Бар в отеле «Ритц-Карлтон» выходит на Паблик-Гарденс, и без галстука туда не пускают. Подумаешь — раньше и я тоже выходил иногда на Паблик-Гарденс, причем без всякого галстука, и нисколько от этого не страдал. Но, быть может, «Ритцу» известно такое, что мне неведомо. В отношении одежды вкус мой не слишком взыскателен — джинсы да майка, но сейчас я шел на встречу с вероятными клиентами, так что следовало поступать по правилам, а правила не мной установлены. Кроме того, в последнее время мне все никак не удавалось заехать в прачечную, и потому для сегодняшней оказии мои джинсы решительно не годились. По совокупности этих причин я достал из шкафа темно-синий двубортный «Армани» — клиент прислал несколько костюмов в виде гонорара, — выбрал подходящие башмаки, рубашку и галстук и, можно сказать, в мгновение ока приобрел достаточно респектабельный вид. Переходя Арлингтон-сквер, я полюбовался своим отражением в затемненной витрине бара: шаг упругий, взор сияет, причесан я, что называется, волосок к волоску и отлично вписываюсь в окружающую действительность. Молоденький швейцар со щечками такими гладкими, словно половая зрелость непостижимым образом его миновала, отворил тяжелую, окованную медью дверь и сказал: «Добро пожаловать в „Ритц-Карлтон", сэр», и это были не пустые слова — голос его подрагивал от гордости за свой тихий маленький отель, которому я оказал честь своим посещением. Величавым движением швейцар вытянул руку, как будто указывая мне путь на тот случай, если я сам бы не смекнул, куда направить свои стопы, и, прежде чем я успел поблагодарить его, закрыл за мной дверь и уже подзывал для другого счастливца лучшее в мире такси. С военной отчетливостью застучали по мраморному полу мои каблуки, в сиянии латунных пепельниц отразились острые складки моих брюк. Когда я попадаю в «Ритц», мне всегда кажется, что в холле я сейчас увижу Джорджа Ривза в роли Кларка Кента или встречу покуривающих на пару Боги и Рэймонда Мэсси. «Ритц» — из тех отелей, что ни на йоту не желают поступиться постоянством своего великолепия — здесь нога утопает в мягких и ярких, украшенных восточным орнаментом коврах; стойки портье и консьержа отделаны сверкающими дубовыми панелями; по вестибюлю, который многолюдством не уступит вокзалу, прогуливаются брокеры, нося фьючерсы в кейсах хорошей кожи, кутаются в меха жены магараджей с нетерпеливым выражением лиц и ежедневно обновляемым маникюром, и легионы отельной челяди в темно-синих форменных тужурках прокатывают взад-вперед латунные тележки для багажа, издающие чуть слышный, ласкающий ухо шелест, когда колеса их прокладывают по густому ворсу свою колею. Что бы ни творилось за стенами отеля, можно стоять в этом вестибюле, разглядывать публику и думать: «А Лондон-то все бомбят». Я обогнул стоявшего у дверей бара швейцара и сам потянул за ручку. Может, он и удивился, но виду не подал. Может, он был живой, но никак этого не обнаруживал. Массивная дверь бесшумно закрылась за мной, а я ступил на плюшевый ковер и сразу заметил в глубине бара тех, кто был мне нужен. Они сидели за столом лицом к Паблик-Гарденс — трое мужчин, обладающих достаточной политической мощью, чтобы не дать нам попасть в двадцать первый век. Самый младший, Джим Вернан, депутат от нашего округа, увидев меня, поднялся и заулыбался. В три длинных шага пересек затянутый ковром пол и протянул мне руку, а вдогон ей послал улыбку в стиле покойного президента Кеннеди. — Здравствуй, Джим, — сказал я. — Патрик! — воскликнул он так, словно целый день не слезал с дозорной вышки, поджидая, когда же я наконец ворочусь из лагеря военнопленных. — Патрик, до чего же я рад, что ты сумел прийти. — Он дотронулся до моего плеча, вглядываясь в меня, как после долгой разлуки, хотя мы виделись с ним накануне. — Отлично выглядишь. — Свидание выпрашиваешь? Он засмеялся моей шутке громко и сердечно — гораздо громче и сердечней, чем она того заслуживала, — и подвел меня к столику: — Познакомьтесь: Патрик Кензи. Сенатор Стерлинг Малкерн. Сенатор Брайан Полсон. — Слово «сенатор» он произносил так же, как иные произносят имя «Хью Хефнер», то есть с еле уловимым благоговением. Стерлинг Малкерн, человек краснолицый и более чем упитанный, принадлежал к тем, кто тучность свою воспринимает как достоинство, а не как недостаток. Седая голова была таких размеров, что на нее мог бы приземлиться