Перевал Большой Сен-Бернар, Пеннинские Альпы Май 1800 года
Порыв ветра взметнул поземку; жеребец по кличке Штирия нервно захрапел и попятился, едва не сойдя с троны, но стоило всаднику несколько раз цокнуть языком, и животное успокоилось. Наполеон Бонапарт, французский император, плотнее запахнул воротник шинели и прищурился, защищая глаза от снежной крупы. Взор императора был устремлен на восток — туда, где за пеленой облаков смутно вырисовывался зубчатый пик Монблана. Наполеон наклонился и ласково потрепал Штирию по шее. — Ничего, старина, видали мы переделки и похуже. Штирия, арабский скакун, захваченный Наполеоном два года назад, во время Египетской экспедиции, был великолепным боевым конем, но холод и снег переносил тяжело. Он родился и вырос в пустыне и привык, что из-под копыт летит песок, а не ледяная пыль. Наполеон обернулся и сделал знак своему камердинеру Констану, который стоял в нескольких шагах позади с вереницей мулов в поводу. За ним, вдоль петляющей меж гор тропы, растянулась на долгие мили резервная армия: сорок тысяч солдат с лошадьми, мулами и артиллерийскими повозками. Констан отвязал переднего мула и догнал императора. Тот передал камердинеру поводья и спешился, по колено увязнув в снегу. — Пусть отдохнет, — сказал Наполеон. — По-моему, опять что-то с подковой. — Я этим займусь, генерал. В походах Наполеон предпочитал простое «генерал» принятому при дворе обращению «первый консул». Он вздохнул полной грудью, поплотнее нахлобучил треуголку и окинул взглядом высокие гранитные пики. — Отличный денек, Констан, вы не находите? — Вам виднее, генерал. Наполеон украдкой улыбнулся. Его камердинер, старый верный слуга, был одним из немногих избранных, кому дозволялась толика сарказма. В конце концов, подумал Бонапарт, Констан немолод. Ледяной ветер небось пробирает старика до самых костей. Наполеон Бонапарт был невысок, но плечист, с сильной шеей. Орлиный нос нависал над плотно сжатыми губами, подбородок чуть выдавался вперед, а пронзительный взгляд серых глаз словно препарировал все, что оказывалось в поле зрения императора. — Есть вести от Лорана? — Нет, генерал. Командующий дивизией, генерал-майор Арно Лоран, один из доверенных командиров и близких друзей Наполеона, днем ранее выехал в глубь перевала во главе небольшого разведывательного отряда. Прекрасно понимая, что шансы повстречать здесь врага ничтожно малы, Бонапарт тем не менее готовился к любым неожиданностям. Он давно усвоил важный урок: не стоит полагаться на удачу. Слишком многих великих мира сего сгубила излишняя самонадеянность… Впрочем, сейчас худшими врагами его войск были погода и горы. Расположенный на высоте двух с половиной километров перевал Большой Сен-Бернар веками использовался как основной путь из Италии в Северную Европу. Эти горы повидали на своем веку немало армий: в 390 году до нашей эры здесь прошли галлы, прежде чем растоптать Рим; в 217 году до нашей эры Ганнибал повел через перевал своих знаменитых слонов; в 800 году Карл Великий, первый император Священной Римской империи, пересек Альпы, возвращаясь из Рима после коронации. Достойная компания, подумал Бонапарт. Даже один из его предшественников, король Франции Пипин Короткий, в 753-м пересек Пеннинские Альпы, чтобы встретиться с папой Стефаном Вторым. «Где потерпели неудачу другие, я преуспею», — напомнил