В субботу 30 апреля 1536 года Елизавета Тюдор оказалась зажатой в руках матери в то время, как ее родители спорили через открытое окно Гринвичского дворца. Королева Анна подняла на руках ребенка, которому тогда было два с половиной года — так она хотела оказать психологическое давление на рассвирепевшего короля Генриха VIII. Но и эта мольба не достигла цели. Позже в этот же день начались аресты слуг и друзей Анны, а во вторник, 2 мая, сама королева была допрошена советниками и отправлена в Тауэр. В понедельник 8 мая Айну судили за мнимую государственную измену на основании явно неправдоподобных улик. В среду 17 мая брак короля и Анны был аннулирован архиепископом Кентерберийским (причины так никогда и не были обнародованы) и принцесса Елизавета стала незаконнорожденной, лишившись таким образом права претендовать на английскую корону. Через два дня Айна была обезглавлена на Грин Тауэр в присутствии хранившей молчание тысячной толпы народа. В субботу 20 мая отец Елизаветы обручился с Джейн Сеймур, на которой спустя десять дней женился. Генриху VIII потребовался месяц, чтобы избавиться от жены, обвинив ее в государственной измене, приговорить заодно с ней к смертной казни некоторых ее друзей, доказать незаконнорожденность ребенка и приобрести новую королеву. Эго была неограниченная власть монархии Тюдоров в действии, когда и Совет, и церковь, и законы подчинялись воле короля. Но падение Анны Болейн не прошло так спокойно, как может казаться, и вскоре сам Генрих стал такой же жертвой обстоятельств, как и бывшая королева. Развод королевской семьи готовился в течение нескольких недель союзом консервативных лордов и придворных, друзьями разведенной (и скончавшейся) первой жены Генриха и императорским послом. Новую претендентку на звание королевской супруги Джейн Сеймур специально готовили, чтобы привлечь к ней внимание короля, расстроить его привязанность и возбудить вражду к королеве. Заговорщики намеревались аннулировать брак с Болейн, но более радикальное предложение пришло с совсем неожиданной стороны. Томас Кромвель, некогда политический союзник Болейн и теперь главный управляющий делами короля, решил избавиться от Анны навсегда, возможно, потому что она стояла на пути намечавшегося союза с императором Карлом V. Он планировал обвинить Анну в многочисленных нарушениях супружеской верности (и кровосмешении), что, помимо прочего, давало возможность сместить с должности некоторых ее союзников. Джейн и ее друзья настраивали Генриха против Анны, а Кромвель представил куртуазные заигрывания как доказательства измены. Мы не знаем, удалось ли заставить Генриха VIII проглотить все эти необоснованные обвинения в адрес Анны. Скорее всего прелести Джейн и задетое мужское самолюбие заставили его поверить в то, что жена обманывает его с другими мужчинами. Но действовал Генрих, безусловно, так, как будто все это было правдой: он рыдал, метался в ярости и самолично наблюдал за приготовлениями к суду и казни. Если Генрих действительно поверил наветам, то он был, пожалуй, одним из немногих поверивших. Свидетельства против Анны были неубедительными и основанными либо на признаниях, сделанных под пытками, либо на искаженном представлении вполне невинных взаимоотношений. Более конкретные факты измены нельзя было считать правдоподобными, потому что в большинстве случаев обвиняемые находились в это время в разных местах; впрочем, такие мелочи не интересовали судей, которые отлично знали, что от них требовалось. Процесс над Анной и ее «сообщниками» со всей очевидностью доказал, что, по крайней мере, в делах о государственной измене корона добьется своего. В данном случае итог можно объяснить кознями фракционеров, которым удалось затмить разум короля, сыграть на его чувствах и заставить отказаться от жены, хотя он продолжал любить ее почти до конца своих дней. Но и без того, если уж Генрих решил избавиться от Анны, то едва ли кто-нибудь смог бы ему в этом помешать. Советники, как правило, были обязаны своим положением королю и боялись потерять его (в лучшем случае). Церковь также ничего не смогла бы сделать — к тому времени Генрих уже лишил папу безраздельных полномочий и сам стал главой английской церкви. Консервативные епископы не принимали еретических идей Анны, епископы-реформисты не стали на ее сторону из-за боязни вызвать тем самым крах Реформации. Итак, Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, выслушал последнее признание Анны и безропотно аннулировал брак. Не было препятствий и со стороны закона. Анну судил суд, в состав которого