Сара Линтон развалилась на стуле, бубня в телефонную трубку нежное «да, мамочка». Интересно, наступит ли день, когда мать перестанет видеть в ней ребенка… – Да, мамочка, – повторила Сара, постукивая авторучкой по столу. Щеки пылали жаром, накатило щемящее чувство неловкости. Раздался стук в дверь кабинета. – Доктор Линтон? Сара едва подавила вздох облегчения. – Мне нужно идти, – сказала она матери. Та бросила последний упрек и повесила трубку. Нелли Морган открыла дверь и сурово посмотрела на Сару. Нелли, офис-менеджер детской клиники Хартсдейла, была единственной из руководства, кого Сара знала лично. Нелли управляла учреждением с незапамятных времен, еще когда Сара сама здесь лечилась. – У тебя щеки горят, – отметила Нелли. – На меня только что накричала мать. – И видимо, по делу. – Нелли приподняла бровь. – Видимо, – произнесла Сара, надеясь закрыть тему. – Из лаборатории пришли анализы на Джимми Пауэлла, – сказала Нелли, не сводя взгляда с Сары. – И почта, – добавила она, бросив стопку писем в корзину с входящей корреспонденцией. Пластик прогнулся под новым весом. Сара вздохнула, пробегая глазами факс. В хорошие дни она имела дело только с воспалением уха или горла. Теперь предстояло сообщить родителям, что их двенадцатилетний сын болен острой миелобластозной лейкемией. – Плохие новости, – догадалась Нелли. Она достаточно долго проработала в клинике, чтобы понимать вести из лаборатории. – Плохие, – подтвердила Сара, потирая глаза. – Совсем плохие. – Она откинулась на спинку стула и спросила: – Пауэллы сейчас в Диснейленде, верно? – Да, у мальчика день рождения, – ответила Нелли. – Сегодня вечером должны вернуться. Саре стало очень грустно. У нее никак не могло войти в привычку сообщать подобные вещи. – Я запишу их на утро, – предложила Нелли. – Ладно. – Положив результаты анализов в карту Джимми Пауэлла, Сара взглянула на часы на стене и громко ахнула. – Они отстают? – Она сверила время с наручными часами. – Я должна была встретиться с Тесс пятнадцать минут назад, мы хотели вместе пообедать. Нелли взглянула на собственные часы: – Так поздно? Пора, скорее, ужинать. – Это единственное свободное окошко. – Собирая больничные карты, Сара задела корзину с письмами, и вся стопка полетела на пол, треснул пластик. – Черт! Нелли бросилась было их собирать, но Сара остановила ее. Она не любила, когда люди за ней убирали, к тому же если Нелли и сумеет опуститься на колени, то уж точно не поднимется сама, без посторонней помощи. – Не нужно, я подберу, – сказала Сара, подхватив с пола всю стопку и бросив ее на стол. – Что-нибудь еще? Нелли расплылась в улыбке: – На третьей линии Толливер. У Сары екнуло сердце. Она работала городским педиатром и коронером – следователем по делам о насильственной смерти. Джеффри Толливер, ее бывший муж, служил начальником полиции. Он мог позвонить Саре посреди дня только по двум причинам, и ни одна из них не предвещала ничего приятного. Сара встала и взяла трубку, надеясь на меньшее из зол: «Кто-то умер». Голос Джеффри был искажен, и Сара решила, что он звонит по сотовому. – Ты извини, – сказал он, – но я вишу на телефоне уже десять минут. А если б это был неотложный случай? Сара начала сгребать бумаги в портфель. В клинике существовало общепринятое мнение, что Джеффри должен пройти через огонь и воду, чтобы связаться с Сарой. Ее удивило, что Нелли вообще не забыла сказать, что он звонит. – Сара? Сара взглянула на дверь и пробормотала: – Знала же, что нужно сматываться. – Что? – спросил он, и за голосом в трубке послышалось