себе Наполеон. Его империя превзойдет самые дикие мечтания властителей минувших лет. Ничто не встанет у него на пути. Ни армии, ни погода, ни горы — и уж точно не эти выскочки-австрийцы. Годом ранее, пока он со своей армией завоевывал Египет, наглые австрияки вероломно заняли итальянскую территорию, которая по условиям Кампо-Формийского мира отходила к Франции. Но недолго им радоваться победе. Атака будет неожиданной. Австрийцы и представить себе не могут, что целая армия отважится пересечь Альпы зимой. И не без причин. Отвесные скалы и извилистые ущелья Пеннинских Альп сулили настоящий кошмар и бывалому путешественнику, не говоря о сорокатысячной армии. С сентября повсюду нанесло десятиметровые сугробы, а температура никак не желала подняться выше нуля. На каждом повороте их встречали снежные заносы высотой с дюжину мужчин, грозя погрести под собой людей и лошадей. Даже в самые солнечные дни туман не рассеивался раньше обеда. Часто вьюга заметала среди бела дня, и тогда за жуткой пеленой льда и снега день превращался в кромешную ночь: становилось так темно, что люди ничего не видели дальше вытянутой руки. Однако страшнее всего были лавины — отвесные снежные стены, до полумили шириной, сходили с гор грохочущим стремительным потоком, погребая под собой любого, кому не посчастливилось оказаться у них на пути. До сих пор Господь щадил войско Наполеона, забрав всего две сотни солдат. Бонапарт повернулся к Констану. — Отчет интенданта! — Возьмите, генерал. Камердинер выудил из-за пазухи связку бумаг. Наполеон пробежался по столбикам цифр. Воистину армия марширует на брюхе. Солдаты уже оприходовали девятнадцать тысяч восемьсот семнадцать бутылок вина, тонну сыра и тысячу семьсот фунтов мяса. Впереди, из глубин перевала, раздался крик часовых: — Лоран едет, Лоран! — Наконец-то, — пробормотал Наполеон. Из пурги вынырнул конный отряд. Двенадцать всадников — все как на подбор проверенные воины, лучшие из лучших, как и их командир. Столько часов в седле, а по ним и не скажешь: подтянуты, головы держат высоко — вот это выправка! Генерал-майор Лоран, пустив коня рысью, подъехал к Наполеону, отдал честь и спешился. Бонапарт заключил его в объятия, затем отступил и сделал знак Констану, который был тут как тут с бутылкой бренди наготове. Лоран щедро отхлебнул раз, другой, затем вернул бутылку. Наполеон заговорил: — Докладывайте, дружище. — Мы покрыли восемь миль, генерал. Никаких признаков неприятеля. Ниже по склону погода налаживается и снег не такой глубокий. Дальше будет легче. — Хорошо… очень хорошо. — И еще одно… Генерал, мы кое-что нашли, — сказал Лоран, беря Наполеона под локоть и отводя в сторонку. — Это может вас заинтересовать… — Не могли бы вы выразиться точнее? — Вам стоит самому это увидеть. Наполеон изучал лицо Лорана; глаза командира блестели от едва сдерживаемого предвкушения. Он знал Лорана со времен службы в артиллерийском полку Ля Фер; им обоим, молодым, подающим надежды лейтенантам, было тогда по шестнадцать. Лоран редко увлекался и не имел обыкновения преувеличивать. Очевидно, его находка и впрямь важна. — Далеко отсюда? — В четырех часах езды. Наполеон вгляделся в небо. Шла вторая половина дня. Над горами ползла полоса темных туч. Надвигалась буря. — Очень хорошо, — сказал он, похлопав Лорана по плечу. — Выезжаем завтра на рассвете.
