В лесу царила тишина, которую нарушали лишь мужчины, медленно и осторожно шагавшие по тропе. Они не делали резких движений – головы втянуты в мощные, как у волков, плечи, глаза полуприкрыты, чтобы их не выдали белки́. И все же то и дело кто-то наступал на ветку, и та с треском ломалась; тут и там раздавался шорох сосновых иголок под ногами, – и тогда виновный безмолвно проклинал себя за неловкость, замирал, превращаясь в неподвижную скалу и пытаясь понять, не бросился ли самец лося спасаться бегством. По крайней мере, пока животное, шкуру которого пятнали золотистые крапинки утреннего солнца, пробивавшегося сквозь ветви деревьев, находилось против ветра и не подозревало об опасности. От группы отделились охотники – двое мужчин и мальчик. Все трое держали в руках копья, и то, что нес мальчик, было в полтора раза больше его самого, с таким толстым древком, что тот едва с ним справлялся. Впрочем, за целый день он ни разу не выпустил его из рук. К своим семи годам мальчик уже твердо знал, что в лесу, где можно встретить кабана, расставаться с копьем нельзя ни в коем случае. И уж, конечно, не когда рядом отец, а еще конунг; и не важно, как сильно побелели костяшки пальцев или как отчаянно они болят. Наверное, им стоило подождать лучников и собак. Но правители нетерпеливы, и конунг, чья медного цвета борода топорщилась на ветру, повернулся, улыбнулся мальчику, приложив толстый палец к губам, и жестом показал его отцу, чтобы тот двинулся направо, вдоль края прогалины. Мальчик знал, что это огромная честь, и в его груди расцвела горячая гордость. Как только конунг соберется бросить копье, лось это почувствует и побежит на восток. Вот тут-то ярл Харальд и поразит его метким броском. Мальчик замер на месте, чувствуя, как сердце отчаянно колотится в груди, и от волнения внутри у него все сжимается. Он бы скорее умер, чем стал тем, кто сейчас испугает зверя и испортит охоту. Думая о том, что самец великолепен, мальчик одновременно старался сохранять максимальную неподвижность, как учили его братья, медленно, едва слышно вдыхая сладковатый, насыщенный запах древесной коры, сосновой смолы и мха, заползшего на нижнюю часть стволов. В окружавшем его кустарнике шевелились тени, по древней звериной тропе неподалеку пробежало какое-то животное, далеко за спиной у них отражался от деревьев лай собак, но мальчик не спускал глаз с лося, надеясь одним взглядом удержать его на месте, как будто его глаза могли превратиться в Глейпнир, выкованную гномами цепь, которая пленила могучего волка Фенрира. Затем, пряча руку за собственным телом, конунг знаком показал мальчику, стоявшему за ним, что тот должен бросить первое копье. Мальчик моргнул и с трудом сглотнул. Они вышли на охоту еще до рассвета, это была первая достойная дичь, которую им удалось встретить, – и вот ему оказана честь сделать первый бросок. К семи годам он твердо знал еще одно: когда человек, чью шею украшает торк толщиной с твое запястье, велит бросить копье, ты не имеешь права промахнуться. Мальчик каждый день тренировался с мечом и щитом, но не учился обращаться с копьем, таким толстым, что ему едва удавалось удерживать его в руках. Мальчик кивнул конунгу, и тот коротко кивнул в ответ. Он хотел бы посмотреть, где находится его отец, но не мог позволить себе отвлечься от мыслей о лосе. «Перед тем, как бросить копье, мысленно представь, что оно летит прямо в цель, – говорил ему брат Сорли, которого, вне всякого сомнения, учил Зигмунд, а того – Торвард, как принято у братьев. – Ты должен увидеть, как копье проходит сквозь плоть зверя и вонзается в его сердце. И только после того, как эта картина появится перед твоим мысленным взором, делай бросок». И мальчик, выставив вперед одну ногу и приготовившись вложить в движение силу всех своих семи лет, представил, как острие пронзает сердце лося. Однако самец, проживший на свете гораздо больше лет, чем