Джим Фергюс / Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд
29.04.2017, 19:59
В детстве – тогда мы жили в Чикаго – я, старший балбес, частенько пугал перед сном своего младшего братишку Джимми россказнями о нашей безумной прапрабабке. Мэй Додд прозябала в доме для умалишенных, откуда сбежала в индейское племя – по крайней мере, так утверждала хотя и туманная, но неизменно возбуждающая воображение старая семейная легенда. Мы были наследники «старых денег» и обладали домом на Лейк Шор-драйв; в середине девятнадцатого века наш прапрапрадед, родоначальник династии, сколотивший первоначальное состояние, совсем юношей уехал распахивать бескрайние земли Среднего Запада в окрестностях Чикаго, чтобы выращивать зерно в этом плодороднейшем регионе планеты. «Папа», как мы, потомки, по-прежнему его называем, был одним из основателей Чикагской Торговой палаты; другом, собутыльником, деловым партнером – и конкурентом практически всех выдающихся предпринимателей тогдашней процветающей метрополии Среднего Запада; это и Сайрус Маккормик, изобретатель молотилки, Филип Армор и Густавус Свифт, создавшие легендарную компанию по вакуумной упаковке свинины и говядины, и братья Чарльз и Нейтан Мирс, хозяева лесопилки, скупившие и планомерно уничтожившие великие реликтовые белососенные боры Мичигана. Никто из наших родственников особенно не распространялся о бедной Мэй Додд. Безумие прародительницы всегда вызывало глубоко запрятанный стыд у богатой родни. Даже теперь, спустя несколько поколений, в течение которых мощные гены периода дикого капитализма были сглажены упорной селекцией и мирным бытом загородных клубов, а также образованием, полученным в закрытых школ и университетах Лиги плюща, – даже теперь не один человек в нашем кругу стесняется признаваться, что является прямым потомком душевнобольной. В безжалостно отредактированной семейной истории Мэй Додд упоминается лишь скупо, парой слов: Родилась 23 марта 1850 г. Вторая дочь Дж. Гамильтона и Гортензии Додд. Госпитализирована в возрасте 23 лет по причине нервного расстройства. Скончалась в лечебнице 1 февраля 1876 г.». И это всё! Но даже знаменитая тактика аристократов «рот-на-замок» – которой нет равных в мире, – и их не менее уникальная способность хранить мрачные тайны не смогли полностью искоренить слухи, заражавшие поколение за поколением: мол, на самом деле бедная Мэй умерла при загадочных обстоятельствах где-то на Диком Западе, а вовсе не в лечебнице, как гласила официальная версия. И эта история буквально завораживала нас с Джимми. К тому времени, когда я поступил в колледж, отец промотал почти все наше состояние, и так уже изрядно истончившееся благодаря нескольким поколениям никчемных наследников – в народе таких называют «трутнями». Отец завершил этот процесс рядом неудачных вложений в рынок недвижимости Сиэттла, ровно в момент перед его обрушением. Вскоре он ухитрился добраться до трастового фонда и пропить остаток денег, предназначенных для оплаты высшего образования нас, детей. Были и другие причины, но именно поэтому Джимми пошел в армию – неслыханное дело в наших кругах – и отправлен во Вьетнам, где погиб, наступив на мину на рисовом поле в дельте Меконга. А через полгода папаша допился до смерти. Мне повезло больше брата, я вытянул счастливый билет и остался в колледже. Получил диплом журналиста и в результате стал главным редактором журнала «Читаун». И вот как раз, собирая материал для публикации о старинных семьях Чикаго, я наткнулся на имя Мэй Додд. Я припомнил россказни Джимми и стал думать, где же я впервые услышал, будто она «сбежала на Запад и жила среди индейцев», – принятое у нашей родни эвфемистическое выражение, означающее «с ума сбрендила». Я начал рыться в семейных архивах, и мой поначалу вялый интерес постепенно превратился чуть ли не в манию. Сохранилось единственное письмо Мэй Додд, отправленное из сумасшедшего дома детям, Гортензии и Уильяму, в то время еще совсем малышам. Это письмо, источник семейной тайны и одновременно доказательство явного безумия Мэй, стало для меня началом долгого и неоднозначного