Москва была залита светом. Неверный свет прожекторов Красной площади смешивался с неоном казино на площади Революции. Свет полз из подземного перехода в сторону Манежа. Новые башни из стекла и полированного камня венчали прожекторы, на каждой из них возвышался шпиль. Златые купола по-прежнему плыли вокруг Садового кольца, но весь вечер экскаваторы терзали землю в старой части города и расширяли световые пятна, чтобы поднять современную, устремляющуюся ввысь Москву хотя бы на уровень Хьюстона или Дубая. Паша Иванов помогал создавать именно такую Москву – изменчивый ландшафт тектонических пластов, потоков лавы и роковых ошибок. Старший следователь Аркадий Ренко выглянул из окна десятого этажа, чтобы получше разглядеть на мостовой мертвого Иванова. Крови почти не было, руки и ноги неестественно вывернуты. У края тротуара стояли два черных «мерседеса», принадлежавших Иванову и его телохранителям. Как правило, любой удачливый бизнесмен и мафиози в Москве располагает двумя «мерседесами» – черными, как у нацистов. Иванов прибыл в 21.28, отправился прямиком в самую безопасную квартиру в Москве, а уже в 21.48 выбросился на тротуар. Аркадий измерил расстояние от здания до трупа Иванова. Те, кого убивали, обычно шлепались рядом с домом, потратив все силы на то, чтобы не выпасть из окна. Самоубийцы отличались целеустремленностью и падали дальше. Иванов лежал почти у самой улицы. За спиной Аркадия прокурор Зурин пронес из бара в гостиную спиртное первому вице-президенту «НовиРуса» Тимофееву и молодой блондинке. Зурин суетился как метрдотель: он пережил шесть кремлевских режимов, воздавая должное своим лучшим клиентам и улаживая их проблемы. Тимофеева трясло, а девушка опьянела. Аркадий подумал, что все это немного похоже на праздник, во время которого хозяин внезапно и необъяснимо бросается из окна. После шока гости продолжают веселье. Странноватым оказался Бобби Хоффман, американский помощник Иванова. Хотя за ним и стояли миллионы долларов, его мягкие кожаные мокасины были жутко изношены, пальцы испачканы чернилами, а замшевая куртка порвана на спине. Аркадию захотелось узнать, долго ли еще Хоффман останется в «НовиРусе». Помощник покойника? Звучало бесперспективно. Хоффман подошел к стоявшему у окна Аркадию. – Почему руки Паши в полиэтиленовых пакетах? – Я искал следы сопротивления, может быть, порезы на пальцах. – Сопротивления? Это вроде борьбы? Сидящий на софе прокурор Зурин подался вперед: – Здесь нечего расследовать. Мы не занимаемся самоубийствами. В квартире нет никаких следов насилия. Иванов пришел один. Остался один. Это, друзья мои, самоубийство чистой воды. Девушка в брючном костюме из красной кожи и в сапогах на высоких каблуках подняла изумленный взгляд. Аркадий уже знал из дела, которое завел на Иванова, что это Рина Шевченко, двадцати одного года, его личный дизайнер. Тимофеев был известен как сильный и мужественный человек, но сейчас он так съежился, что постарел лет на двадцать. – Самоубийства – трагедия личная. Хватает страданий из-за смерти друга. Полковник Ожогин – начальник службы безопасности «НовиРуса» – уже летит назад. – И Тимофеев добавил для Аркадия: – Ожогин просил, чтобы ничего не делали до его появления. – Мы не бросим труп на тротуаре, как тряпку, даже ради полковника, – парировал Аркадий. – Не обращайте внимания на следователя Ренко, – сказал Зурин. – Он фанат своего дела. Как собака, натасканная на наркотики, все обнюхивает. Здесь много не вынюхаешь, подумал Аркадий. Из чистого любопытства ему захотелось узнать, сможет ли он сохранить следы крови на подоконнике. Тимофеев прижал к носу платок. На нем тут же расплылись красные пятна. – Кровь? – участливо спросил Зурин. – Летняя простуда, – ответил Тимофеев. Напротив квартиры Иванова находилось мрачноватое офисное здание. Какой-то человек вышел из вестибюля, помахал Аркадию и сделал знак вниз большими пальцами. – Один из ваших людей? – поинтересовался Хоффман. – Сыщик. Проверял, не засиделся ли там кто допоздна, вдруг кто-нибудь что-то видел. – Вы же не ведете следствие. – Я выполняю указания прокурора. – Значит, по-вашему, это было самоубийство? – Мы предпочитаем самоубийства. Они не требуют серьезной работы и не поднимают уровень преступности. – Аркадий также подумал, что самоубийства не выставляют напоказ некомпетентность следователей и сотрудников милиции, которые скорее годятся на вынос из квартир мертвых пьяниц, чем на раскрытие убийств, совершенных хоть с какой-то долей преднамеренности. – Вы уж простите Ренко, он всю Москву считает местом