мальчик, неожиданно пошевелился и принюхался. Он был настоящим великаном, более семи футов, с громадной головой и рогами, расстояние между которыми превышало рост мальчика. Шерсть лося встала дыбом, он опустил великолепную голову и прижал уши. Мальчик находился совсем рядом – он мог даже разглядеть мух, вившихся около его морды, и услышать хруст, когда зубы лося вгрызались в жесткие растения. Пора! Мальчик сделал три быстрых шага, а на четвертом бросил копье. Оно полетело по небольшой дуге и ударило в правую заднюю ногу лося, но недостаточно сильно, чтобы пронзить плоть. Сохатый взревел, повернулся и помчался сквозь деревья в сторону отца мальчика. Харальд издал оглушительный вопль, под стать реву лося, и бросил свое копье; наконечник сверкнул в лучах солнца, точно вспыхнула молния, но каким-то непостижимым образом лось оказался невероятно быстрым для своих размеров – копье ярла оставило алую полосу у него на шее и улетело в гущу деревьев. – Задница Тора! – завопил Харальд, когда лось помчался прочь, не разбирая пути, ломая ветки и разбрасывая в стороны хвою, и скрылся в чаще леса. Однако конунг, положив руки на колени и воткнув свое копье в землю рядом, оглушительно хохотал, и его смех отражался от деревьев. – Что тут смешного? – крикнул отец мальчика, чье лицо под золотистой бородой покраснело от ярости: он промахнулся, что было само по себе плохо, а теперь еще его хозяин смеялся над ним. Продолжая хохотать, конунг выпрямился, подошел к мальчику и обнял его за плечи. Тот сразу же выпрямил спину и выпятил грудь, попытавшись за одно короткое мгновение стать старше на год. – Твой мальчишка, Харальд! – сказал конунг. – Клянусь богами, у него талант, он отлично бросает копье. Можешь не сомневаться, гордый лось обделался, когда увидел лицо малыша Сигурда. Мальчик не мог понять, смеется над ним правитель или хвалит, и попытался улыбнуться, но почувствовал, что у него ничего не получается. И тут его отец тоже рассмеялся, и громоподобный хохот двух мужчин напомнил мальчику грохот морского прибоя. – Не хотел бы я быть твоим врагом, малыш! – сказал конунг и с такой силой стукнул мальчика по плечу, что у того на мгновение помутилось в голове. Однако он продолжал размышлять про самца лося и о том, что не сумел его убить. И в конце концов дал себе слово, что в следующий раз пронзит копьем плоть зверя. В следующий раз он будет сильнее. – Не знаю, как ты, Харальд, но меня мучает жажда, – заявил конунг, вытаскивая копье из земли. – Я постоянно страдаю от жажды, – ответил ярл, когда под оглушительный лай собак, почувствовавших запах лося, к ним начали подходить остальные члены отряда, старавшиеся поскорее оказаться рядом со своими лордами. Сигурд поднял копье, и Харальд показал на его наконечник. – Видишь кровь, малыш? – спросил он. – Это был хороший бросок. Лучше моего. После этого они повернули на север, чтобы вернуться в дом конунга Горма, где их ждала медовуха. И теперь копье больше не казалось мальчику таким тяжелым, как прежде.
785 год нашей эры Скуденесхавн, Норвегия
Ярл пробежался пальцами по хрящикам и белым костям, лежавшим на тарелке перед ним, потом поднял блестящую от жира руку к кольцам из переплетенного серебра, украшавшим его левое предплечье, и втер жир в кожу под металлом. В его бороде начала расцветать улыбка, которая стала еще шире, когда одно из колец сдвинулось настолько, что он сумел подсунуть толстый указательный палец под головы оскалившихся зверей, около года или даже больше замыкавших круг. – Это тому, кто сумеет сбить Улафа с ног! – проревел он, стащил кольцо с руки, поднял его вверх – от него отразился мерцающий свет масляных ламп – и со стуком положил рядом со своей деревянной тарелкой. В ответ раздался оглушительный грохот ладоней по сосновым доскам стола. – Пора нам обновить истории Хагала. Он вот уже несколько лет рассказывает нам одно и то же – и думает, что, просто изменив