входили ее дядя, герцог Норфолк, лорд Стюарт, ее двоюродный брат, граф Суррей, граф-маршал, присяжные из 26 пэров, лорд-канцлер и судьи, но никто из них не рискнул вызвать гнев короля, боясь возбудить подозрение в причастности к преступлениям, в которых обвиняли Анну, или поставить под сомнение решение суда, уже вынесшего обвинение предполагаемым любовникам Анны. Так же послушно и парламент через несколько недель, следуя желанию короля, исключил Елизавету из числа претендентов на престол в пользу детей Джейн Сеймур или другой будущей королевы. Судьба матери Елизаветы продемонстрировала равно как уязвимость, так и силу монархии Тюдоров. Путем сочетания конституционной власти и личного давления Генриху VIII удалось заставить исполнить его желание избавиться от Анны, но само это желание было навязано ему путем умелых действий советников и придворных. Независимо от того, насколько велика была власть короля Англии, она находилась под неформальным влиянием окружавших его политиков. Путем отбора лиц, допускавшихся на прием к королю, документов, которые он должен был видеть, подделкой докладов и нашептыванием полуправды окружение Генриха умело управляло им. Это фракционное манипулирование королем уничтожило Анну Болейн в мае 1536 года, так же, как в 1529 году покончило с властью кардинала Булей, с консервативными врагами Анны в июне 1536 и в 1538 году и Томасом Кромвелем в 1540. Падение Кромвеля стало предостережением для Генриха. Попытки фракций сокрушить архиепископа Кранмера в 1543 году, епископа Гардинера в 1544 и королеву Екатерину Парр в 1546 году потерпели неудачу. К тому времени, когда здоровье короля ухудшилось в 1546 г., династия Говардов была свергнута в результате дворцового переворота реформистами из Тайного кабинета, которые получили контроль над молодым наследником трона — сыном Джейн Сеймур, Эдуардом. Мы очень мало знаем об отношении Елизаветы к умершей матери. Говорили, что она гордилась своим отцом, но и матери, конечно, не стыдилась. Елизавета иногда пользовалась значком Анны Болейн — соколом, и когда она стала королевой, се собственный символ — Феникс, скорее всего, означал, что она окончательно оправилась от удара, связанного с казнью матери. У Елизаветы также было кольцо с ее портретом, а первым архиепископом Кентерберийским она назначила капеллана Анны Мэтью Паркера, который искренне верил в то, что Анна поручила ему свою дочь для духовного наставничества. Если Елизавета и забыла подробности происшедших в 1536 году событий к тому времени, как она стала королевой в ноябре 1558 года, то вскоре ей пришлось об этом вспомнить. В сентябре 1559 года шотландский богослов Александр Алезиус, который присутствовал в английском суде в 1536 году, изложил ей подробности расправы с ее матерью, включая тот факт, что во время родительского спора Елизавета была предъявлена Генриху VIII в качестве последней мольбы. Судьба матери послужила Елизавете хорошим уроком того, что женщина в политике рискует быть вовлеченной в сферу эмоций и что правитель Англии может стать инструментом придворных интриганов. Многому научила Елизавету и ее собственная жизнь после казни матери. Во-первых, она была признана незаконной, но все же дочерью короля, и появлялась на королевских приемах по торжественным случаям; после наследственного акта 1544 года она была третьей в ряду претендентов на престол. С 1547 года с восшествием на престол ее младшего единокровного брата Эдуарда она стала второй, представляя из себя многообещающую политическую фигуру. Правда, ей пришлось защищать, во-первых, свою девичью честь и, во-вторых, свой статус независимости от посягательств амбициозного Томаса Сеймура. С 1553 года — в это время королевой стала ее католическая единокровная сестра Мария — Елизавета уже стала возможной претенденткой на трон и средоточием надежд противников Марии. В эти годы Елизавете пришлось научиться подозрительности и политической осмотрительности. Заговоры против Марии бросали тень подозрений и на Елизавету, поэтому большую часть времени правления своей сестры она провела либо под надзором, либо в изоляции. Впрочем, ей удалось избежать публичного обвинения в предательстве и соучастии в заговорах: ее популярность среди критиков режима росла. Елизавета приобрела большое мастерство в балансировании на политическом канате: ей удавалась нравиться (или не нравиться) Марии ровно настолько, чтобы сохранить место в числе претендентов на трон и в то же время не оттолкнуть своих собственных сторонников (в основном протестантов). К осени 1558 г. стало ясно, что королеве Марии осталось жить недолго и что после смерти трон перейдет к ее сестре. Доверенные лица Елизаветы, чтобы предотвратить всякое сопротивление, стали предусмотрительно налаживать связи с надежными, влиятельными людьми и командирами гарнизонов. По мере того, как распространялись слухи о болезни Марии, росло число услужливых посетителей Елизаветы, а вокруг ее дома в Хэтфилде ежедневно собирались толпы народа. 