преступления, – вставил Зурин. – Проблема в том, что пресса непременно сделает сенсацию из смерти любого человека, а уж тем более такого известного, как Паша Иванов. В таком случае самоубийство сошедшего с ума бизнесмена лучше убийства, подумал Аркадий. Тимофеев мог оплакивать друга-самоубийцу, а вот расследование убийства бросало тень на компанию «НовиРус», особенно в отношении перспектив работы с зарубежными партнерами и инвесторами, которые уже почувствовали, что занятие бизнесом в России – дело темное. До этого Зурин «руками» Аркадия расследовал финансовую деятельность Иванова, а теперь необходим быстрый поворот в обратную сторону. Нет, подумал Аркадий, Зурин не метрдотель, а скорее опытный моряк, знающий, когда менять курс. – Кто имел доступ в эту квартиру? – спросил Аркадий. – У Паши была только одна квартира, позволенная людям его уровня. Самая лучшая в мире система охраны, – ответил Зурин. – Самая лучшая в мире, – согласился Тимофеев. – Все здание внутри и снаружи напичкано камерами видеонаблюдения. Мониторы находятся не только на столе консьержа, но еще и у специалистов в самой службе безопасности «НовиРуса», – сказал Зурин. – В остальных квартирах ключи обычные. А у Иванова был пульт с кодом, известным только ему. У него также имелся блокиратор дверей лифта, чтобы ехать без посторонних. Он располагал такой системой безопасности, о которой можно только мечтать. Аркадий уже побывал в вестибюле и видел мониторы по периметру стола красного дерева. Небольшие экраны были разбиты на четыре квадрата. У консьержа, кроме того, был установлен белый телефон с двумя линиями для связи с внешним миром и красный – для прямой связи с «НовиРусом». – Знает ли персонал жилого здания код Иванова? – Нет. Код известен только в главном офисе «НовиРуса». – Кто же имел доступ к коду? – Никто. Он был заблокирован до сегодняшней ночи. По словам прокурора, Иванов приказал, чтобы никто, кроме него, не входил в квартиру – ни персонал, ни уборщица, ни водопроводчик. Любой попытавшийся это сделать появился бы на мониторах и был бы зафиксирован на видеопленке, персонал же ничего не видел. Иванов обычно сам делал уборку. Отдавал лифтеру мусор, а также белье в прачечную и химчистку, списки продуктов и прочего – все это должно было стоять в вестибюле, когда Иванов возвращался. В устах Зурина это прозвучало как хвала многочисленным талантам покойного. – Чудак, – усмехнулся Аркадий. – Он мог позволить себе валять дурака. Черчилль бродил вокруг своего замка голым. – Паша не был психом, – вступила в разговор Рина. – Каким же он был? – задал вопрос Аркадий. – Как бы вы его описали? – Он худел. Сказал, что у него инфекция. Может быть, у него была аллергия на лекарства. – Ожогина бы сюда, – вздохнул Тимофеев. Аркадий заметил глянцевую обложку журнала с самоуверенным Львом Тимофеевым, который плыл на рассекающей волны яхте по Черному морю. Да, сейчас Тимофеев выглядит несколько иначе, отметил про себя Аркадий. У края тротуара резко притормозила санитарная машина. Сыщик перешел улицу и сфотографировал пятна на мостовой и уже находившийся в пластиковом мешке труп Иванова. Когда тело подняли, под ним оказался какой-то предмет, похожий на стакан. Сыщик сделал еще один снимок. Хоффман следил за Аркадием так же внимательно, как и за происходящим внизу. – Это правда, что вы «всю Москву считаете местом преступления»? – Сила привычки. Гостиная представляла собой мечту судебно-медицинского эксперта: белые кожаные диван и кресла, благородный каменный пол и декорированные тканью стены, стеклянная пепельница и кофейный столик – все это превосходный фон для оставленных кем-то волос, помады, отпечатков пальцев, царапин и потертостей. Предметы в гостиной было бы легко покрыть пыльцой и изучить, но Зурин зачем-то пригласил посторонних и тем самым загубил улики. А ведь пока еще не ясно – выбросился ли несчастный по своей воле или же ему помогли? Ни к кому конкретно не обращаясь, Тимофеев сказал: – Мы с Пашей знаем друг друга давно. Вместе работали в научно-исследовательском институте, когда страна испытывала экономический кризис. Представьте, самая крупная физическая лаборатория в Москве, а мы работали без зарплаты. Директор, академик Герасимов, распорядился, чтобы отключили тепло – из экономии и, конечно, зимой трубы замерзли. У нас были тысячи литров радиоактивных отходов, и мы спустили их в реку посреди города. – Он осушил стакан. – Директор был человеком выдающимся, но иногда уходил в запой. В таких случаях он полагался на Пашу и меня. Короче, мы слили радиоактивную воду в центре Москвы, и