исследования. Я взял отпуск на неопределенный срок, решив полностью посвятить себя изучению запутанной истории прародительницы. В конце концов поиски привели меня в индейскую резервацию на реке Тонг на юго-востоке штата Монтана. И вот там-то, вооруженный письмом, доказывающим мою связь с героиней, мне наконец-то удалось получить доступ к дневникам, которые хранились шайеннами как священная реликвия более века. Нет нужды говорить о том, что предание о небывалом социальном эксперименте правительства США также является одним из засекреченных эпизодов истории американского Запада. Ниже вы найдете пролог к дневникам Мэй Додд с кратким описанием событий, предшествовавших этой невероятной истории; в нем я опираюсь на несколько источников, включая публикации тех времен в газете «Конгрешенл Рекорд», в «Ежегодном отчете комиссара по делам индейцев», переписку Генерал-адъютантской службы из Государственного архива в Вашингтоне, а также различные материалы из Библиотеки Ньюберри в Чикаго. Индейская версия поездки Маленького Волка в Вашингтон в 1874 году и последующая цепочка событий выстроена мною на основе передаваемой из поколения в поколение истории, записанной Гаролдом-Дикой Сливы в Лейм-Элке, штат Монтана, в октябре 1996 года.
Пролог
В сентябре 1874 года великий Вождь Чудесное Снадобье, он же Маленький Волк, совершил многодневный путь в Вашингтон вместе с делегацией соплеменников с единственной целью – установить долгосрочный мир с белыми. Перед тем как отправиться в дорогу, он посвятил значительное время неспешному обсуждению различных вариантов мирного договора на Совете сорока четырех вождей и прибыл в столицу нового государства с совершенно неслыханным (впрочем, по индейским традициям – вполне естественным) планом, который обеспечивал безопасное будущее его исстрадавшемуся народу. Вождя приняли в Вашингтоне со всеми почестями и помпой, что полагаются при визите главе иностранного государства. На официальной церемонии в Капитолии при участии президента У. С. Гранта и членов Чрезвычайной комиссии Конгресса Маленькому Волку вручили Президентскую Медаль мира – внушительный, богато гравированный серебряный медальон – который вождь, чуждый какой бы то ни было намеренной иронии, надел на себя во время последней битвы шайеннов как свободного народа против армии США. На одной стороне медали был выгравирован профиль Гранта, а по кругу шла фраза: ДА ПРЕБУДЕТ С НАМИ МИР СВОБОДА СПРАВЕДЛИВОСТЬ И РАВЕНСТВО. На другой стороне были изображены: открытая Библия, венчающая горку из граблей, плуга, топора и прочей сельскохозяйственной утвари с надписью поверху: ДА ПРЕБУДЕТ МИР И ДОБРАЯ ВОЛЯ С ЧЕЛОВЕКОМ, 1874. При этом историческом событии присутствовала также супруга президента, Джулия, которая упросила мужа позволить ей прийти на церемонию, чтобы увидеть индейцев в их самом торжественном облачении; и, кроме того, самые авторитетные представители вашингтонской прессы. Церемония состоялась 18 сентября 1874 года. На старинном дагерротипе Ассамблеи изображены шайенны в своем богатейшем церемониальном облачении: изысканно вышитые мокасины, кожаные штаны в обтяжку с бахромой из лосиных зубов понизу; рубахи из оленьей кожи, с поразительным мастерством украшенные по швам бисером и иглами дикобраза. Их волосы были унизаны сплющенными серебряными монетами и медной проволокой, а косы переплетены лентами из меха выдры. Жители Вашингтона прежде не видывали ничего подобного! Пятидесятилетний Маленький Волк выглядел по меньшей мере на десяток лет младше своих лет. Стройный, мускулистый, с орлиным носом; раздутые ноздри, высокие скулы, бронзовая кожа с многочисленными ямками – следами ветряной оспы, поразившей шайеннов в 1865 году. Вождь был невысок ростом, но держался с большим достоинством, задрав подбородок вверх, с выражением неукротимости и вызова на лице. Его манеру поведения газеты позже охарактеризовали как «высокомерную» и «возмутительную». Маленький Волк общался с белыми через переводчика по имени Амос Чепмэн, из Форта-Сапплай, штат Канзас. И сразу перешел к сути дела: «Таков уж обычай шайеннов, что все