эхо. – Я предупреждала, чтобы меня сразу звали в экстренных случаях, – выдумала она. – Где ты? – В колледже. Жду здешних увальней. Так он называл охрану студенческого городка технологического университета Гранта – государственного учебного заведения в центре города. – Что случилось? – Просто хотел спросить, как у тебя дела. – У меня все прекрасно, – фыркнула Сара и достала бумаги, не понимая, зачем запихнула их в портфель. Она просмотрела некоторые карты и положила их в боковой карман. – Я опаздываю на обед с Тесс. Что ты хотел? Джеффри был обескуражен столь резким тоном. – Вчера ты показалась мне сильно расстроенной, – сказал он. – В церкви. – Я не была расстроенной, – пробормотала Сара, просматривая почту. Замерла, натолкнувшись на открытку. На лицевой стороне изображение университета Эмори в Атланте, ее альма-матер. Рядом с напечатанным адресом детской клиники слова: «Для чего ты оставил меня?» – Сара? Ее бросило в жар. – Мне надо идти. – Сара, я… Сара повесила трубку, засунула в портфель еще три карты и открытку и вышла через запасной вход, чтобы никто не заметил. На улице в глаза ударил яркий солнечный свет. В воздухе появился холодок, которого еще утром не было, темные тучи обещали к вечеру дождь. Мимо промчался красный «тандерберд», из окна высунулась детская ручка. – Привет, доктор Линтон! – крикнул ребенок. – Привет, – махнула Сара в ответ, переходя через дорогу. Перекладывая портфель из руки в руку, она пересекла лужайку перед колледжем. Повернув направо на тротуар, прошла по Мейн-стрит и через пять минут оказалась в закусочной. Тесс сидела за дальним столиком в пустом помещении и ела гамбургер, хмурая и недовольная. – Извини за опоздание, – сказала Сара, подходя к сестре, и улыбнулась. Тесс продолжала сердито глядеть на нее. – Мы договаривались в два. Сейчас уже полтретьего. – Нужно было разобраться с бумагами, – объяснила Сара, демонстрируя набитый портфель. Тесс работала водопроводчиком, как и их отец. Забитые стоки – дело нешуточное, но Линтону и Тесс редко приходилось отвечать на срочные звонки, которые Сару донимали постоянно. Родные не могли понять, насколько у нее бывают загружены дни, и неизменно обижались на опоздания. – Я звонила в морг в два, – заявила Тесс, грызя картофель фри. – Тебя там не было. Сара со вздохом села и зачесала волосы. – Я забежала на секунду в клинику, позвонила мама и украла у меня кучу времени. – Она остановилась на обычном предлоге. – Можешь дуться на меня весь обед, а можешь простить, тогда я куплю тебе шоколадный торт с кремом. – «Ред велвет», – потребовала Тесс. – По рукам, – согласилась Сара с неимоверным облегчением. Ей хватало проблем с матерью. – Кстати, о телефонных звонках, – начала Тесс, и Сара сразу поняла, о чем речь. – Как там Джеффри? Сара приподнялась, сунула руку в передний карман и достала оттуда две пятидолларовые купюры. – Он позвонил, когда я выходила из клиники. – Что сказал? – Я повесила трубку до того, как он успел что-либо сказать, – ответила Сара, передавая сестре деньги. Тесс сунула их в задний карман голубых джинсов. – Говоришь, мама звонила? Ох, она на тебя сердита. – Я сама на себя сердита, – вздохнула Сара. Два года прошло после развода, а она до сих пор не могла отделаться от бывшего мужа. Сара колебалась между ненавистью к Джеффри Толливеру и презрением к самой себе за эту ненависть. Ей бы хотелось однажды проснуться и не думать о нем, напрочь выкинуть из своей жизни. Вчера, как и сегодня, этого не получилось. Пасхальное воскресенье было важным событием для ее