17 ноября Мария умерла и Елизавета беспрепятственно была провозглашена королевой. Через одиннадцать дней она вступила в формальное владение лондонским Тауэром, где двадцать два года назад была казнена ее мать. За это время из незаконнорожденного ребенка обвиненной в нарушении супружеской верности женщины она превратилась в королеву Англии. Видимо, она действительно была политическим фениксом и вполне верила в свою фортуну. Незадолго до восшествия на престол ее посетил испанский посланник, который был поражен ее уверенностью и авторитарностью: она действовала как настоящий сильный правитель. Но одновременно Елизавета была порождением всех слабых мест монархии Тюдоров — так же, как они, она легко поддавалась манипулированию собой. Лучше других она сознавала ненадежность королевского положения и гнет над королевской властью. Ее правление станет постоянной проверкой политических способностей, которые оттачивались в ней превратностями судьбы.
Королева и престол
Правление Елизаветы I было основано на иллюзиях. Она правила при помощи созданных и распропагандированных ею самой образов. Придворные и подданные находились во власти этих образов, и уже четыре столетия они вводят в заблуждение историков. Первая иллюзия связана с тем, что хаос и катастрофы достались ей по наследству; вторая — что ее правление ознаменовало золотой век нации. Темы появились сразу же после восшествия Елизаветы на трон. 14 января 1559 года, через 8 недель после воцарения новой королевы, в Лондоне состоялась ее коронация. По всему городу были организованы пышные процессии, а во многих местах созданы живые картины. Все это наглядно свидетельствовало о начале нового правления. Живая картина в Корнхилле представляла Елизавету в детстве; ее держали четыре фигуры, одетые в костюмы четырех добродетелей. Одновременно эти добродетели свергали четыре противостоящих им греха. Как гласил отчет о процессии, в спешном порядке составленный правительственным печатником, «праведная религия идет на смену язычеству и невежеству; любовь к подданным идет на смену неповиновению и надменности; мудрость идет на смену глупости и тщеславию; справедливость идет на смену низкопоклонничеству и взяточничеству». Будущая слава торжествовала над бывшими неудачами. В течение нескольких недель сподвижники Елизаветы через печатное слово и проповеди поливали грязью ее предшественников на троне: теперь все будет по-другому, гораздо лучше! Живая картина на Флитстрит олицетворяла собой единство правды и гармонии: королева, одетая в парламентские одежды, сидела под библейской надписью «Дебора, судья и воссоздатель рода израилева»1 и давала указания йоменам своего королевства. Елизавета демонстрировала решительный разрыв с прошлым. Хотя Елизавета и была склонна к преувеличениям, ее правление действительно отличалось новизной. Под видом того, что Тайный совет Марии был слишком большим и расколотым, Елизавета распустила две трети его членов и заменила их своими собственными родственниками, служащими и политическими сподвижниками. Во главе их стояли Вильям Сесил, Николас Бэкон и Томас Пэрри. В королевских владениях и при суде перемены были еще более значительными: Елизавета окружила себя людьми, которым она могла доверять, в том числе родственниками матери и своими дворцовыми служащими. Так она создала довольно однородное правительство, отличавшееся личной преданностью королеве и идеологической преданностью протестантизму, потому что, распуская приверженцев Марии, она избавилась от католиков, а назначив заново некоторых министров Эдуарда VI, получила верных протестантов. Но не следует обольщаться по поводу новизны и однородности режима. «Новые люди» Елизаветы были большей частью опытными администраторами еще времен Эдуарда, а политические соображения подвигли ее оставить нескольких консервативных советников. Менее преданные Марии чиновники, как, например, Винчестер, Мейсон и Питр, остались на прежних должностях, и, что самое главное, сохранили свои позиции региональные магнаты — графы Дарби, Шрузбери, Пембрук и Арундел. Создание подобного правительства было типичным примером проводимой Елизаветой