят флот. — Хитер парнишка, — сказал старик и толкнул Подковина в бок. — Хотя, по правде сказать, так можно и очень хорошее дело упустить. — Напрасно тревожишься. У нас не только Амурский край ждет предприимчивых людей. И тебе, и особенно нам с Тихоном работы хватит. — Тихону в солдатах надо побывать, — заметила мать Елисея. — Отслужит свой срок и ничего с ним не случится. — А вдруг война? — Войны не будет.
Разговоры о Порт-Артуре часто велись и в судебной палате, где работал Подковин. Как-то утром секретарь канцелярии Николай Васильевич Делюсто порылся в папках и подал адвокатам подписной лист. — Господа, в крепости Порт-Артур сооружается собор. Жертвуйте кто сколько может. Первым на листе расписался молодой адвокат Патушинский. — Говорят, наша новая крепость будет неприступной твердыней. Русское командование учло и местные условия и новейшие данные инженерно военной науки, — сказал он. — С кем же ей придется иметь дело? — опросил Делюсто. — Несомненно, с японцами, — важно проговорил присяжный поверенный Стравинский, подписываясь на сто рублей. — В таком случае крепость будет праздной! — воскликнул Патушинский. — Японцам не дадут высадиться. — Задор свойствен молодости, — вмешался в разговор знаменитый защитник Зверев. — Но задор перед началом дела вреден, ибо не позволяет детально изучить опасность. Между тем Япония растет не по дням, а по часам. — Япония любит сравнивать себя с Великобританией, но она прыщ, — возразил Патушинский. — Тем более, тем более… Прыщи бывают разные. И к ним нужно подходить умеючи, а то может образоваться злокачественная опухоль. — По последним данным, на Порт-Артур отпущено более двух десятков миллионов рублей. Там работает несколько комиссий из военных специалистов. Вероятно, не только мы с вами, Иван Николаевич, озабочены охраной наших государственных интересов, — сказал Стравинский, не любивший Зверева и завидовавший ему. — Совершенно верно, Рафаил Сигизмундович. Ваша конкретность всем известна. Но нельзя забывать, что Япония не одна. К тому же театр военных действий будет, фигурально выражаясь, в трех шагах от нее и за десять тысяч верст от нашего центра. Есть слухи о медленном оборудовании крепости… Хорошо бы съездить туда и посмотреть… Кстати, почему там ни разу еще не была выездная сессия судебной палаты? Николай Васильевич, каково ваше мнение на этот счет? — Дел оттуда поступает порядочно. Казенные деньги, недобросовестные подрядчики… К весне можно будет что-нибудь придумать. Раздался звонок. Все ушли в зал заседаний.
В последнее воскресенье января к Подковиным пришла Валя Инова. Тихон познакомился с ней на третий день рождества у Рычагова. — Пойдемте сейчас к нам, — предложила Валя Тихону и его сестре. — Наши уехали в деревню, и нам никто не помешает… Я боюсь, что мы скоро уедем из Иркутска. Папе предлагают очень выгодную службу на Дальнем Востоке. Жаль мне с вами расставаться, но, видимо, придется. Тихон начал отговариваться. — И не думай. Что за новости?.. Пойдем, пойдем!.. Квартира банковского служащего Модеста Владимировича Инова была большая и роскошно обставленная. До сумерек никто не приходил. Валя играла на рояле, Тихон пел. Фима рассматривала иллюстрации в богатых изданиях библиотеки Иновых. — Из тебя, Тихон, можно сделать певца, даже для сцены. — Я никогда не стал бы артистом. Но петь я люблю. Изредка спеть что-нибудь для друзей неплохо. Вале вдруг захотелось объясниться с Тихоном. — Для Вари? — Варя хорошая девушка, но я не давал ей никакого повода… — Я же вижу… Щеки Тихона покрылись румянцем. — Послушай, Тихоня, я хочу загадать тебе загадку. Ты не обидишься на мою шутку? — Твоих шуток я боюсь только в большой компании. Говори. — Решил ты жениться, и на примете у тебя две красавицы. Обе они тебе нравятся, и ты уверен в успехе. В каком порядке ты стал бы делать предложение? — Первой тебе и последней Варе. В ней я уверен, а в тебе нет. А если бы я сделал предложение Варе, то не смог бы доставить удовольствие тебе. — Вот какой ты ехидный… Но ты бы проиграл. Разве я упустила бы такого сокола? Валя громко засмеялась. — А в какие хоромы я поведу свою фею? — Вон что придумал! У нас различное общественное положение, ты сын крестьянина… Но ведь в выборе возлюбленного участвует сердце, а не рассудок, — сказала Валя. — Все это правильно, но только не для мужа, а для возлюбленного. Ты несносный мальчишка, — прикусив губу, ответила Валя. — Ты рассуждаешь, как старик, но ты, со своими тёмно-серыми глазами, отрок… В мае Иновы должны были отправиться в Харбин, а в конце апреля стало известно: сессия судебной палаты поедет на Дальний Восток в июне. Тихон был включен в состав сессии. — Одной твоей поездкой можно оправдать твою работу в качестве регистратора, — сказала Валя, услышав приятную для Подковина новость. Тихон со смущением посмотрел на девушку. Сердце его учащенно билось.
