– Ну и зачем вы здесь? – Здесь – это где? – поинтересовался Ребус. – Что значит – где? – Глаза женщины за стеклами очков стали хмурыми. – Вы имеете в виду, – пояснил он, – в этой аудитории? На этих занятиях? Или на этой планете? Женщина улыбнулась. Звали ее Андреа Томсон. Она не была врачом – и дала понять это при первой же встрече. Ни психиатром, ни терапевтом. «Анализ профессиональной пригодности» – так назывался ее предмет в расписании, выданном Ребусу. 2-30 – 3-15: Анализ профессиональной пригодности, ауд. 316. Там же сообщалось, что занятия проводит мисс Томсон, но она, появившись в аудитории и представившись, сразу же стала Андреа. Но то было вчера. Во вторник. На семинаре «Это необходимо знать». Так она назвала свой семинар. Ей было сильно за тридцать. Низкорослая, с широкими бедрами. Густая копна светлых волос пестрит темными прядями. Зубы крупноваты. Она не состояла в штате, то есть не все время работала на полицию. – Все мы тут по одной причине, верно? – сказал ей вчера Ребус. Ему показалось, она не сразу поняла, о чем речь. – Я про то, что все мы в штате… Потому и здесь. – Он махнул рукой на закрытую дверь. – А работаем, получается, не с полной отдачей. Приходится подхлестнуть. – Вы считаете, инспектор, что вам необходимо именно это? Он погрозил ей пальцем: – Если будете меня так называть, я буду обращаться к вам «доктор». – Но я-то не доктор, – напомнила она. – Не психиатр, не терапевт, не медицинский работник в принципе – в общем, не врач, хотя меня почему-то считают врачом. – А кто же вы? – Я занимаюсь вопросами профпригодности. Ребус фыркнул: – Тогда не забывайте пристегивать ремни безопасности. Она посмотрела на него с изумлением. – Мне что, предстоит езда по ухабистой дороге? – Именно это вы и почувствуете, когда будете анализировать, как мой профессионализм, вы ведь так это назвали, вышел из-под контроля. Но это было вчера. А сейчас она стремилась разобраться в его чувствах. Что он чувствует, работая детективом? – Мне нравится эта работа. – Какого рода удовольствие она вам доставляет? – Какое только возможно. Он по-доброму улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. – А я думала… – Я знаю, что вы думали. Ребус обвел взглядом аудиторию. Это была обычная комнатка для занятий. Два стула из хромированного металла по сторонам письменного стола, фанерованного тиковым шпоном. Стулья обтянуты материей какого-то неопределенно тусклого цвета. На столе ничего, кроме блокнота формата А4 в линейку и ее ручки. В углу большая набитая сумка. «Уж не там ли мое личное дело?» – подумал Ребус. На стене висели часы, а под ними календарь. Календарь прислала местная пожарная часть. Занавеской служил кусок тюля, закрывающий окно. Это был не ее кабинет. Она бывала здесь лишь в тех случаях, когда возникала необходимость в ее услугах. Поэтому все тут и выглядело так. – Мне нравится моя работа, – помолчав, продолжал он, сцепив пальцы. И почти сразу, испугавшись, что она может придать этому жесту какой-то смысл – например, готовность отстаивать сказанное, – расцепил их. Он просто не знал, куда деть руки, а поэтому, сжав кулаки, сунул руки в карманы пиджака. – Мне все нравится в моей службе, даже неразбериха, когда приходится заниматься писаниной, а в степлере вдруг не оказывается скрепок. – Тогда почему у вас возник конфликт со старшим инспектором Темплер? – Не знаю. – Она считает, что причиной могла послужить профессиональная ревность. Он громко расхохотался: – Она так и сказала? – А вы с этим не согласны? – Конечно нет. – Насколько мне известно, вы знакомы уже несколько лет? – Даже больше, чем несколько. – И она всегда была старше вас по чину? – Если вы полагаете, что причина в этом, знайте, меня это никогда не волновало. – Но вы совсем недавно стали ее подчиненным. – И что? – Вы довольно долго работаете в должности инспектора. И что, не думаете о продвижении? – Их взгляды встретились. – Может, «продвижение» не совсем подходящее слово. Вы что, не хотите, чтобы вас повысили в чине? – Нет. – Почему? – Возможно, не хочу лишней ответственности. Она пристально посмотрела на него. – Смахивает на заранее подготовленный ответ. – Так оно и есть, это мой девиз. – А вы… были бойскаутом? – Нет, – ответил он. Она помолчала, потом взяла ручку и принялась внимательно ее рассматривать. Это была обычная дешевая желтая ручка фирмы «Бикс». – Послушайте, – прервал он затянувшуюся паузу. – Я ведь не ссорился с Джилл Темплер. Прекрасно, что ее назначили старшим инспектором. Но эта работа не для меня. Меня устраивает мое нынешнее место. – Он поднял глаза. – Я не имею в виду этот кабинет. Мне нравится разбираться в делах, раскрывать преступления. А причина, по которой меня отстранили… мне вообще не нравится, как проводилось это расследование. – Должно быть, вам казалось так на начальном этапе? Она сняла очки и потерла покрасневшую переносицу. – Не только, я и потом не раз бывал недоволен, – признался он. Она надела очки. – Но кружку-то вы первым швырнули? – Я же не хотел в нее попасть. – Ей пришлось увернуться. Полная кружка – это ведь не пустяк. – А вы пробовали чай в полицейском участке? Она улыбнулась. – Значит, у вас все в порядке? – Да. Он постарался сложить руки так, чтобы его поза излучала непоколебимую уверенность. – Тогда зачем вы здесь?