новорожденные принадлежат к роду своей матери, – начал он, обращаясь к Президенту Соединенных Штатов, но не глядя ему в глаза – ибо это считалось в его племени знаком неуважения. – Мой отец был из арапахо, а мать – из шайеннов. Я был воспитан шайеннами, и я – шайенн. Но я всегда мог свободно ходить к арапахо, так что приобщился и к их образу жизни. И мы считаем, что это хорошо». В этот момент своей речи Маленький Волк с удовольствием бы затянулся трубкой, чтобы дать присутствующим обдумать его слова. Однако Великий Белый вождь, с присущими всем белым дурными манерами, и не подумал приготовить трубку для столь важного собрания. Вождь продолжал: «Мы, Люди [самоназвание шайеннов – Tsitsistas] – небольшое племя, не столь многочисленное, как сиу или арапахо; мы никогда не стремились излишне плодиться, ибо понимаем, что Земля может вынести лишь определенное количество Людей, так же, как медведей, волков, лосей, антилоп и прочих животных. Ведь именно так поддерживается порядок в природе: когда какого-то вида становится слишком много, он начинает голодать и не дает потомства, пока снова не приходит к норме. Пусть лучше нас будет немного, зато мы будем есть вдоволь, чем увеличимся в числе, но станем голодать. Однако из-за болезней, что вы принесли нам (здесь Маленький Волк тронул себя за покрытую оспинами щеку), и из-за войны, которую вы нам навязали (он коснулся своей груди; вождь был не один раз ранен в сражениях), нас теперь слишком мало. Скоро Люди совсем исчезнут, подобно бизонам в здешних краях. Я – Вождь Чудесное Снадобье. Мой долг – обеспечить выживание моего народа. И для этого нам придется войти в мир белых людей – чтобы наши дети стали членами вашего племени. Поэтому мы просим Великого Отца дать тысячу белых женщин нам в жены, и пусть они научат нас и наших детей, как нам начать новую жизнь в мире, где больше нет бизонов». В зале раздался дружный вздох, послышались изумленные восклицания. Прерывать мужчину во время речи, кроме как тихими возгласами одобрения, считалось у шайеннов верхом неучтивости, и поднявшийся шум сильно разозлил Волка. Но он не вышел из себя, так как уже знал, что белые люди не соблюдают правила хорошего тона. Он подождал, пока толпа стихнет и все присутствующие заметят его крайнее недовольство. Затем он продолжал: «Таким образом наши воины посеют шайеннское семя в утробы белых женщин. Наше семя взойдет и даст плод, так что новое поколение шайеннов будет принадлежать уже вашему племени и обладать всеми привилегиями, согласно своему происхождению». Вдруг прямо посреди речи вождя жена президента Гранта, Джулия, упала в глубокий обморок. Она сползла со стула на пол вправо, издав при этом долгий булькающий звук, словно самка бизона, смертельно раненная в легкое. (В тот день было не по сезону жарко, и в своих воспоминаниях Джулия Дент Грант утверждает, что причиной ее обморока стала именно духота, а не моральное потрясение при мысли, что белые девушки будут делить ложе с дикарями.) К первой леди бросились на помощь, а тем временем президент, багровея, нетвердо поднимался на ноги. Маленький Волк увидел, что Грант просто-напросто пьян, что, учитывая торжественность момента, было, по его мнению, более чем серьезным нарушением этикета. «За ваш дар в тысячу белых женщин, – размеренно продолжал Волк, слегка повысив голос, поскольку вокруг нарастал гвалт (причем к этому времени переводчик, Чепмен, практически перешел на шепот), – мы преподнесем вам тысячу лошадей. Пять сотен диких и пять сотен объезженных». С этими словами Маленький Волк поднял правую руку в почти папском благословении, завершая свою речь с большим достоинством и выдержкой. Но в тот же миг словно небо обрушилось на почтенное собрание, и вряд ли кто-то расслышал заключительную фразу великого вождя. Сенаторы неистовствовали и колотили кулаками по столу. «Арестовать нечестивцев!» – крикнул кто-то, и мгновенно солдаты, расставленные вдоль стен, встали в боевую позицию, выставив вперед штыки. В свою очередь, шайеннские вожди, как один, поднялись с мест, инстинктивно выхватив ножи и образовав тесный