За Хинганским хребтом перед Подковиным и судебными чиновниками, выехавшими из Иркутска на сессию, развернулись плодородные равнины Маньчжурии. Кругом безлесный, холмистый простор. Селений было еще мало, но стада коров встречались часто. Поезд пересекал поля с густыми зарослями гаоляна и кукурузы. На высоких грядках зеленела соя. Поля, засеянные ею, казались полосатой тканью. Делюсто и член судебной палаты Костинский не отходили от окна вагона. Товарищ прокурора Ераков, защитник Зверев, член палаты Малиновский и председатель гражданского отделения барон Таубе играли в карты. — Богатая страна лежит у нас под боком. Дикая и пустынная страна. О ее хозяйственных возможностях даже китайцы узнали только после проведения русскими Китайско-Восточной железной дороги, — сказал Делюсто. — Китайцы должны быть благодарны русским за эту дорогу, — отозвался барон Таубе. — М-м-мм, — пробурчал Зверев, криво улыбаясь. Вдоль полотна дороги, через три-четыре километра, красовались маленькие крепостцы железнодорожной охраны, построенные для защиты от хунхузов, налеты которых все еще продолжались. За Сунгарийским мостом, на большой равнине, сказочно быстро рос шумный Харбин. На реке у пристаней стояло десятка полтора красивых речных пароходов, курсирующих по Сунгари и Амуру от Харбина до Благовещенска, Хабаровска и Николаевска. Жизнь в Харбине била ключом. В огромные плоскодонные баржи грузили пшеницу, бобы, бобовое масло, ячмень, яйца. Непрерывно дымили трубы мукомольных мельниц. На станциях продукты были баснословно дешевы. Край поднимался к жизни. Сутолока Харбинского вокзала ошеломила Тихона. Густая толпа китайцев жужжала на перроне. Сквозь нее трудно было пробраться. У него то и дело вырывали чемодан с предложением довезти до гостиницы. — Тихон, Тихоня! — услышал Подковин позади себя женский голос. — Куда ты торопишься? — Валя! Подковин покраснел и опустил глаза. Ему стало радостно, и в то же время что-то смущало его. Он растерялся. — Да здравствуй же! — Валя схватила Тихона за свободную руку и поцеловала в щеку. — Не ожидал? Фима молодец, телеграфировала. Поставив чемодан, Тихон взял Валю за руки, посмотрел в ее глаза: — Здравствуй, Валюша! — Ах, боже мой, как я соскучилась об Иркутске… Ты совсем изменился. Китель тебе идет. Подковин взглянул на судейских чиновников. — Тебе нужно переговорить с секретарем! Пойдем вместе. Делюсто был удивлен. Валя познакомилась с ним и заявила: — Сегодня отпустите Тихона Степановича к нам. Мы были друзьями с его сестрой, когда я жила в Иркутске. Завтра утром он явится к вам, куда укажете. — Я очень рад. Завтра он может найти нас в гостинице «Дальний Восток». В то время как члены судебной палаты садились на грязные извозчичьи пролетки, Валя с Тихоном прокатили мимо них на паре выхоленных лошадей, запряженных в новенький экипаж. — Кажется, наш регистратор? — спросил. Малиновский. — Да, — засмеялся Делюсто. — Сегодня его встретила дочь местного банковского служащего. Растет парень!.. — Знамение времени! — воскликнул Зверев.