По давно заведенной привычке Наполеон проспал пять часов и поднялся в шесть утра, задолго до рассвета. Позавтракал, а затем за чашкой крепкого чая просмотрел донесения, полученные за ночь от командиров полубригад. Вскоре после семи прибыл Лоран со своим отрядом, и они отправились в глубь горной долины, двигаясь по прорубленному днем ранее следу. Несмотря на бурю, снега за ночь выпало немного, но яростные ветра нагромоздили свежие наносы — с обеих сторон от Наполеона и его всадников возвышались белые стены. Пар от конского дыхания замерзал в воздухе и облачками пыли взмывал вверх с каждым шагом. Наполеон положился на чутье Штирии, а сам завороженно разглядывал причудливые узоры, вырезанные ветром на стенах снежного каньона. — Жутковато здесь, а, генерал? — спросил Лоран. — Тихо, — прошептал Наполеон. — Никогда не слышал, чтобы было так тихо. — Красиво, — согласился Лоран. — И опасно… Как на поле боя, подумал Наполеон. Лишь на поле боя — да еще, пожалуй, в постели с Жозефиной — ему было по-настоящему хорошо. Грохот орудий, треск мушкетных выстрелов, резкий запах порохового дыма, витающий в воздухе… Вот его стихия. Еще несколько дней, и они выберутся из проклятых гор, и тогда… Он улыбнулся. Скачущий первым всадник поднял над головой сжатый кулак — сигнал к остановке. Наполеон смотрел, как тот слезает с коня и с трудом пробирается сквозь глубокий, по бедра, снег. Солдат задрал голову и тщательно осмотрел стены наносов, прежде чем исчезнуть за поворотом. — Что он ищет? — спросил Наполеон. — На рассвете часто сходят лавины, — объяснил Лоран. — За ночь ветер превращает верхний слой в жесткий наст, под которым остается рыхлый порошок. Когда припекает солнце, рыхлый снег начинает таять… Часто о сходе лавины предупреждает лишь гул — словно сам Господь грозит грешникам с небес. Через несколько минут разведчик вновь показался на тропе. Он просигналил Лорану, что все чисто, оседлал лошадь, и отряд двинулся дальше. Проскакав еще два часа по извилистой тропе, что змейкой спускалась через долину до самых предгорий, они оказались в узком каньоне, среди зубчатых скал из серого гранита и льда. Передний всадник снова дал сигнал к остановке и спешился. Лоран, а за ним и Наполеон последовали его примеру. Бонапарт огляделся. — Здесь? На губах генерал-майора заиграла озорная мальчишеская улыбка. — Сюда, генерал, — Лоран отцепил от седла два масляных фонаря. — Прошу за мной. Они пошли вниз по тропе, мимо шести лошадей и их всадников, которые выстроились, чтобы отдать честь своему генералу. Проходя мимо вытянувшихся по струнке солдат, Наполеон удостоил каждого царственным кивком. Они с Лораном остановились в начале шеренги. Спустя несколько минут откуда-то слева, из-за скалы, вынырнул ушедший на разведку всадник и, увязая в снегу, побрел обратно. Лоран произнес: — Генерал, вы помните сержанта Пелетье? — Разумеется, — отозвался Наполеон. — Ведите, Пелетье. Я в вашем распоряжении. Пелетье отдал честь, снял с седла моток веревки и направился обратно по свежевырубленному следу через высокий, по грудь, нанос. Он повел императора и Лорана вверх по склону, к основанию гранитной скалы. Обогнув скалу, сержант отмерил еще около пятидесяти шагов и остановился перед расположенной под прямым углом нишей. — Чудесное местечко, Лоран. Что здесь? — спросил Наполеон. Лоран кивком указал на Пелетье, который поднял мушкет высоко над головой и принялся долбить скалу прикладом. Вместо стука дерева о камень до Наполеона донесся хруст разбиваемого льда. Пелетье ударил еще четыре раза — поверхность раскололась, открывая вертикальный, с человеческий рост, разлом. Наполеон заглянул внутрь. Кромешная темнота. — Судя по всему, — сказал Лоран, — летом вход зарастает кустарником и плющом, а зимой его заносит снегом. Как я подозреваю, внутри есть что-то вроде озерца, отсюда и ледяная корка на входе, из-за испарений. Вероятно, она образуется каждую ночь. — Интересно. И кто же нашел пещеру? — Я, генерал, — отозвался Пелетье. — Мы остановились дать отдых коням, и я отошел… ну, по нужде… — Понятно, сержант. Пожалуйста, продолжайте. — Ну, значит, я и забрел сюда, подальше от остальных. Сделал я свои дела и прислонился к скале, для удобства, так сказать, а лед возьми да проломись. Ну я и упал внутрь. Сперва даже не понял, что к чему, а потом смотрю… Гм, думаю, вам стоит самому это увидеть, генерал. Наполеон повернулся к Лорану. — Вы были внутри? — Да, генерал. Я и сержант Пелетье. Больше никто. — Очень хорошо. Ведите, Лоран.