матери. Сара не отличалась религиозностью, но надеть колготки раз в год – не такая уж большая цена за счастье Кэти Линтон. Сара не ожидала, что Джеффри тоже придет в церковь. Она случайно заметила его после первого гимна. Джеффри сидел на три ряда дальше, справа, и они одновременно увидели друг друга. Сара заставила себя отвернуться первой. Пришлось тупо смотреть на проповедника, не слыша его слов, и спиной чувствовать взгляд Джеффри. От этого пристального взгляда Сару бросило в жар. Несмотря на присутствие матери, Тесс и отца – они все сидели рядом, – ее тело реагировало на внимание Джеффри. По весне Сара превращалась в совершенно другого человека. Она ерзала на стуле, практически ощущая, как Джеффри прикасается к ней, как по коже скользит его ладонь… и тут мать толкнула ее локтем в бок. Судя по выражению лица, она догадалась, что у Сары на уме, и была полна негодования. Кэти сердито сложила руки на груди, всем своим видом показывая, что ее дочь попадет в ад, если может думать о сексе в баптистской церкви в пасхальное воскресенье. Последовала молитва, еще один гимн. Выждав достаточное количество времени, Сара взглянула через плечо на Джеффри и обнаружила, что он спит, свесив голову на грудь. В этом вся проблема с Джеффри: мысли о нем намного лучше реальности. Тесс постучала по столу, чтобы привлечь внимание сестры: – Сара? Сара прижала руку к груди, чувствуя, что сердце бьется так же часто, как вчерашним утром в церкви. – Что? Тесс одарила ее многозначительным взглядом, но, к счастью, промолчала. – Что тебе сказал Джеб? – Когда? – Я видела, как вы разговаривали после работы. Так что он сказал? Сара не знала, врать или нет. Наконец ответила: – Он пригласил меня пообедать, но я отказалась, потому что уже договорилась с тобой. – Ты могла переиграть. – Мы идем ужинать в среду, – пожала плечами Сара. Тесс довольно хлопнула в ладоши. – Боже! – простонала Сара. – И о чем я думала! – Явно не о Джеффри, – отметила Тесс. – Так? Сара взяла меню, хотя оно было ей совершенно не нужно. Ее семья обедала в закусочной «Грант» на заправочной станции каждую неделю, и единственное изменение в меню произошло, когда Пит Уэйн, владелец, добавил к десертам козинаки из арахиса в честь тогдашнего президента Джимми Картера. Тесс осторожно забрала у Сары меню. – Ты в порядке? – Опять весна, – сказала Сара, роясь в портфеле. Она нашла открытку и показала Тесс. Сестра не взяла ее, и Сара зачитала вслух: – «Для чего ты оставил меня?» Она положила открытку на стол, ожидая реакции Тесс. – Это из Библии? – уточнила Тесс. Сара уставилась в окно, пытаясь успокоиться. Вдруг она встала со словами: – Мне нужно помыть руки. Махнув рукой, Сара удалилась в глубь закусочной, к туалету, едва сдерживая слезы. Дверь в дамскую комнату не вмещалась в косяк еще с незапамятных времен, поэтому Сара с силой дернула за ручку. Маленькое помещение с черно-белым кафелем было прохладным и тихим. Она прислонилась спиной к стене и закрыла лицо руками, пытаясь избавиться от впечатлений последних двух часов. Из головы не выходили результаты анализов Джимми Пауэлла. Двенадцать лет назад, когда Сара проходила интернатуру в больнице Грейди в Атланте, она узнала, что такое смерть, и, казалось, привыкла к ней. Отделение неотложки в Грейди считалось лучшим на весь юго-восток, и Сара насмотрелась на сложные травмы: от ребенка, проглотившего пачку лезвий, до девочки-подростка, которой сделали нелегальный аборт вешалкой для одежды. Когда в детской клинике появлялся очередной Джимми Пауэлл, Сару сокрушал