политики: под знаменем новизны она создала союз опытных людей, а маска протестантизма служила необходимому компромиссу с консерваторами. Монархия на словах — это было одно дело, а реальная политика власти — совсем другое. Власть, всегда остававшаяся властью, скрывалась за маской реформ, а созданный Елизаветой образ действительно был блестящим нововведением. Дискредитируя своих предшественников и целенаправленно отделяя себя от них, Елизавета пыталась найти себе поддержку. Вся вина за происходившие в королевстве несчастья ложилась в основном на прежних правителей, которых обвиняли в преданности католицизму и Испании. Смена правителя, как представлялось, станет решением проблем. Елизавете надо было отделить свое правление от правления Марии, потому что их объединяло много общего: обе они были женщинами, а некоторые мужчины были склонны приписывать трудности при царствовании Марии ее принадлежностью к женскому полу. Томас Бикон еще в 1554 году обращался к Богу с молитвой: «Ты поставил править над нами женщину, которая была создана Тобой для того, чтобы подчиняться мужчине и которой Ты в своем священном послании приказал хранить молчание в присутствии людей. О Господи! Отнять империю у мужчины и отдать ее женщине кажется верным знаком того, что ты прогневался на нас, англичан»2 . Бикон повторил свои слова в печати в 1563 году без указаний на то, что протестантская королева была лучше католической или что Елизавета была меньшим наказанием, чем Мария. Правление женщины было нарушением естественного порядка вещей и должно было обязательно привести к катастрофе. Елизавете, как и Марии, пришлось столкнуться с проблемой создания имиджа — образа, соответствующего женщине-государыне. В проповедях и назидательной литературе англичанам XVI века предлагался идеал женщины, и это был идеал, который не оставлял места незамужней женщине-правителю: женщина должна быть женой, молчаливой, послушной и домашней. Она должна управлять собственной кухней, но уж никак не собственным королевством. За пределами кухни она попадает под власть мужчины, потому что физически, интеллектуально и эмоционально стоит ниже его. Женщине отводилась роль пассивная и подчиненная. Во все время правления Елизаветы проповедники продолжали настаивать на том, что это занятие противоречит природе женщины, которая должна принадлежать семье и подчиняться власти мужчины. Если она без этого подчинения не может управлять собственным домом, как может Елизавета управлять королевством? Елизавету постоянно угнетало сознание того, что она «всего лишь» женщина. В рамках этого сознания ей казалось, что мужчины, с которыми ей приходилось работать, смотрели на нее как на существо ущербное и неумелое в силу ее женской природы. Почва для такого ощущения была. В 1560 году Вильям Сесил не на шутку разгневался, узнав, что посланник обсуждал с Елизаветой депешу из Парижа, которая была «слишком сложной для женского ума». В 1592 году выяснилось, что лорд-представитель в Ирландии всюду поносит ее на чем свет стоит: «Ах, глупая баба, она выводит меня из себя сверх всякой меры! Ни один другой монарх в нашем христианском мире со мной бы так не обращался»3 . Когда дела в королевстве пошли хуже, причиной всех бедствий тоже стал женский пол королевы. В 1597 году граф Эссекс говорил французскому посланнику: «При дворе нами руководят две вещи — медлительность и непостоянство. Обоими мы обязаны женскому полу нашей королевы». Низшие слои населения и вовсе не верили в то, что ими управляет женщина. В 1591 году в Эссексе утверждали, что королева — просто марионетка, управляемая пэрами. Немного позже лондонская жительница, впервые увидав Елизавету, воскликнула: «Боже мой, королева — женщина!» — как это может быть?4 Сама Елизавета иногда была не прочь разыграть «чисто женскую» роль. В 1563 году в Палате Общин она сказала о себе, что, «будучи женщиной, хотела бы обрести ум и память», и выразила согласие с тем, что молчаливость должна быть «чертой, соответствующей ее полу». В 1570 году, беседуя с посланником из Испанских Нидерландов, Елизавета сказала ему, что его правителю «просто приходится иметь дело с женщиной», а еще через несколько лет в личной молитве она отозвалась о себе как о «слабой женщине»5 . Все это, конечно, было просто удобной ролью, но даже королева не могла пренебрегать обычаями и игнорировать отведенное ей ими место. Впрочем, это место не было четко определено: существовало противоречие между идеалом монарха и идеалом женщины. Монарх должен править, женщина должна подчиняться. Джону Ноксу это