имена, может нас дурачить! Все, кроме Хагала Песнь Ворона, который стал малиновым под своей аккуратной бородой и принялся не слишком рьяно защищаться, дружно рассмеялись. – Он думает, мы не понимаем, что он раз за разом преподносит нам одни и те же объедки, – проревел Харальд, и огромная серебряная брошь у него на правом плече, удерживавшая плащ, сверкнула в свете факелов. – Но вот чего он не знает, так это что когда он пердит ртом, мы мирно спим. Собравшиеся за столом поддержали его дружными криками и принялись стучать ладонями по скамье, а бедный скальд ударил по воздуху рукой и поднес к губам рог. – Постарайся не сломать кому-нибудь шею, Улаф! – предупредил его Харальд, подняв вверх блестящий от жира палец и нахмурив брови. Не поворачиваясь, чтобы посмотреть, готов ли кто-то бросить вызов – потому что таковые всегда имелись, – Улаф пожал широкими плечами и встал со скамьи, стряхивая крошки хлеба с рубахи, туго обтянувшей похожую на бочку грудь. Затем поднес рог с вином к толстым губам и осушил его до дна под громкие вопли и громоподобный стук ладоней по столу, от которого содрогнулись деревянные стены жилища ярла. – Не спеши, Улаф! Тебе придется много лет жить с унижением, которое тебя сейчас ждет, – сказал Сорли, ухмыляясь друзьям, которые подняли рога с медом, приветствуя его похвальбу. Мужчины и женщины сбились в дальних углах; собаки принялись рычать, сражаясь за объедки. – Ха! – вскричал Улаф, перевернул рог над головой, показывая, что тот пуст, и тут же швырнул его темноволосой рабыне, которая, явно проделывая этот трюк не один раз, ловко его поймала. – Очень скоро твоими друзьями станут мыши и собаки, старик, – сказал Сорли, который принялся разбрасывать ногой свежий камыш на полу и чуть не потерял равновесия. – Запомни, что сейчас произойдет, Песнь Ворона! – крикнул он скальду, скривившему губы. Сигурд поднес собственный рог к губам и пробормотал в него проклятье. Его друг Свейн, сидевший рядом, молча покачал головой, и его толстые рыжие косы разлетелись в стороны, точно веревки на парусах. – Твой брат спятил, – заявил он и ухмыльнулся. – Но мы отлично повеселимся. Сигурд неохотно кивнул. У него было совсем неподходящее настроение для шуток, и все вокруг это знали. Однако он останется и будет смотреть, как его старший брат начнет выкрикивать похвальбы, частенько наполнявшие зал, точно пар от дыхания – небо. – Тебе следует отвернуться, мальчик, – рявкнул Сорли, обращаясь к Хареку, который выделялся среди седых, громко вопящих мужчин своим безбородым лицом, но еще больше волосами, белыми, словно пена эля и гладкими, как у девушки. – Я не хочу, чтобы ты видел, как твой старый отец плюхнется на задницу на глазах у своих друзей. Сорли нахмурился и запустил руку в густые, золотого цвета волосы, из-за которых, когда он распускал их, как сейчас, его называли Бальдр – все мужчины и женщины считали, будто он похож на самого красивого из богов. Однако Бальдр, сын Одина, славился еще и мудростью, и тут, по мнению Сигурда, сходство между ними заканчивалось. Харек вместо того, чтобы отвернуться, кивнул и, мягко улыбнувшись, взглянул на мать, которая держала на руках его новорожденного брата; и из одеяла, точно пучки травы, торчали белые, как у самого Харека, волосы. Их мать закатила глаза, покачала головой и снова стала что-то шептать на ухо маленькому Эрику. – Я готов, мальчик, – сказал Улаф, расталкивая мужчин, собравшихся в центре медового зала, чтобы понаблюдать за схваткой. – И никаких слез, на тебя смотрят твои отец и братья. Улаф подмигнул Сигурду, и тот, не удержавшись, улыбнулся самому близкому другу своего отца, его брату по оружию. «Как странно, – подумал Сигурд, забираясь на скамью, чтобы лучше все видеть, – я хочу, чтобы Улаф уложил хвастуна Сорли на тростник на полу – и одновременно, чтобы брат показал себя с лучшей стороны, может, даже удивил всех, победив Улафа». – Не опозорь