— Как назвать то, что никогда нельзя делать, но чего не делать вы просто не в состоянии? — вопрошает уличный проповедник на погрузочной платформе. — Лишний шаг, от которого не можете удержаться? Невоздержанность, которая ведет вас к Адским Вратам? «Именно это я и сделал нынче вечером, — думает человек в первом ряду, сжимаясь, стараясь спрятаться. Понимая, что выбрал неправильное место. — Здесь слишком светло. Слишком просторно и слишком мало народу. Погоня, наверное, уже у дверей». На проповеднике рабочий комбинезон. Одиннадцать часов, жаркий сентябрьский вечер. Раз в неделю заброшенный гараж в Южном Бронксе превращается в «церковь». Лампочки без плафонов освещают складные стулья, на которых устроились несколько полусонных проституток, бомжи и даже один шофер-дальнобойщик. Да, не следовало сюда приходить, и все-таки он не смог удержаться, хотел отыскать одну рыжую шлюху. Через сорок минут она заразит его СПИДом. «Надо было просто пойти на работу. Водить такси, а не идти в Хантс-Пойнт. Спаси меня, хоть кто-нибудь», — молится человек в первом ряду. — Для каждого человека соблазны различны. Но результат — один. Человек в первом ряду плотнее натягивает бейсболку с надписью «Нью-Йорк метс» и украдкой бросает взгляд на распахнувшуюся дверь гаража. Три силуэта — мужчины, судя по фигурам, — только что возникли на пороге. Головы медленно поворачиваются, осматривая прихожан. Черты лиц неразличимы, но их взгляды наваливаются на беглеца бетонными плитами. Кажется, что тьме в человеческом обличье нужно лишь несколько секунд, чтобы собраться с силами и напасть. — К Адским Вратам, — мягким голосом предостерегает лысый, бородатый проповедник, — можно попасть, набирая последнюю цифру номера телефона, который набирать не следует, — и вы знаете это. Они восхитительны, как последний глоток виски перед тем, как сесть за руль холодной ночью. Стремление к ним кажется логичным, как стремление порадовать любимых: родителей, начальника, ребенка. Люди-тени скользят вперед. — Эй вы! Если хотите сесть, впереди есть места. Не желая привлекать внимание, они застывают, однако возобновляют движение, когда проповедник обращается к дальнобойщику и проститутке, шепчущимся в третьем ряду. Всего несколько лет назад — до пожара, после которого предприятие закрылось, — к этой и другим платформам в районе оптовых складов Хантс-Пойнт подъезжали задним ходом восемнадцатиколесные фуры; здесь каждую ночь разгружали превосходную ветчину из Пармы, сладкий лук сорта «Видалия» из Джорджии, мясистые бананы из Гондураса, ящики с зеленым горошком, желтыми тыквами, кукурузой, черной фасолью. Всемирная энциклопедия еды — во плоти на прокорм Нью-Йорку. Изобилие, выращенное, изготовленное или созданное методами генной инженерии, со всех концов света. — Если вы здесь, друзья, значит, вам знакомы соблазны. Бомжи не сводят глаз со складных столов, уставленных пакетами с дармовым апельсиновым соком «Тропикана» и бесплатными пончиками «Данкин донатс». — Вы и не думали, что будете жить в таком запустении. Люди-тени замирают в полумраке возле первого ряда: двое с одной стороны, один — самый здоровый — с другой. «Напрасно я пошел за ними в бар, — думает человек в середине первого ряда. — И тот, последний вопрос тоже напрасно задал». Вид у него жалкий — скорее мальчик, чем мужчина. Грязные шорты цвета хаки и пыльные черные кеды. Футболка — вся в пятнах пота — обтягивает грушевидную фигуру, давным-давно утратившую спортивную форму. Бейсболка съехала на очки в черной оправе. Зато бицепсы рельефные, — видимо, это единственное, о чем парень заботится. Он мог бы выиграть соревнования по армрестлингу. Но никогда не победит в беге. «Не надо было спрашивать их о работе». — Адскими Вратами мы, ньюйоркцы, называем часть реки всего в полумиле отсюда, — вещает проповедник под аккомпанемент гудящего буксира. Над головами прихожан плывет реквием в тональности фа-бемоль. — Это кладбище кораблей — прямо в городе. Там лежат на дне разбившийся шлюп «Ирэн» и шхуна «Диадема». Обломки буксира «Лисица» и брига «Гисборо». «Флэгг», «Сеятель», красавица «Ханна-Энн». «Как же страшно! Нет сил встать…» — Вообразите себе, как моряки боролись изо всех сил, а воды смыкались над ними. Но, друзья мои, эти люди достигли Адских Врат гораздо раньше, чем их корабли. Человек в первом ряду срывается с места. Вскакивает на платформу и несется мимо изумленного проповедника, прочь от преследователей. На бегу мельком замечает широко распахнутые темно-зеленые глаза, белые ладони, вскинутые, словно в попытке защититься. Человек проскальзывает в приоткрытую дверь и попадает в заброшенный главный склад. Массивные остовы сгоревших машин вздымаются в тусклом свете, проникающем через забранные сеткой окна. Беглец несется мимо демонтированных лент транспортера, ржавых, почерневших подъемных кранов, затихших лебедок, ручных тележек без колес. Среди обломков в дальнем конце большого зала смутно виднеется дверь. Выход. Он ударяется обо что-то голенью, но сдерживает крик: это скорее спазм голосовых связок, чем самоконтроль. «Кто-нибудь, позвоните в полицию!» То ли крик души, то ли молитва. Единственный ответ — шаги за спиной. Мечется луч фонарика. То, что сейчас случится, никогда не попадет в газеты. Бомжи Хантс-Пойнт не болтают с полицейскими. Дальнобойщик не признается, что оставил без присмотра грузовик ценой в сто десять тысяч долларов. Проповедник не станет расспрашивать — в его районе это означает нарушение негласного договора. А договор таков: не лезь не в свои дела, проповедник, а торговцы наркотиками и сутенеры не полезут к тебе. «Возможно, когда-нибудь этот договор и меня приведет к Адским Вратам», — думает порой проповедник. — Я не скажу-у-у-у-у! — кричит человек в бейсболке, протискиваясь сквозь нагромождение досок к выходу. Задыхаясь, он вываливается на улицу. «Я не скажу». Хантс-Пойнт — это целые кварталы заброшенных складов, заборов из колючей проволоки и баров, где спиртное — лишь побочный заработок. Редкие жилые дома зажаты между шиноремонтными мастерскими. Полицейские машины — когда они появляются — кажутся случайными, незваными гостями в районе, где с большинства машин и содрать-то нечего. Названия улиц — вроде Тиффани или Казанова — говорят о том, что сама география предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте. Вдалеке, в проемах между складами, беглецу видны огни Манхэттена — за нефтебазами на берегах Ист-Ривер. — Отстаньте от меня-а-а-а-а! Кеды шлепают по стеклу и асфальту. Он понимает, что бежит не туда. Налетает на забор из сетки, поверх которой вьется спиралью колючая проволока. Лунный свет освещает табличку рядом с дырой в заборе: «ПИРС ТИФФАНИ-СТРИТ. НОЧЬЮ НЕ ХОДИТЬ». Дальше — только темная река, несущая пенные воды к самой бурной части порта. Вечерний воздух кажется таким же мутным, как вода. «Я не умею плавать». Человек тяжело бежит по пирсу. И, конечно, появляются они — бесшумные и целеустремленные, как дикие африканские собаки, которых он как-то видел в передаче на канале «Нэшнл джиогрэфик». Не надо, ох не надо было заговаривать с этими типами, не удержался, задал один секундный вопрос — и взгляды стали жесткими. — Пожалуйста, не трогайте меня! Он падает на колени. Пахнет сырым деревом и смолой. Страшно поднять голову, преследователи уже близко. Перед глазами появляется рука; на суставе указательного пальца видна крохотная татуировка. Эту картинку он заметил еще в баре: старомодная абордажная сабля и барракуда. Он еще подумал тогда о пиратах. Генри Морган. Черная Борода. Ситцевый Джек. Капитан Гривз. Сейчас палец согнут, барракуда словно распахнула пасть. — Я не знаю, чем вы занимаетесь. Мне плевать, чем вы занимаетесь. Я уйду и никогда не вернусь… — скулит человек в бейсболке. Бейсболка летит в воду. Вдали воет сирена. Слишком далеко.
И снова Адские Врата — на этот раз увиденные в телескоп с сорок первого этажа. — Ты оставил его в воде, — холодно произносит Тед Стоун, прижавшись глазом к прибору. Леон Бок стоит позади, рассматривая картины на стенах. Суровость тона его не смущает. В комнате тихо; слышно лишь гудение кондиционера. На такую высоту не доносится ни звука: ни от автострады Франклина Д. Рузвельта, ни от вертолетной площадки ООН, ни с набережной. Сквозь окна с тройными стеклами Манхэттен кажется диорамой. Город внизу заполнен движущимися игрушками. — Появился полицейский патруль. Ничего другого не оставалось, — замечает Леон тусклым, безразличным голосом. — Ты ведь побывал у него в квартире, — говорит Тед. — В морозилке лежала пицца. — Меня не интересует, чем он питается. — Я знаю, о чем вы спрашиваете. Это не тот человек. Тед высок и худ. До тридцати пяти он участвовал в соревнованиях по сквошу. Крохотные прямоугольные очки придают ему слегка недоуменный вид, но подчеркивают жестокий взгляд, если он смотрит поверх стекол. От такого взгляда у парней в барах сжимаются кулаки, зато это хорошо действует на подчиненных в кабинетах. Глаза холодны, как мрамор. Лицо длинное и невозмутимое. Густые, песочного цвета волосы коротко подстрижены, макушка по-мальчишески вихрится; Тед уже начал седеть. Легкий шерстяной костюм из мягкого кашемира. Веселенькие красные подтяжки лишь подчеркивают консервативность стиля. Письменный стол уставлен фотографиями прелестной девочки-подростка, играющей в теннис. Гибкая фигурка напоминает сложение Теда. Девочка кажется счастливой. Леон ниже ростом, зато шире в плечах и плотнее. Этот человек проводит жизнь не в кабинете, судя по тому, как сидит на нем пиджак от Армани — в тонкую полоску, на двух пуговицах. Вид у него спокойный и расслабленный. Узел на полосатом шелковом галстуке завязан идеально. Кожа загорелая, как у моряка, а лицо умное, широкое, плоское. Интригующие черты, да еще и чуть заметный акцент, — многие женщины гадают о его происхождении. Диапазон догадок широк: Марокко, Евразия, Аргентина, Россия? Женщины всегда выбирают нечто экзотичное. Что-то в этом человеке подсказывает, что прибыл он издалека. Леон разворачивает швейцарскую шоколадную конфету в фольге. — В любом случае мы должны все закончить дней за пять. — Полиция найдет его раньше. Стоун отрывается от телескопа. Бок пожимает плечами. — В этой стране полицейским даже не разрешается бить людей, — говорит Леон. — А как тогда добиться результата?
— Как назвать то, что никогда нельзя делать, но чего не делать вы просто не в состоянии? — вопрошает уличный проповедник на погрузочной платформе. — Лишний шаг, от которого не можете удержаться? Невоздержанность, которая ведет вас к Адским Вратам?