бомбардировщик DC-10, а тиски рукопожатия разжимались как раз вовремя, чтобы вас не хватил паралич. Лидером сенатского большинства в нашем штате он стал, если не ошибаюсь, сразу после открытия Америки и на покой уходить не собирался. — Патрик, старина, я рад снова с вами встретиться, — сказал он с заметным ирландским выговором, тем более странным, что возрос и возмужал сенатор в Южном Бостоне. Брайан Полсон был тощий, с прилизанными волосами цвета олова, от его влажного вялого рукопожатия кисть моя взмокла. Он сел лишь после того, как это сделал его спутник. Странно еще, что он не спросил у Малкерна разрешения подать мне руку: ему бы пристало ограничиваться полупоклоном да учтивым прижмуром глаз, свойственным людям, которые лишь на краткий миг выступают из тени на свет. Про него говорили, что он далеко не дурак, хотя ум его несколько увял за долгие годы, в течение которых за него думал и решал Малкерн. А тот слегка вздернул брови и поглядел на Полсона. Полсон чуть приподнял свои и поглядел на Джима. Джим — на меня. В паузе между двумя ударами сердца я тоже поднял брови, адресуясь ко всей компании сразу: — Уж не в клуб ли я попал? Полсон слегка смутился. Джим чуть заметно улыбнулся, а Малкерн произнес: — Ну, с чего бы нам начать? — Может быть, выпить? — сказал я, оглянувшись на стойку бара за спиной. Малкерн издал благодушный смешок, Джим и Полсон подхватили. Теперь я знал, где Джим этому обучился. Странно, что эти двое разом и дружно не отхлопали ладонями на коленях такт. — Ну, разумеется, — сказал Малкерн. — Разумеется. Он поднял руку, и до невозможности миловидная юная особа, которую, судя по золотой бирочке на груди, звали Рэйчел, возникла у моего локтя: — К вашим услугам, сенатор. — Дайте-ка молодому человеку чего-нибудь выпить. — Это прозвучало как нечто среднее между лаем и смехом. Улыбка Рэйчел сделалась еще лучезарней. Чуть изогнув стан, она взглянула на меня сверху вниз: — Конечно, сэр, что предпочитаете? — Пиво. Пиво-то есть у вас? Она засмеялась. Политики засмеялись. Я ущипнул себя за ляжку и сохранил серьезность. Боже, в какое блаженное место меня занесло. — Да, сэр. У нас есть «Хейнекен», «Бек'с», «Молсон», «Сэм Адамс», «Сент-Поли Герл», «Корона», «Лёвенбрау», «Дос Экис»… — Ну, что ж, «Молсон», пожалуй, сойдет, — прервал я ее, боясь, что перечисление затянется до темноты. — Патрик, — сказал Джим и, стиснув ладони, подался вперед, показывая тем самым, что шутки кончились, — у нас, видишь ли, вышла небольшая… — Закавыка, — перебил его Малкерн. — Небольшая закавыка. Нам бы очень хотелось разобраться в ней без лишнего шума, да и с плеч долой. На некоторое время воцарилось молчание. Как мне показалось, все были потрясены фактом знакомства с человеком, который вот так, запросто, в обыденном разговоре, употребляет редкое слово «закавыка». Я вышел из благоговейного столбняка первым: — Так в чем же она заключается? Малкерн откинулся на спинку стула, не сводя с меня взгляда. Появилась Рэйчел, поставила передо мной запотевший стакан и на две трети наполнила его пивом. Цепкие черные глаза Малкерна по-прежнему были неотрывно устремлены на меня. — На здоровье, — сказала Рэйчел и отошла. Малкерн смотрел на меня все так же пристально. Вероятно, для того, чтобы он моргнул, потребовалось бы рвануть рядом гранату. — Я хорошо знал вашего отца, старина, — произнес он наконец. — Я не встречал человека… э-э-э… достойней. Истинный герой. — Он всегда гордился знакомством с вами, сенатор. Малкерн кивнул, как бы говоря, что это уж само собой. — Ужасно, что он так рано умер. Кто бы мог подумать. Казалось, на двести лет задуман, но… — тут сенатор постучал себя кулаками в грудь, — никогда не знаешь, когда мотор забарахлит. Отца за полгода сглодал рак легкого, но кто может помешать сенатору считать, что причина смерти — инфаркт? — И вот я сижу с его сыном, — продолжал он. — Совсем взрослым парнем. — Да, я уже почти большой, — ответил я. — Месяц назад бриться начал. Джим сидел с таким видом, словно проглотил лягушку. Полсон сощурился. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
Бар в отеле «Ритц-Карлтон» выходит на Паблик-Гарденс, и без галстука туда не пускают. Подумаешь — раньше и я тоже выходил иногда на Паблик-Гарденс, причем без всякого галстука, и нисколько от этого не страдал. Но, быть может, «Ритцу» известно такое, что мне неведомо.