нас, братишка, – выкрикнул Торвард, подняв рог с медом, однако его волчья ухмылка не смогла скрыть серьезности слов. Будучи старшим из братьев, Торвард относился к семейной чести гораздо серьезнее, чем любой из них, разве что за исключением отца, и Сигурд не сомневался, что, если Улаф одержит слишком быструю и легкую победу, Торвард посчитает, что его долг – бросить Улафу вызов, дабы спасти остатки семейной гордости. – Эй, Асгот! – взревел Слагфид, и его голос прокатился по залу, точно раскаты грома, заглушив все остальные звуки. – Кто одержит победу? Что говорят твои руны? Однако годи проигнорировал первого бойца ярла Харальда, который, возможно, единственный из присутствующих, кроме самого Харальда, позволял себе обращаться к нему подобным образом, и сидел справа от находившегося на возвышении ярла, точно черная туча, грозившая вот-вот пролиться дождем. – Ты и Асгот – сегодня дерьмовая компания, – сказал Сигурду Свейн. Он взял гребень из оленьего рога, висевший у него на шее, и провел зубцами по намеку на рыжую бороду, которой невероятно гордился. Сколько раз за свои семнадцать лет Сигурд слышал, как его друг хвалился родством с самим богом грома Тором? – Неужели мешок с костями в руках нашего годи делает тебя таким же мрачным, какими бывают женщины во время плавания по кровавой реке? Зал огласил оглушительный рев, когда Улаф и Сорли налетели друг на друга, точно самцы оленей во время брачных игр. – Ты же прекрасно знаешь, что это не так, – ответил Сигурд. Сорли высвободился из хватки Улафа и поднял кулак, но промахнулся, и все дружно взвыли, когда Улаф оглянулся и спросил, видели ли они, что произошло. – У нас тоже будет возможность себя показать, – сказал Свейн. – Наш старик конунг Бифлинди позаботится о том, чтобы таких боев было больше, чем волос на мошонке Тора. Улаф врезал кулаком в висок Сорли, и того отбросило назад, но он устоял на ногах. – У нас с тобой будет полно времени, чтобы прославиться, – добавил Свейн и хитро улыбнулся, намекая на «мечи» у них в штанах. – Но не завтра, – заметил Сигурд с горечью, которая грызла его, словно ржавчина железный шлем. Он учился владеть мечом, топором и щитом с тех самых пор, как смог удерживать их в руках, однако ему придется остаться дома, в то время как три его брата и отец отправятся в сражение. – Давай выпьем! – сказал Свейн, с такой силой стукнув своим рогом по рогу Сигурда, что мед перелился через край и на плечо его соседа, которого так поглотила схватка, что он ничего не заметил. «Впрочем, он вряд ли стал бы связываться со Свейном», – подумал Сигурд, потому что уже сейчас его друг был сложен, как тролль. А еще через несколько лет он превратится в великана с рыжей бородой, возможно, даже станет крупнее своего отца, Стирбьёрна, который сидел в противоположном конце зала. Его борода промокла от меда, на коленях пристроилась шлюха, и он не обращал ни малейшего внимания на схватку. Сигурд выпил. – Так-то лучше, – сказал Свейн. Он вытер губы тыльной стороной ладони и так громко рыгнул, что на глаза Сигурда чудом не навернулись слезы. В этот момент Улаф поднырнул под ведущую руку Сорли, врезался левым плечом ему в грудь, ухватился за предплечье обеими руками и отжал назад кисть своего молодого соперника, которому пришлось упасть на колени, чтобы избежать перелома. Беспомощный Сорли выкрикнул ругательство, а Улаф, который крепко его держал, вытянул вперед руку и широко зевнул. – Проклятье! – вскричал стоявший в открытых дверях Аги, который затягивал ремень на громадном брюхе после визита в отхожее место. – Я все пропустил! – Да не особо, – ответил кто-то из зрителей. – Еще желающие есть? – спросил Улаф, обводя взглядом собравшихся, точно кузнец, который шевелит угли клещами. Несколько человек отозвалось на его призыв, парочка выступила вперед, – но когда они увидели, что Торвард пробивается сквозь толпу, отошли назад, демонстрируя