круг; они прижимались друг к другу плечами подобно куропаткам, что устраиваются на ночлег, не забывая о ночных хищниках. Президент Грант тоже вскочил и, слегка покачиваясь, с побагровевшим лицом указывал пальцем на Маленького Волка, выкрикивая: «Это неслыханно! Неслыханно!» Вождь знал, что президента считают великим воином и что его уважают даже враги. Тем не менее он не собирался терпеть, чтобы к нему относились в такой непозволительной манере, и, будь при нем плеть, он бы в наказание непременно сбил с ног Белого Отца, пусть даже пьяного. Горячий нрав Маленького Волка был хорошо известен его соплеменникам – вспыхивал он не сразу, но в гневе не уступал разъяренному гризли. Наконец удалось восстановить порядок. Индейцы убрали ножи, а вскоре в сопровождении охраны без инцидентов покинули зал во главе гордо шагающего Маленького Волка. В ту ночь во всем Вашингтоне двери домов были накрепко заперты, шторы задернуты, а женам и дочерям было строго-настрого наказано не выходить на улицу – слух о богохульном предложении шайеннов стремительно прокатился по городу. Заголовки завтрашних газет еще пуще раздували пламя расистской и гражданской истерии: «Дикари требуют, чтобы их любили белые женщины!», «Белые невесты для красных дьяволов!», «Грант совершает выгодный обмен: белых девушек на диких лошадей!». В ближайшие дни воплотился кошмар благородных мужчин XIX столетия: те немногие из них, кто осмеливался прохаживаться по улицам под руку с дамой, то и дело бросали опасливые взгляды за спину, опасаясь внезапного появления краснокожих на лошадях – те вполне могли предательски напасть сзади с душераздирающими воплями, одним движением снимая скальпы с храбрецов сияющим на солнце клинком и увозя с собой визжащих от ужаса женщин, для того чтобы наводнить землю полукровками. Официальный ответ на неординарное предложение Маленького Волка последовал немедленно; заявления конгрессменов пестрели высокопарными сентенциями, тогда как администрация быстро сориентировалась и поспешила успокоить напуганных граждан заверениями о том, что – нет, белых женщин ни за что не продадут язычникам и – да, армия США предпримет все необходимые шаги для защиты чести американских женщин. Два дня спустя Маленького Волка и его свиту погрузили в повозку для скота и вывезли из столицы. Слухи о «мирной инициативе индейцев» просочились и в прессу, и разъяренные граждане, размахивающие оскорбительными плакатами, превратились в толпы линчевателей по пути следования шайеннской делегации, забрасывая повозку гнилыми фруктами и расистскими лозунгами. Но одновременно с депортацией северных шайеннов подальше на Средний Запад происходило другое и куда более важное в государственных масштабах движение. Женщины со всех уголков страны начали охотно откликаться на «брачное предложение» индейцев – Белый Дом засыпали телеграммами и письмами прелестницы, готовые стать невестами варваров. Далеко не все эти женщины были полоумные; они представляли собой широкий социально-экономический и этнический срез: одинокие работницы, решившие сдобрить свою унылую жизнь недурным приключением; недавние рабыни себе на уме, которые надеялись избежать безысходной судьбы «освобожденных негров», надрываясь на хлопковых полях, потогонных предприятиях и фабриках индустриальной Америки; молодые вдовы, потерявшие мужей в Гражданской войне. Теперь-то нам известно, что администрация Гранта и ухом не повела в ответ на их мольбы. Постепенно, когда первоначальная шумиха улеглась, Президент и его советники в кулуарах были вынуждены признать, что в нетривиальном плане Маленького Волка по ассимиляции индейцев имеется доля здравого смысла. Добившись успеха благодаря Политике замирения индейцев, согласно которой индейские резервации подпадали под эгиду американской Церкви, Грант был склонен рассмотреть любые мирные инициативы по урегулированию все еще взрывоопасной ситуации на Великих равнинах, что тормозило экономический прогресс и грозило жителям пограничной зоны новыми кровавыми столкновениями. Так и родилась программа «Невесты для индейцев» (НДИ, как ее сокращенно называли