...Капитан Буш, – приказал Хорнблауэр: – пошлите на это судно шлюпку с абордажной партией. – Но, сэр! – попробовал было запротестовать Буш: – Сэр – у них на борту оспа – сэр! Есть, сэр! Все протесты Буша умерли быстрой, но нелегкой смертью – стоило ему только взглянуть на лицо Хорнблауэра. Буш убеждал себя, что коммодор не хуже его самого представляет себе ужасные последствия проникновения оспы на "Несравненный", а значит – Хорнблауэр знает, что делает. Еще один взгляд, брошенный им на Хорнблауэра, убедил Буша в том, что решение далось тому нелегко. Хорнблауэр вновь приложил рупор к губам. – Я посылаю к вам шлюпку, – прокричал он. На расстоянии двадцати ярдов трудно было уловить, изменилось ли что-либо в голосе человека, к которому он обращался – особенно, если тот также отвечал в рупор, но Хорнблауэру показалось, что он уловил как будто капитан "Мэгги Джонс" немного запнулся от неожиданности. Да, точно – пауза перед его ответом была подозрительно долгой. – Как хотите, сэр. Я предупредил вас об оспе. Не могли бы вы прислать врача и лекарств? Это были именно те слова, которые он должен был произнести. Но все равно, слишком подозрительна была предшествующая пауза – будто человек растерялся от неожиданности и с трудом собирался с мыслями для ответа. Буш стоял рядом со скорбным лицом, все еще надеясь, что Хорнблауэр отменит свой приказ, но тот, судя по всему, и не собирался этого делать. По команде боцмана, матросы талями приподняли вельбот с кильблоков, вывалили за борт и, наконец, спустили на воду. Мичман и абордажная партия мрачно спускались в него. Они с большим бы желанием отправились в схватку с вооруженным до зубов врагом, но ужас перед неумолимой болезнью, похоже, совершенно лишил их мужества. – Отваливай! – скомандовал вахтенный офицер, бросив последний взгляд на Хорнблауэра. Вельбот двинулся к "Мэгги Джонс", приплясывая на волнах и Хорнблауэр вдруг увидел, как капитан задержанного судна вдруг швырнул свой рупор на палубу и теперь дико оглядывался по сторонам, словно пытаясь найти какой-нибудь способ спастись. – Стоять на месте, или я вас потоплю! – крикнул Хорнблауэр и фигура в синем мундире и белых штанах замерла на месте, понурив голову. Крючковой на вельботе зацепился за ванты "Мэгги Джонс" и мичман стремительно бросил свою партию на верхнюю палубу. Не было заметно, чтобы кто-то собирался оказать им сопротивление, но пока матросы бежали на корму вдруг послышался пистолетный выстрел и Хорнблауэр увидел мичмана, склонившегося над корчившимся телом капитана. Хорнблауэр вдруг поймал себя на том, что готов растерзать этого мичмана, отдать его под трибунал. выкинуть со службы и заставить выпрашивать себе милостыню на кусок хлеба – если только он безо всякой необходимости убил капитана "Мэгги Джонс". Жажда услышать хоть какие-нибудь свежие новости, получить хоть какую-нибудь информацию была столь сильна, что Хорнблауэр ощутил необыкновенную горечь разочарования при одной мысли, что капитан сбежал от него столь неожиданным, хоть и печальным образом. – Почему, черт побери, я не пошел туда сам, – спросил он вслух, ни к кому, собственно, не обращаясь: – Капитан Буш! Я был бы очень вам обязан, если бы вы приказали спустить мою гичку. – Но ведь черная оспа, сэр – – Черт побери эту оспу! Ее нет на этом чертовом судне! Голос мичмана донесся к ним над водой: – Эй, на "Несравненном"! Это – приз. Взят вчера французским капером. – Кто этот капитан, с которым я разговаривал? – крикнул в ответ Хорнблауэр. – Англичанин-перебежчик, сэр. Он застрелился, как только мы поднялись на борт. – Он мертв? – Пока нет, сэр. – Мистер Харст, – сказал Буш: – вызовите хирурга. Даю ему одну минуту на то, чтобы собрать свои манатки. Я хочу, чтобы этот перебежчик остался жив – по крайне мере, до тех пор, пока мы не отправим его на нок реи. – Пошлите его в моей гичке, – добавил Хорнблауэр и продолжил уже в рупор: – Пришлите пленных и офицеров судна ко мне! – Есть, сэр! – А сейчас я, пожалуй, что-нибудь на себя накину, – Хорнблауэр вдруг только сейчас понял, что больше часа простоял на шканцах почти абсолютно голым – если бы он поддался первому желанию и бросился бы в гичке на "Мэгги Джонс", ему пришлось бы подниматься на ее палубу в чем мать родила.
Капитан "Мэгги Джонс" и двое его помощников сидели в коммодорской каюте, а Хорнблауэр и Буш с пристрастием расспрашивали их, то и дело нанося делая пометки на расстеленной перед ними карте Балтийского моря. – Мы слышали, что перебежчик сказал вам правду, сэр, – проговорил капитан. – Мы уже десять дней как шли из Мемеля в направлении Бельта и тут он нас вчера захватил – большой капер с корабельной оснасткой, гладкопалубный, по десять пушек с каждого борта. Называется "Blanchefleur " – "Белый цветок" или как его там. Такие кораблики лягушатники называют корветами. Под французским флагом. Они высадили нам на палубу призовую партию под командой этого перебежчика – Кларка, сэр – и, думаю, судно уже направлялось в Киль, когда вы его перехватили. Они заперли нас в лазарете. Боже, как мы орали, надеясь, что вы нас все-таки услышите. – Мы вас услышали, – кратко заметил Буш. – Как обстояли дела в Мемеле, когда вы уходили оттуда? – поинтересовался Хорнблауэр. Л ицо капитана сморщилось; если бы он был французом, то наверняка бы пожал плечами. – Как обычно. Русские порты по-прежнему для нас закрыты, но они выдают лицензию на торговлю с Англией любому, кто за ней обратится. То же самое у шведов, на другом берегу. – А что насчет войны между Бонапартом и Россией?.....