уважение, и не только потому, что он был сыном ярла. – Я сражусь с тобой, дядя! – услышал собственный голос Сигурд, и кое-кто в зале рассмеялся. – И если я одержу победу, то получу завтра место на «Рейнене». Его слова вывели Улафа из равновесия гораздо больше, чем чьи-либо, произнесенные в «Дубовом шлеме», и он посмотрел на своего ярла, однако Харальд не сводил с Сигурда сердитого взгляда. А вот скальд Хагал совсем не хмурился. Вызов Сигурда вырвал его из мрачного настроения, точно рыбу из темных морских глубин, и он взобрался на скамью, чтобы ничего не пропустить, пролив по дороге часть меда из рога. – Сядь, мальчик! – крикнул Харальд Сигурду, взмахнув рукой с унизанными серебряными кольцами пальцами. – Я уже стал свидетелем того, как одного из моих сыновей выставили дураком, причем без малейших усилий. Я не допущу, чтобы ты тоже оказался на коленях. – Пусть дерется! – выкрикнул кто-то. – Я видел, как они со Свейном тренировались с копьями, он хороший боец, – добавил кто-то другой из толпы. Улаф почесал бороду, похожую на воронье гнездо, и посмотрел на ярла Харальда. – Я не причиню ему вреда, – сказал он. – Если малец, конечно, не станет меня щекотать. – Он широко улыбнулся Сигурду и пояснил: – Не выношу щекотки. – Пусть попытается, отец, – вмешался Зигмунд, другой брат Сигурда, который стоял на скамье возле очага, обнимая двух красивых рабынь. И, когда он заговорил, белые зубы сверкнули в зарослях его золотистой бороды. – Если он сможет побить Улафа, значит, будет полезен во время завтрашнего похода. Сигурд благодарно ему кивнул, и брат кивнул в ответ. – Нет, Сигурд, – сказал Торвард, красивое лицо которого, казалось, высечено из гранита. – Продолжай страдать и дальше, это мой поединок. «И не позорь всех нас», – услышал Сигурд в его словах. Внутри у него пылал обжигающий огонь, и он чувствовал, что все на него смотрят – даже Вар и Вогг, две гончих его отца, уставились своими красными глазами. Он много раз просил у отца разрешения занять место в «стене щитов», но в первый – в присутствии его друзей и мужчин деревни, способных держать в руках оружие. С такой же неизбежной уверенностью, с которой якорь погружается в морское дно, Сигурд знал, что если отец ему откажет, его унижение будет полным. Возможно, Харальд тоже это понимал – или посчитал, что младший сын должен получить полезный урок о том, что значит быть взрослым мужчиной; так или иначе, ярл кивнул, и для Сигурда его решение было слаще самого сладкого меда, какой ему довелось испробовать. Торвард выругался, пожал могучими плечами и, качая головой, отступил, показывая, что отказывается от поединка. Свейн постучал пальцем по собственной голове и заявил: – Ты спятил, Сигурд. Улаф потерпел поражение только один раз, и то когда перебрал меда и уснул прямо на ногах еще до того, как поединок начался. – Это может случиться еще раз, – ответил Сигурд. – И Асгот может вытащить хорошие предзнаменования из задницы быка, – возразил его друг. Сигурд поджал губы, словно признавая, что оба предположения маловероятны. – Ладно, иди, повеселись, – сказал Свейн и рубанул по воздуху громадной рукой. – Я буду неподалеку, чтобы помочь соскрести тебя с пола, когда все закончится. Сигурд осушил свой рог с медом и протянул его другу, который что-то тихо пробормотал, затем повернулся и вышел на место, где его старший, более сильный и опытный брат всего несколько мгновений назад потерпел поражение. – Ты там помягче с Улафом! – крикнул Зигмунд, перекрывая гул голосов. – В его годах трудно подниматься с пола, а нам завтра предстоит сражение. Его слова были встречены громоподобным стуком ладоней по столам и оглушительным хохотом, подобным шуму волн, набегающих на берег, хотя все знали, что Улаф силен как бык и является могучим бойцом в самом расцвете сил. Сам Улаф не опустился до ответа. Вместо этого он подошел к Сигурду так близко, что тот уловил в его дыхании аромат