в кругу доверенных лиц президента). По мысли администрации, помимо умиротворения аборигенов, «Благородная Американская Женщина», выступая в тандеме с Церковью, могла бы оказать положительное влияние на шайеннов в целом, привлечь их к образованию и привести из варварства к цивилизованной жизни. Остальные члены кабинета упорствовали в отстаивании прежнего плана по снятию «проблемы индейцев», который подразумевал, что все непокорные племена становятся объектом «окончательного решения», иными словами, физического уничтожения. На фоне мнения большинства о моральной оправданности и политической целесообразности геноцида всей индейской расы, даже самые прогрессивные члены кабинета Гранта прекрасно понимали, что американское общество никогда не проглотит такое оскорбление как идею о «спаривании белых женщин с дикарями». И потому, после череды тайных совещаний на высшем уровне, администрация приняла решение в старых добрых традициях: провернуть секретную матримониальную операцию собственными силами. Люди Гранта успокаивали свою «политическую совесть» мыслью о том, что все женщины примут участие в дерзком эксперименте исключительно на добровольной основе – в сущности, они будут мало чем отличаться от «невест по выписке», к тому же, находясь под крылом Церкви, обретут особый героический статус. Официальное обоснование состояло в том, что эти социально ответственные и отважные женщины отправляются на Дикий Запад и будут жить с индейцами по собственной воле, и, если в результате шайеннов удастся отвлечь от их воинственных намерений, все стороны только вы играют. Это был бы поистине идеальный пример того, как, словно подтверждая концепцию Джефферсона, государство поощряет общественный альтруизм и частную инициативу. Если у программы «Невесты для индейцев» и было слабое место, то, по мнению администрации, оно состояло в необходимости пополнять прогнозируемое истощение потока добровольных участниц путем привлечения женщин из тюрем, уголовных и долговых, из исправительных заведений и даже домов для умалишенных – с обещанием, в зависимости от ситуации, полной реабилитации или окончательного освобождения узниц. После многих лет переговоров американское правительство в конце концов усвоило основополагающий принцип существования индейцев: эти бесхитростные люди ожидали буквального выполнения договоренностей. Так что, прося о тысяче невест, они имели в виду именно тысячу, и в обмен пригонят ровно тысячу лошадей, в подтверждение нерушимости своего слова. Любая неточность в подсчетах может стать той искрой, которая вновь заставит индейцев вступить на тропу войны. И администрация собиралась приложить все усилия, чтобы избежать подобного исхода, пусть ради этого придется досрочно освободить с десяток мелких преступниц или нетяжелых душевнобольных. И вот уже весной, в начале марта 1875 года, первый состав с белыми пассажирками – невестами шайеннов, – отправляющимися на север к Великим равнинам и новой жизни, покинул Вашингтон под покровом полнейшей секретности, глубокой ночью, всего через полгода после шокирующего предложения, публично сделанного Маленьким Волком президенту Гранту. Далее по пути следования поезд делал остановки на вокзалах Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии и Чикаго. Двадцать третьего марта 1875 года молодая женщина по имени Мэй Додд двадцати пяти лет от роду, недавняя пациентка дома для умалишенных Лейк Форест, частного лечебного заведения в тридцати милях от Чикаго, села на поезд «Юнион» на вокзале Юнион вместе с другими сорока семью женщинами-добровольцами из округа Чикаго; они двигались к месту назначения – Кэмп-Робинсон, территория Небраска. ----------------- Скачайте книгу и читайте дальше в любом из 14 удобных форматов:
В детстве – тогда мы жили в Чикаго – я, старший балбес, частенько пугал перед сном своего младшего братишку Джимми россказнями о нашей безумной прапрабабке. Мэй Додд прозябала в доме для умалишенных, откуда сбежала в индейское племя – по крайней мере, так утверждала хотя и туманная, но неизменно возбуждающая воображение старая семейная легенда.