никто об этом не знал. Аркадий был поражен – да уж, «хорошая» новость, нечего сказать! Рина отнесла бокал Тимофеева в бар и остановилась возле галереи Пашиных фотографий. Красавцем Иванов, конечно же, не был, зато он совершил множество благородных поступков. Вот он спускается в альпинистском снаряжении со скалы, путешествует по Уральским горам, гребет на каяке по вспененной воде. Обнимается с Ельциным, Клинтоном и Бушем-старшим. Приветливо улыбается Путину, который, как всегда, очень серьезен. Держит на руках крохотную таксу. Иванов водил дружбу с оперными тенорами и рок-звездами, и даже когда он, склонив голову, принимал благословение патриарха, из него так и перла дерзкая самоуверенность. Другие же новые русские на его фоне чувствовали себя на обочине жизни: их убивали и банкротили, в том числе и государство. Паша не только процветал, он был известен как патриот. Когда фонды для строительства храма Христа Спасителя начали иссякать, Иванов дал деньги на позолоту купола. Аркадию, попытавшемуся завести дело на Иванова, сказали, что если бы Паше пришлось нарушить закон, то он позвонил бы по мобильнику в Совет Федерации, и этот закон был бы немедленно переписан. Предъявление обвинения Иванову было равнозначно попытке схватить и удержать змею, которая в случае опасности сбрасывает кожу. Иначе говоря, Паша Иванов являлся как человеком своего времени, так и «ступенью эволюции». Аркадий заметил едва различимый блеск на подоконнике, рассыпанные кристаллики были очень похожи на соль. Он не удержался, ткнул в них палец, облизнул. Так и есть – соль. – Я намереваюсь произвести осмотр, – сказал он. – Но вы же не ведете следствие, – возразил Хоффман. – Нет, не веду. – На пару слов, – кивнул Зурин и вышел с Аркадием в коридор. – Ренко, мы расследовали деятельность Иванова и «НовиРуса», но дело, ставящее под сомнение самоубийство, всем придется не по нутру. – Вы же положили начало расследованию. – И я заканчиваю его. Больше всего мне не хочется, чтобы люди думали, что мы затравили Пашу Иванова до смерти и продолжаем преследовать даже в могиле. Это делает нас в глазах других мстительными до фанатизма, а ведь мы не такие. – Прокурор внимательно посмотрел Аркадию в глаза. – Когда закончите осмотр, идите к себе, соберите все материалы об Иванове и «НовиРусе» и оставьте их в моем кабинете. Сделайте это сегодня вечером. И перестаньте использовать выражение «новые русские», когда говорите о преступлении. Мы все новые русские, разве не так? – Я постараюсь. Квартира Иванова занимала весь десятый этаж. Комнат имелось немного, но они были очень просторными и из них открывалась прекрасная панорама города, что создавало впечатление прогулки по воздуху. Аркадий начал со спальни – на полу здесь лежал роскошный персидский ковер. Стены украшали фотографии скорее личного порядка – и все с Риной: Иванов катается с ней на лыжах, плывет на яхте, занимается дайвингом. У Рины огромные глаза и славянского типа скулы. На каждом снимке ветер развевает ее золотистые волосы – хотя чувствовалось, что она и сама бы могла диктовать ветру. Если учесть разницу в возрасте, отношения с Риной, вероятно, немного напоминали Иванову превращение в любовницу нескладной набоковской девчонки – Лолиты. Не зря у Аркадия возникла именно такая ассоциация – в конце концов, Лолита создана русским! На Пашином лице читалась отеческая снисходительность, а улыбка Рины была притворно приторной. Стену украшал портрет обнаженной женщины, работы Модильяни. На ночном столике стояла хрустальная пепельница и будильник от «Гермеса». В ящике столика находился пистолет «викинг» калибра девять миллиметров с обоймой на семнадцать патронов, без пороховой гари. В брошенном на постели «дипломате» оказались лишь фирменный пакет «Бэйли», видимо, от недавно купленной обуви, и зарядное устройство для мобильного телефона. На книжной полке красовались подобранные художником по интерьеру дореволюционные собрания сочинений Пушкина, Рильке и Чехова с потертыми кожаными корешками, а также коробка, в которой бережно хранились три пары часов – «Патек», «Картье» и «Ролекс». Конечно, как же без них? Единственный диссонанс – куча грязного белья в углу. Аркадий прошел в ванную с мраморным полом и позолоченной сантехникой. Полотенцесушитель был таким внушительным, что на нем могли бы сушить халаты белые медведи. Зеркало для бритья моментально увеличило морщины на лице Аркадия. В аптечке помимо обычных туалетных принадлежностей присутствовали виагра, снотворные таблетки, пилюли прозак. Аркадий отметил, что на каждом из