меда и увидел свиной жир в бороде. – Ты уверен, что хочешь это сделать, парень? – спросил он очень тихо, одновременно широко улыбаясь зрителям, и Сигурд приподнял одну бровь. – Я сказал ей, что заставлю тебя скулить, как побитая собака, – заявил он, и у Улафа от удивления широко раскрылись глаза. – Кому сказал? – Его улыбка почти спряталась в зарослях бороды. – Ей, – ответил Сигурд и кивком показал в сторону двери «Дубового шлема». Когда Улаф обернулся, Сигурд лягнул его по яйцам. Глаза Улафа вылезли из орбит, как у рыбы, которую вытащили из воды, и он упал, прижимая руки к паху, сначала на колени, потом на бок. Сигурд мгновение постоял, не сводя с него глаз, в то время, как все вокруг возмущались, смеялись и называли Сигурда новым первым бойцом «Дубового шлема». Они подняли такой шум, что Сигурд не слышал стонов Улафа, хотя видел, что у того открыт рот. И неожиданно посреди этого буйства Сигурд вспомнил историю героя Беовульфа, которую так любили рассказывать скальды у очага «Дубового шлема». Так же неизбежно, как крики веселящихся в пиршественном зале конунга Хротгара, привлекли чудовище Гренделя, с наступлением рассвета на Скуденесхавн опустится тень, несмотря на то, что мужчины, пирующие сегодня вечером, пили, ели и устраивали бои так, будто им предстояло жить вечно. Сигурд окинул взглядом зал, встретился глазами с Торвардом, и тот едва заметно кивнул – высшая похвала, на которую он мог рассчитывать. – Отец, кольцо? – выкрикнул Зигмунд, перекрывая вопли собравшихся. – Мой младший брат заслужил награду. – Да, отдай парню приз! – поддержал его Орн Клювонос. – Он сумел свалить дядюшку с ног, а это стоит кольца… даже больше, чем кольца. Харальд покачал головой и с силой положил большую руку на кольцо для предплечья, лежавшее перед ним. – Только не за такое. Парень должен научиться уважению. Все дружно с ним согласились, но Зигмунд принялся громко возмущаться, размахивая рогом для меда. Сигурд, не обращая ни на кого внимания, протянул руку, чтобы помочь Улафу подняться. Однако тот прорычал непристойное ругательство, и Сигурд, пожав плечами, отвернулся, собираясь вернуться к своей скамье, где его ждал Свейн с двумя рогами, наполненными до краев медом, и такой широкой улыбкой, что она могла бы бросить вызов дверям в медовый зал. – Ты испортил ему все веселье, – заявил Свейн. – Сегодня Улафу будет не до шлюх. – Зато его жена поблагодарит тебя за то, что ей, наконец, удастся выспаться, – с набитым хлебом ртом проговорил их приятель Аслак. – Если Улаф не потратит всю ночь на то, чтобы отыскать свои яйца в камыше на полу. – В этом не было чести, Сигурд, – сказал Виги, нахмурив брови и глядя на него с неодобрением. – Вы, молокососы, своим неуважением смеетесь над богами. – Он покачал головой. – Будучи сыном ярла, ты должен знать, как следует себя вести. Свейн и Аслак понимали, что не стоит злить старика, и замолчали, однако Сигурд не отвел глаз. – Я знаю, как одержать победу, – сказал он. – Для Одина только это имеет значение. Старый воин снова покачал головой и вернулся к своей тарелке, а Свейн, Аслак и Сигурд обменялись взглядами, столь характерными для молодых людей, которые прислушиваются к тому, что им говорят старшие, не больше, чем камни обращают внимание на обтекающую их воду реки. В зале по-прежнему не стихал шум, когда мужчина по имени Альфгейр помог Улафу подняться. Слагфид, покачиваясь, вышел в круг и предложил тому, кто достаточно пьян, чтобы принять его вызов, попытаться с ним справиться. А над закопченным дымом домом, построенным из дуба и сосны, в ночном небе летали валькирии, и их присутствие чувствовали немало повидавшие на своем веку пьяные хвастуны, хотя никто из них не говорил об этом вслух. Завтра их ждало сражение. Драккар против драккара в проливе Кармсунд. Красная война. ----------------- Скачайте книгу и читайте дальше в любом из 14 удобных форматов:
775 год нашей эры 