Поезд мчался между холмов. Слева высилась зубчатая гора. Спутниками Подковина были военный и два торговца. — Гора Самсон, — сказал военный. — Скоро увидим Киньчжоу. Сильнейшая позиция! А вот и первые укрепления Квантунского полуострова, видите — пояса окопов. Слева расстилался Талиенванский залив. Утро было тихое. Море манило к себе, и Подковину не хотелось думать о войне и укреплениях. Он был полон впечатлений от пережитого в Харбине. И в то же время какая-то неловкость смущала его. Ему казалось, что в Харбине, в присутствии Вали, он делал и говорил не то, что нужно. «Вот, кажется, люблю — и вдруг столько сомнений! Боюсь я ее, не верю ей и поэтому не могу полюбить. Но милей нет и не найти. Скоро расстанемся навсегда. Для нее я игрушка, безнадежный разночинец…» На вокзале в городе Дальнем к Подковину подошел незнакомый русый мужчина. — Честь имею представиться — Александр Петрович Лыков. На все время вашего пребывания здесь вы мой гость. Я выполняю приказание Иновых. Вот телеграмма, в которой описаны все ваши приметы… Бой! Возьми чемодан!.. Вероятно, требуется оповестить ваших сослуживцев? Пойдемте!.. Держа под руку Тихона, Лыков провел его между вагонами к невзрачному зданию вокзала. Кругом валялись обломки кирпича, шпалы, балки, бочки с цементом. Было жарко и пыльно. Расталкивая прохожих, к Лыкову подбежали рикши. — Позвольте. Я дойду пешком, — сказал смущенно Тихон, увидев полуоголенного человека, который покорно, навытяжку стоял около ручной коляски. Вечно и неизменно одна и та же история со вновь приезжающими, — усмехнулся Лыков. Стараясь быть как можно более учтивым, он взял Подковина под локоть и усадил его в коляску. Толпа почтительно раздвинулась. Извозчики и привокзальный рабочий люд знали Лыкова как богача самодура; подвыпивши, он не уступал дороги крупным местным чиновникам. — Вот это моя хата, — сказал Лыков, указывая на особняк. — Домик приличный, а здесь чертовски дешево мне стал. Рабочих рук с избытком. В прихожей Лыкову и Подковину низко поклонилась высокая стройная японка в богатом наряде. Она присела так низко, что коснулась коленями пола. Подковин невольно попятился назад. — Проходите, Тихон Степанович. Знакомьтесь… Моя хозяйка. Саша-сан. Японка еще раз поклонилась Подковину и, выпрямившись, протянула руку: — Здравствуйте. Гость взглянул в лицо женщины — оно было прекрасно. Приседая и пятясь назад, Саша-сан ввела Тихона в гостиную и усадила в мягкое кресло. — Курите? — Нет, я не курю. — Ю ар нот смокинг… Вы не курите?.. — удивленно сказала женщина. — Да, да, я забыл, русский очень многие не курящие… Это хорошо. — Бой! Приготовь капитану батс — крикнул Лыков и обратился к Тихону: — Ты — мой друг, давайте говорить сразу на «ты». Примешь ванну и одевайся в то, что тебе дадут. А мундир повесь в гардеробе. Не люблю в домашней обстановке мундиров. Смотришь, это, на него и думаешь: обобрать, каналья, пришел. А у тебя и пуговицы судебного исполнителя… Обедали в столовой по-европейски, но в халатах и туфлях. Саша-сан сидела на месте хозяйки и искусно — мимикой и жестами — командовала слугами. Японку, да еще так близко, Подковин видел впервые. Ее узкое лицо, окаймленное густыми волосами, слегка матовая кожа и яркие черные глаза были обаятельны. — Кушайте, пожалуйста, суп, а завтра русский щи варить будем. О, это очень крепкая пища! Лыков-сан всегда кричи: щи, давай щи! Японка звонко засмеялась, Белые зубы, точно перламутровые, блестели.
Тихон Подковин весело отсчитывал ступеньки широкой лестницы, направляясь к выходу. Час тому назад секретарь Иркутской судебной палаты сказал ему: