В Найроби вылет задержали на три часа, и, несмотря на четыре большие порции виски, он спал лишь урывками, пока межконтитентальный «Боинг» не сел в Хитроу. Джонни Ленс чувствовал себя так, будто в глаза ему насыпали пригоршню песка, и когда он проходил через таможню и иммиграционные службы, настроение у него было отвратительное. В главном зале международного аэропорта его встретил агент компании «Ван дер Бил Дайамондз». — Как полет, Джонни? — Как в кошмаре, — ответил Джонни. — Для вас прекрасная тренировка, — улыбнулся агент. В прошлом они не раз побывали вместе в переделках. Джонни неохотно улыбнулся в ответ. — Сняли мне комнату и машину? — «Дорчестер» — и «ягуар». — Агент протянул ключи от машины. — И я зарезервировал два места первого класса на завтрашний девятичасовой рейс в Кейптаун. Билеты в отеле у регистратора. — Молодец, — Джонни опустил ключи в карман своего кашемирового пальто, и они направились к выходу. — А где Трейси Ван дер Бил? Агент пожал плечами. — С тех пор, как я вам писал в последний раз, она исчезла из виду. Не знаю, где вам начать поиски. — Замечательно, прямо замечательно, — с горечью сказал Джонни, когда они подошли к стоянке. — Начну с Бенедикта. — Старик знает о Трейси? Джонни покачал головой. — Он болен. Я ему не говорил. — Вот ваша машина. — Агент остановился у жемчужно-серого «ягуара». — Выпьем вместе? — Не сегодня, к сожалению. — Джонни сел за руль. — В другой раз. — Ловлю на слове, — сказал агент и отошел. К тому времени как Джонни во влажном сером смоге вечера пересек Хаммерсмитскую эстакаду, было уже почти темно, и он дважды запутывался в лабиринте Белгрейвии, пока не отыскал за Белгрейв-сквер нужное место и остановил «ягуар». Квартира изменилась со времени его последнего посещения: она была отремонтирована и роскошно обставлена; у Джонни скривился рот. Наш мальчик Бенедикт, может быть, не очень усердно зарабатывает деньги, но уж в трате их он собаку съел. В квартире горел свет, и Джонни несколько раз сильно ударил дверным молотком. Звук удара гулко разнесся по газону, и в последовавшей за этим тишине Джонни услышал шепот. Мимо окна быстро промелькнула тень. Джонни ждал на холоде три минуты, потом отступил на газон. — Бенедикт Ван дер Бил! — Закричал он. — Открывай! Считаю до десяти, а потом — выбью дверь! Он перевел дыхание и снова закричал: — Это Джонни Ленс, и ты знаешь — я говорю серьезно! Почти тут же открылась дверь. Джонни прошел мимо, не глядя на человека, открывшего ее, и двинулся внутрь. — Черт возьми, Ленс. Не ходи туда, — Бенедикт Ван дер Бил пошел за ним. — А почему? — Джонни оглянулся. — Квартира принадлежит компании, а я главный управляющий. И прежде чем Бенедикт смог ответить, Джонни оказался внутри. Одна из девушек подобрала с пола одежду и, голая, побежала в ванную. Вторая полунатянула через голову халат, мрачно поглядывая на Джонни. Волосы у нее растрепались, и вокруг головы образовалось что-то вроде нимба. — Отличная вечеринка, — сказал Джонни. Он взглянул на проектор, потом на экран на стене. — Фильмы и прочее… — Ты что, легавый? — спросила девушка. — Ты нахал, Джонни, — рядом стоял Бенедикт, затягивая пояс шелкового халата. — Он легавый? — снова спросила девица. — Нет, — успокоил ее Бенедикт. — Он работает у моего отца. — Это утверждение, казалось, придало ему уверенности, он выпрямился и одной рукой пригладил волосы. Голос его оставался спокойным и ровным. — В сущности, он папин мальчик на побегушках. Джонни повернулся к нему, но обратился к девушке, не глядя на нее. — Убирайся, крошка. Вслед за подружкой. Она колебалась. — Давай! — Голос Джонни щелкнул, как язык лесного пламени, и девушка ушла. Двое мужчин стояли лицом друг к другу. Одного возраста — три десятка с небольшим, оба высокие, темноволосые, но в остальном абсолютно разные. Джонни был широк в плечах, с узкими бедрами и плоским животом, кожа его блестела, будто обожженная солнцем пустыни. Четко выделялась тяжелая нижняя челюсть; глаза, казалось, всматривались в далекий горизонт. Говорил он с акцентом, проглатывая окончания слов и слегка гнусавя. — Где Трейси? — спросил он. Бенедикт приподнял одну бровь, выражая высокомерное недоумение. Кожа у него была бледно-оливковой, не тронутой солнцем: уже много месяцев он не бывал в Африке. Губы красные, будто нарисованные, а классические линии лица слегка расплылись. Под глазами — небольшие мешки, а выпуклость под халатом свидетельствовала, что он слишком много ест и пьет и слишком мало занимается спортом. — Приятель, почему ты считаешь, будто я знаю, где моя сестра? Я уже несколько недель ее не видел. Джонни отвернулся и подошел к картинам на дальней стене. Комната была увешана оригиналами работ известных южноафриканских художников: Алексиса Преллера, Ирмы Стерн и Третчикова — необычное смешение техники и стилей, но кто-то убедил Старика, что это хорошее вложение капитала. Джонни снова повернулся к Бенедикту Ван дер Билу. Он изучал его, как только что изучал картины, сравнивая с тем стройным юным атлетом, которого знал несколько лет назад. В памяти всплыл образ: Бенедикт с грацией леопарда картинно бежит по полю, ловко поворачиваясь под высоко летящим мячом, аккутратно ловит его высоко над головой и опускает для ответного удара. — Толстеешь, парень, — негромко сказал он, и щеки Бенедикта гневно вспыхнули. — Убирайся отсюда! — выпалил он. — Потерпи. Сначала расскажи мне о Трейси. — Я тебе уже сказал: не знаю, где она. Распутничает где-нибудь в Челси. Джонни чувствовал, как нарастает его гнев, но голос его оставался ровным. — Где она берет деньги, Бенедикт? — Не знаю… Старик… Джонни оборвал его. — Старик платит ей десять фунтов в неделю. А я слышал, что она тратит гораздо больше. — Боже, Джонни. — Голос Бенедикта звучал примирительно. — Не знаю. Это не мое дело. Может, Кенни Хартфорд… Снова Джонни нетерпеливо прервал: — Кенни Хартфорд ничего не дает. Таково условие развода. Я хочу знать, кто субсидирует ее дорогу к забвению. Как насчет старшего брата? — Меня? — Бенедикт возмутился. — Ты знаешь, мы не любим друг друга. — Мне сказать по буквам? — спросил Джонни. — Ладно, слушай. Старик умирает, но силы пока еще не утратил. Если Трейси окончательно превратится в наркоманку, есть шанс, что наш мальчик Бенедикт вернет себе расположение отца. Тебе выгодно потратить несколько тысяч, чтобы отправить Трейси в ад. Отрезать ее от отца — и от его миллионов. — Кто говорит о наркотиках? — вспыхнул Бенедикт. — Я. — Джонни подошел к нему. — Мы с тобой не закончили одно маленькое дельце. Мне доставит массу удовольствия небольшая вивисекция — вскрыть тебя и посмотреть, что там внутри. Он несколько секунд смотрел Бенедикту в глаза, пока тот не отвел взгляд и не начал играть кисточками пояса. — Где она, Бенедикт? — Не знаю, черт тебя побери! Джонни подошел к проектору и выбрал одну из бобин с пленкой. Отмотал несколько метров пленки и посмотрел на свет. — Прекрасно! — сказал он, но линия его рта застыла в отвращении. — Положи на место! — выпалил Бенедикт. — Ты ведь знаешь, что Старик думает о таких вещах, Бенедикт? Бенедикт неожиданно побледнел. — Он тебе не поверит. — Поверит. — Джонни швырнул бобину на стол и снова повернулся к Бенедикту. — Поверит, потому что я никогда не лгу ему. Бенедикт заколебался, нервно вытер рот тыльной стороной ладони. — Я ее две недели не видел. Она снимает квартиру в Челси. Старк-стрит. Номер 23. Приходила повидаться со мной. — Зачем? — Я ей дал взаймы несколько фунтов, — пробормотал Бенедикт. — Несколько фунтов? — Ну, несколько сотен. В конце концов она ведь моя сестра. — Как мило с твоей стороны, — похвалил его Джонни. — Напиши адрес. Бенедикт подошел к обтянутому кожей письменному столу и написал адрес на карточке. Вернувшись, протянул карточку Джонни. — Ты считаешь себя большим и опасным, Ленс. — Говорил он негромко, но в голосе его звучала ярость. — Ладно, я тоже опасен — по-своему. Старик не будет жить вечно, Ленс. Когда он умрет, я тобой займусь. — Ты меня чертовски испугал, — улыбнулся Джонни и пошел к своей машине. На Слоан-сквер было сильное движение, и Джонни в своем «ягуаре» медленно приближался к Челси. Было время поразмышлять и вспомнить те времена, когда они жили втроем. Он, и Трейси, и Бенедикт. Как зверьки, бегали они вместе по бесконечным пляжам, горам и выжженным солнцем равнинам Намакваленда — земли своего детства. Это было до того, как Старику повезло на реке Сленг. У них тогда даже на обувь денег не было, Трейси носила платья, сшитые из мучных мешков, и они втроем ежедневно ездили в школу верхом на одном пони, как ряд оборванных ласточек на изгороди. Он вспомнил, как Старик уезжал часто и надолго, а для них это были длинные недели смеха и тайных игр. Они каждый вечер взбирались на деревья перед своим бараком с глинобитными стенами и смотрели на бесконечную землю, цвета мяса, пурпурную на закате, отыскивая облако пыли: это означало бы, что возвращается Старик. Вспомнил он и почти болезненное оживление, которое поднималось, когда шумный грузовик «форд» с перевязанными проволокой крыльями оказывался во дворе, Старик выбирался из кабины, с пропотевшей шляпой на голове, покрытый пылью, заросший щетиной, и поднимал над головой визжащую Трейси. Затем он поворачивался к Бенедикту и, наконец, к Джонни. Всегда в таком порядке: Трейси, Бенедикт, Джонни. Джонни никогда не думал, почему он не первый. Так было всегда. Трейси, Бенедикт, Джонни. Точно так же он никогда не думал, почему его фамилия Ленс, а не Ван дер Бил. И все это неожиданно обрвалось, яркий солнечный сон его детства рассеялся и исчез. — Джонни, я не твой настоящий отец. Твои отец и мать умерли, когда ты был совсем мал. — Джонни недоверчиво смотрел на Старика. — Ты понимаешь, Джонни? — Да, папа. К его руке под столом, как маленький зверек, прикоснулась теплая ладошка Трейси. Он отвел руку. — Лучше тебе больше не звать меня так, Джонни. — Он помнил, каким спокойным, равнодушным тоном сказал это Старик, разбивая хрупкий хрусталь его детства вдребезги. Начиналось одиночество. Джонни бросил «ягуар» вперед и свернул на Кингз-роуд. Он удивился тому, что воспоминание причинило такую боль: время должно было бы смягчить ее. Скоро начались и другие перемены. Неделю спустя старый «форд» неожиданно приехал из пустыни ночью, и они, сонные, вскочили с постелей под лай собак и смех Старика. Старик разжег лампу «петромакс» и усадил их на кухне вокруг выскобленного соснового стола. Затем с видом фокусника положил на стол камень, похожий на большой обломок стекла. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
В Найроби вылет задержали на три часа, и, несмотря на четыре большие порции виски, он спал лишь урывками, пока межконтитентальный «Боинг» не сел в Хитроу. Джонни Ленс чувствовал себя так, будто в глаза ему насыпали пригоршню песка, и когда он проходил через таможню и иммиграционные службы, настроение у него было отвратительное.