лекарств стояла фамилия доктора Новотной. Чего тут не было совсем, так это антибиотиков. Кухня выглядела новой и в то же время какой-то запушенной – поблескивающие стальные принадлежности, эмалированные кастрюли без единого пятнышка и газовые конфорки без следов накипи. На серебристой полке стояли специально покрытые пылью бутылки дорогих вин, явно подобранные знатоком. Только в мойке высилась груда грязной посуды. Поскольку кровать в спальне была заправлена крайне небрежно и криво висели банные полотенца, было ясно, что мужчина обихаживал себя сам. Огромный холодильник был почти пуст – в нем сиротливо жались по углам бутылки минеральной воды, остатки сыра, крекеры и полбуханки хлеба в нарезку. В морозильнике обнаружилась водка. Как человек занятой, Паша редко питался дома, в основном на бизнес-ленчах. Судя по всему, он был довольно общительным и явно не был богатым отшельником с длинными волосами и ногтями. Возможно, ему хотелось показать друзьям блестящую современную кухню и предложить приличного бордо или охлажденной водки. И все-таки он ничего никому не показывал. В столовой Аркадий низко наклонился к столу красного дерева и посмотрел вдоль него. Пыльный, но ни единой царапины. Следующая по очереди комната оказалась домашним кинотеатром с плоским экраном шириной в добрых два метра, матовыми черными колонками, восемью вращающимися стульями, обитыми красным вельветом, и лампами на шарнирах. Домашний кинотеатр – непременный атрибут новых русских, словно все они еще и актеры. Аркадий мельком просмотрел видеотеку – фильмы от Эйзенштейна до боевиков с участием Джекки Чана. В видеомагнитофоне кассеты не было, а в мини-холодильнике стояли только початые бутылки шампанского «Мюэт». В гимнастическом зале тянулись окна во всю стену, пол был устлан матами, на кронштейнах покоились штанги и похожее на катапульту спортивное устройство. Над велотренажером висел телевизор. Кабинет Иванова представлял собой футуристический кубрик из стекла и нержавеющей стали. Тут все было под рукой: монитор и принтер на столе, системный блок с открытым дисководом для CD на полу, рядом пустая корзина для мусора. На столе – «Уолл-стрит джорнал» и «Файнэншл таймс», сложенные аккуратно, как в типографии. Работал канал Си-эн-эн – бегущая строка с рыночными котировками, чуть слышно вещающий диктор. Скорее всего приглушенный звук был лишь фоном. Одинокому человеку необходимо рядом присутствие хотя бы вот такого виртуального компаньона, пусть даже он и запретил появляться здесь своей любовнице и особо приближенным сотрудникам. Аркадию не верилось, что он самым первым из сотрудников прокуратуры проник в «НовиРус». Позорно, что этим человеком стал именно он. Вывод напрашивался только один: самое большое его умение состоит в расследовании, кто кого замочил. Ухищрения деловых мошенников были для Аркадия в новинку, и он стоял перед монитором, как наткнувшаяся на огонь обезьяна. По существу, на расстоянии вытянутой руки могли находиться интересующие его ответы. Имена тайных партнеров из министерств, которые поддерживали Иванова и покровительствовали ему, номера их счетов в оффшорных банках. Теперь уже не встретишь багажников, набитых долларовыми банкнотами. Это больше не срабатывает. Нет никаких бумаг. Деньги плывут по воздуху и исчезают. А вот Виктор, сыщик с улицы, в конце концов принял это как данность. Это был невыспавшийся человек в прокуренном свитере. Он показал Аркадию полиэтиленовый мешочек, в котором находилась солонка. – Лежала прямо под Ивановым. А может, она там и валялась еще до того, как он спланировал? Зачем прыгать из окна с солонкой? Бобби Хоффман перебил Виктора: – Ренко, лучшие хакеры в мире – русские. Я закодировал и запрограммировал жесткий диск Паши на самоуничтожение при первой же попытке взлома. Иначе говоря, не тронь дерьмо. – Вы были компьютерщиком Паши и его бизнес-советником? – уточнил Аркадий. – Я делал то, что он просил.
Москва была залита светом. Неверный свет прожекторов Красной площади смешивался с неоном казино на площади Революции. Свет полз из подземного перехода в сторону Манежа. Новые башни из стекла и полированного камня венчали прожекторы, на каждой из них возвышался шпиль. Златые купола по-прежнему плыли вокруг Садового кольца, но весь вечер экскаваторы терзали землю в старой части города и расширяли световые пятна, чтобы поднять современную, устремляющуюся ввысь Москву хотя бы на уровень Хьюстона или Дубая. Паша Иванов помогал создавать именно такую Москву – изменчивый ландшафт тектонических пластов, потоков лавы и роковых ошибок.