Согнувшись в три погибели, они стали пробираться в глубь скалы по сужающемуся коридору, который неожиданно закончился просторной пещерой. Идущие впереди Лоран и Пелетье расступились, пропуская вперед императора. Они подняли фонари, и мерцающий желтый свет озарил стены. Метров семнадцать на двадцать, пещера походила на ледяной дворец, пол и стены покрывал слой льда, местами до метра толщиной, а в других настолько тонкий, что под ним проступала смутная тень серого камня. С высоты свисали сверкающие сталактиты. Сплавляясь с вырастающими из пола сталагмитами, они образовывали причудливые ледяные скульптуры в форме песчаных часов. В отличие от пола и стен свод пещеры был покрыт зернистым льдом и в свете фонарей сверкал подобно звездному небу. Где-то в подземных глубинах капала вода, а вдалеке тихонько посвистывал ветер. — Изумительно… — прошептал Наполеон. — А вот что Пелетье обнаружил сразу за входом, — направляясь к стене, произнес Лоран. Наполеон подошел поближе. На полу в свете фонаря Лорана что-то блеснуло… Щит! Плетеный, обтянутый кожей щит в форме восьмерки, примерно полметра на полтора. Когда-то яркую, а теперь вылинявшую тускло-красную поверхность пересекал узор из черных квадратов. — Древний щит! — прошептал император. — Если я еще не совсем забыл античную историю, этому щиту по меньшей мере две тысячи лет, — сказал Лоран. — Насколько мне известно, такие щиты назывались геррами. Их носила легкая пехота персов. — Mon dieu… — Это еще не все, генерал. Пойдемте. Пробираясь по лесу из сталактитовых колонн, Лоран повел Наполеона в глубь пещеры к неровному овальному отверстию, ведущему в очередной туннель, верхний край которого едва доходил до груди императора. Оставшийся сзади Пелетье бросил на пол моток веревки и стал привязывать конец к основанию одной из колонн при тусклом свете фонаря. — Спускаемся? — спросил Наполеон. — Прямиком в преисподнюю? — Только не сегодня, генерал, — откликнулся Лоран. — Мы пойдем в обход. Лоран приподнял фонарь, и проход впереди озарился светом. В нескольких шагах за входом туннель обрывался: его пересекала расщелина, через которую вел узкий, не шире полуметра, ледяной мост. — Вы уже здесь переходили? — спросил Наполеон. — Мост довольно прочный. Под слоем льда камень. Впрочем, береженого Бог бережет. Он обвязал веревку вокруг пояса Наполеона, затем обвязался и сам. Пелетье напоследок посильнее дернул за закрепленный конец и кивнул Лорану. Тот предупредил императора: — Смотрите под ноги, генерал! — И шагнул внутрь. Выждав несколько секунд, Наполеон последовал за ним. Осторожно, мелкими шажками они перебирались через расщелину. На полпути Наполеон чуть скосил глаза и бросил взгляд через край, но увидел лишь черноту; полупрозрачные отвесные стены из голубого льда вздымались словно из ниоткуда. Наконец они перебрались на другую сторону. Короткий извилистый туннель вывел их к еще одной ледяной пещере, поменьше первой, зато с высоким куполообразным сводом. Держа фонарь перед собой, Лоран вышел на середину и остановился возле необычной формы выступа, который выглядел как два обледенелых сталагмита. Каждый высотой в два человеческих роста и с закругленной верхушкой. Наполеон шагнул к одному из выступов. Остановился. Прищурился. Это не сталагмит, вдруг понял он, а цельный кусок льда. Он положил ладонь на лед и склонился над полупрозрачной поверхностью… В глаза императору смотрело золотое лицо женщины из прошлого.
Перевал Большой Сен-Бернар,