ужас. Джимми Пауэлл, который любит смотреть баскетбол в колледже, который собрал огромную коллекцию наклеек и показал ее Саре, почти наверняка умрет в течение года. Сара небрежно завязала волосы в хвост, дожидаясь, пока раковина наполнится холодной водой. Наклонилась, воротя нос от тошнотворно сладкого запаха. Видимо, Пит залил в трубу уксус, чтобы оттуда не пахло кислятиной. Старое ухищрение водопроводчиков, но Саре не нравился запах уксуса. Она задержала дыхание, омыла лицо водой, чтобы взбодриться. Судя по отражению в зеркале, ничего не изменилось, только на блузке появилось мокрое пятно. – Прекрасно, – пробормотала Сара. Она вытерла руки о брюки и подошла к туалетной кабинке. Взглянув на содержимое унитаза, решила воспользоваться другим, для инвалидов, открыла соседнюю дверцу и остолбенела. Сара попятилась назад, пока не наткнулась на раковину. Пришлось схватиться за нее руками, чтобы не потерять равновесие. Во рту появился привкус металла, и Сара сделала пару глубоких вдохов, чтобы не потерять сознание. Она опустила голову, крепко зажмурилась, медленно досчитала до пяти и открыла глаза. На унитазе сидела Сибилл Адамс, преподавательница из колледжа. Голова запрокинута к кафельной стене, веки опущены. Штаны спущены до лодыжек, ноги широко раздвинуты. Ее ударили ножом в живот. Кровь залила унитаз и капала на пол. Сара заставила себя подойти ближе. Блузка Сибилл задралась, обнажив длинную вертикальную рану, которая опускалась до самого лобка, разделив пополам пупок. Другое ножевое ранение, более глубокое, проходило горизонтально под грудью. Именно оттуда струилась кровь, стекая по телу. Сара приложила руку к ране, пытаясь остановить кровотечение, но кровь просочилась меж пальцев, сжавших плоть, словно красную губку. Сара вытерла руки о блузку, затем наклонила голову Сибилл вперед. С губ слетел слабый стон, но Сара не могла понять, то ли это простой выхлоп воздуха из легких, то ли мольба живой женщины. – Сибилл? – прошептала Сара, едва выдавив из себя имя. Горло сковал страх, лишив возможности говорить. – Сибилл? – повторила она, поднимая веко большим пальцем. Кожа оказалась горячей, будто женщина долго загорала на солнце. С правой стороны лицо покрывал большой синяк. Сара прикоснулась к кровоподтеку, и кость под пальцами хрустнула со щелчком, словно столкнулись два мраморных шарика. Трясущейся рукой Сара нащупала сонную артерию. Почувствовала легкий трепет – то ли дрожь собственных пальцев, то ли пульс еще не угасшей жизни. Сара закрыла глаза и сосредоточилась, пытаясь провести грань между этими ощущениями. Вдруг тело резко наклонилось вперед и обрушилось на Сару, повалив ее на пол. Все вокруг забрызгалось кровью, и Сара инстинктивно оттолкнула бьющуюся в судорогах женщину, пытаясь найти точку опоры на скользком полу. Наконец ей удалось подняться. Она приподняла Сибилл за плечи, чтобы помочь ей справиться с конвульсиями, но те внезапно прекратились. Сара прильнула ухом ко рту, нет ли там дыхания. Нет. Стоя на коленях, Сара стала делать массаж сердца. Затем искусственное дыхание. Грудь женщины приподнялась на мгновение, не более. Сара повторила попытку и едва не захлебнулась, наглотавшись чужой крови. Несколько раз сплюнула и хотела было продолжить, но поняла, что уже поздно. Глаза Сибилл закатились, из легких со свистом выходил последний воздух. Между ног потекла струйка мочи. Она была мертва.
Сара Линтон развалилась на стуле, бубня в телефонную трубку нежное «да, мамочка». Интересно, наступит ли день, когда мать перестанет видеть в ней ребенка…