противоречие казалось столь очевидным, что правление женщины, по его мнению, следовало считать чем-то «недопустимым», нарушающим естественный порядок вещей. В 1558 году он опубликовал «Первый сигнал трубы», где изложил свои мысли на этот счет. Оправдывая свержение Марии, он описывал замешательство, в которое его привело восшествие на престол еще одной женщины. Путаясь в кругу изначальных доказательств, Нокс писал, что, хотя правление женщины и носит неестественней характер, в случае с Елизаветой Бог сделал исключение. Он призвал ее, чтобы возродить Евангелие. Это был грубый намек на то, что религия, исповедуемая Елизаветой, может стать компенсацией ее пола. Схожего мнения придерживался и Джон Кальвин: иногда, считал он, Бог наделяет женщину особыми свойствами, чтобы она, несмотря на свой пол, могла исполнить божественную миссию. Этими аргументами часто пользовалась и сама Елизавета. Она была не «обычной» женщиной, а исключением из правил, распространявшихся на всех женщин. Возможно, и Вильям Сесил смотрел на нее как на исключение, отклонение от естественного хода вещей. Но естественный ход будет восстановлен: он молил Бога, чтобы тот «послал нашей королеве мужа, а со временем и сына, тогда мы могли бы надеяться, что наше последующее поколение будет жить при правителе-мужчине»6 . Неосуществленной идеей Тюдоров было ее замужество. Все сошлись в убеждении, что Елизавете нужен муж. Филипп II Испанский снисходительно предложил свою кандидатуру. Он хотел облегчить груз власти, возложенный на его невестку. «Будет лучше для нее самой и ее королевства, — заявил он, — если она изберет себе супруга, который сможет освободить ее от выполнения обязанностей, подходящих только для мужчины»7 . Некоторые историки, особенно современные писательницы-феминистки, усматривают в настоятельном принуждении выйти замуж проявление мужского шовинизма: Елизавета должна была выйти замуж за короля, который бы затем управлял страной. Это не совсем верно. Вильям Сесил, Николас Бэкон и другие, настаивавшие на замужестве, ничего от этого не выгадывали, а наоборот, потеряли бы часть своего влияния. Если бы они решили, что Елизавета не может управлять сама, они скорее бы стали править вместо нее, чем согласились отдать власть другому человеку. Когда рассматривался брак с иностранным принцем, советники взяли за основу переговоров брачный договор Марии и Филиппа Испанского, по которому муж отстранялся от правления. Искали не монарха для королевы, а отца ее будущего сына — не правителя, а производителя. Муж для королевы стал средством к достижению цели. Цель состояла в том, чтобы обрести надежного наследника, а путь к этому лежал через замужество. В 1559 году Палата Общин обратилась к Елизавете с требованием о замужестве и производстве потомства, а затем приступила к обсуждению ограничений, налагавшихся на власть ее возможного мужа. В 1563 году Палата Лордов воззвала к королеве: «Было бы хорошо, если бы Ваше величество пожелали выйти замуж по своему усмотрению, где пожелает, за кого пожелает, и как только пожелает». Но после формальной ссылки на счастье королевы следовали истинные причины необходимости замужества — производство потомства. В том же 1563 году члены Палаты Общин «молили Бога склонить сердце королевы к замужеству и быть настолько милостивым, чтобы послать ей ребенка»8 . На заседаниях парламента 1566 и 1567 годов вновь было принято воззвание о замужестве и вновь оговаривалась та же причина — наследник трона. Королевский муж был печальной необходимостью, истинной целью был королевский сын. В интересах общественного мнения королева готова была признать, что должна выйти замуж для блага королевства. В 1563, 1566 и 1567 годах, выступая на заседаниях парламента, она говорила, что, хотя и предпочитает единовластное правление, но во имя своих подданных согласна выйти замуж. В 1576 году лорд-хранитель малой печати Бэкон заявил: «Ее Величество поручила мне сообщить, что, несмотря на ее личную нерасположенность и нежелание выходить замуж, она, во имя вас и для блага королевства, согласна уступить и удовлетворить вашу покорную просьбу, более того, всячески содействовать тому, чтобы замужество состоялось»9 . Но к тому времени навряд ли кто-нибудь еще верил ей, да и она скорее всего уже не верила своим обещаниям; к 1576, а возможно, и к 1563 году, замужество стало для королевы средством политических интриг, но никак не искренним желанием решить вопрос с потомством. Недостатка в желающих стать отцом будущего наследника престола, по крайней мере в начале ее правления, не было. Как впоследствии отмечал ее секретарь Вальсингам, Елизавета была «самой выгодной партией в округе»10 и многие надеялись завоевать ее сердце. В первые недели правления Елизаветы граф Арундел взял взаймы у итальянского купца крупную сумму денег, которые щедро тратил на развлечения и подкуп подруг и слуг королевы, чтобы они склонили ее выйти за него замуж. Когда в мае 1559 года сэр Вильям Пикеринг попытался добиться любви королевы и она начала проявлять чрезмерную о нем заботу, лондонцы в спорах ставили четыре к одному, что он станет королем. Эрик XIV Шведский послал своего брата просить руки Елизаветы, не скупясь при этом на расходы. До этого поступали и более скромные предложения от графа Арранского, герцогов Голштинии и Саксонии и эрцгерцога Австрийского. В 1561 году лондонской компании по продаже канцелярских принадлежностей было приказано изъять из продажи все печатные картины, изображающие Елизавету с поклонниками, особенно с королем Эриком. Очередь кандидатов стала настоящим препятствием для дипломатических отношений, а ухаживания за королевой — чем-то вроде скандала. Но самым скандальным из всех оказалось дело Дадли, из-за которого по Европе прокатилась дурная слава о Елизавете, а политическая стабильность Англии оказалась под угрозой. Либо королева перешла все границы любовного флирта, либо она серьезно намеревалась выйти замуж за Роберта Дадли, но в течение нескольких месяцев пришлось дважды удерживать ее от этого шага. В августе и сентябре 1560 года, когда жена Дадли явно умирала от рака груди, Елизавета и Дадли строили планы женитьбы. Вильям Сесил готовился оставить должность государственного секретаря в случае, если они поженятся, но одновременно начал борьбу против осуществления этих планов. Он распространил слух, что Эми Дадли вовсе не больна на самом деле, а Елизавета и Дадли планируют отравить ее. Эту историю он рассказал даже испанскому посланнику и добавил, что Дадли несет гибель королевству. Подобная тактика имела два результата: посланнику было внушено, что следует предостеречь Елизавету от замужества, а когда Эми умерла в сентябре, на Роберта пали подозрения в ее убийстве. Случившееся вызвало шквал возмущений как при дворе, так и в стране, и на какое-то время замужество стало невозможным по политическим причинам. Тем не менее, Елизавета и Дадли (а возможно, только сам Дадли) решили прибегнуть к крайним мерам и жениться вопреки внутренней оппозиции. В середине января 1561 года союзник Дадли сообщил испанскому послу, что королева и Роберт пойдут на восстановление в Англии католицизма, если Филипп II окажет им поддержку в заключении брака и поможет избежать последствий, с ним связанных. Слухи об этом поразительном предложении ходили до середины апреля. Все это время Дадли и его союзник Паджет продолжали обрабатывать королеву и готовились к встрече эмиссара от папы. Планы вновь разрушил Сесил. Возможно, именно он сделал эту историю достоянием публики. Арестовав ведущих католиков из мелкопоместных дворян и обвинив их в незаконных мессах, он создал видимость папского заговора, поселив в душах людей страх перед реставрацией католицизма.
В субботу 30 апреля 1536 года Елизавета Тюдор оказалась зажатой в руках матери в то время, как ее родители спорили через открытое окно Гринвичского дворца. Королева Анна подняла на руках ребенка, которому тогда было два с половиной года — так она хотела оказать психологическое давление на рассвирепевшего короля Генриха VIII. Но и эта мольба не достигла цели. Позже в этот же день начались аресты слуг и друзей Анны, а во вторник, 2 мая, сама королева была допрошена советниками и отправлена в Тауэр. В понедельник 8 мая Айну судили за мнимую государственную измену на основании явно неправдоподобных улик. В среду 17 мая брак короля и Анны был аннулирован архиепископом Кентерберийским (причины так никогда и не были обнародованы) и принцесса Елизавета стала незаконнорожденной, лишившись таким образом права претендовать на английскую корону. Через два дня Айна была обезглавлена на Грин Тауэр в присутствии хранившей молчание тысячной толпы народа. В субботу 20 мая отец Елизаветы обручился с Джейн Сеймур, на которой спустя десять дней женился. Генриху VIII потребовался месяц, чтобы избавиться от жены, обвинив ее в государственной измене, приговорить заодно с ней к смертной казни некоторых ее друзей, доказать незаконнорожденность ребенка и приобрести новую королеву. Эго была неограниченная власть монархии Тюдоров в действии, когда и Совет, и церковь, и законы подчинялись воле короля.