Несколько минут спустя, пройдя по коридору, Ребус завернул в мужской туалет и, оплеснув лицо холодной водой, обтер его бумажным полотенцем. Глядя в висевшее над умывальником зеркало, он вытащил из кармана сигарету и, закурив, пустил струю дыма в потолок. В одной из кабинок спустили воду; послышался лязг щеколды, дверь распахнулась, и появился Джаз Маккалоу. – Так и знал, что это ты, – сказал он, открывая кран. – Это почему? – Долгий вздох, а потом щелчок зажигалки. Так всегда бывает после встречи с психиатром. – Да она не психиатр. – Я сужу по габаритам: от своей работы она осела книзу и раздалась вширь. Маккалоу потянулся за полотенцем и, вытерев руки, бросил его в урну. Поправил галстук. Вообще-то его звали Джеймс, но никто никогда не называл его настоящим именем. Для всех он был Джемеси, но чаще всего Джаз. Ему было хорошо за сорок, он был высокий и сухощавый, с густой черной шевелюрой, но на висках уже поблескивали редкие серебряные нити. Он похлопал себя по животу над поясным ремнем, словно желая показать отсутствие кишечника. А Ребус с трудом мог рассмотреть свой ремень даже в зеркале. Джаз не курил. Дома, в Броути-Ферри, у него была семья: жена и двое сыновей, о которых он говорил постоянно. Любуясь на себя в зеркало, он заправил за ухо выбившуюся из прически прядь. – Джон, черт возьми, что мы здесь делаем? – Этот же вопрос только что задавала мне Андреа. – Уж кому-кому, а ей-то известно, что все это пустая трата времени. Но дело в том, что ей платят зарплату за то, что мы здесь. – Значит, мы делаем доброе дело. Джаз пристально посмотрел на него. – Да ты чего, спятил? Думаешь, у тебя с ней что-нибудь получится? Ребус поморщился. – Да брось ты. Я хотел сказать… Да что тут говорить? Джаз рассмеялся, а потом похлопал Ребуса по плечу. – Ну ладно, пора, – сказал он, толкая дверь. – В полчетвертого семинар «Поведение в общественных местах».
Это был их третий день в Туллиаллане, колледже шотландской полиции. Большинство здесь были новички, которым, прежде чем их выпустят на улицы, надлежало пройти необходимое обучение. Но были и другие полицейские, более старшие и опытные. Их призвали на очередные сборы или на переобучение в связи с переклассификацией. Были здесь и те, кого называют «заживо погребенными». Колледж размещался в Туллиалланском замке, хотя никакого замка там не было, а было что-то вроде жилища феодала, к которому пристроили несколько современных зданий, соединив между собой крытыми галереями. Архитектурный ансамбль, окруженный внушительной лесистой территорией, располагался неподалеку от городка Кинкардин к северу от залива Ферт-оф-Форт, почти посередине между Глазго и Эдинбургом. Университетским кампусом он так и не стал, однако имел какое-то отношение к науке. Ведь сюда ехали учиться. Или в наказание, как это было в случае с Ребусом. Когда Ребус и Маккалоу вошли в аудиторию, где должен был проходить семинар, там уже сидело четверо офицеров. «Дикая орда» – так окрестил их компанию инспектор Фрэнсис Грей после того, как они впервые здесь собрались. Двоих из присутствующих Ребус знал – сержанта Стью Сазерленда из Ливингстона и детектива Тама Баркли из Фолкерка. Сам Грей был из Глазго; Джаз работал в Данди, а пятый член их группы, детектив Алан Уорд служил в Дамфрисе. Тот же Грей однажды назвал их группу «общенациональным представительством». Но Ребусу они скорее казались представителями каких-то своих племен: хотя они и говорили на одном языке, но действительность воспринимали по-разному. Они относились друг к другу с подозрением, что было особенно странно для офицеров, работающих в одном регионе. Ребус и Сазерленд были из Лотиана, однако город Ливингстон считался зоной ответственности подразделения F, которое все в Эдинбурге называли «корпус F». Сазерленд, казалось, дожидался прихода Ребуса, чтобы сказать о нем что-то неприятное. Выражение лица было таким, какое бывает у мучителей. Всех шестерых объединяло то, что они оказались в Туллиаллане из-за каких-то проколов в работе. Главным образом из-за неприятностей с начальством. Два первых дня они большую часть свободного времени рассказывали коллегам о своих стычках с руководством. История, поведанная Ребусом, была много скромнее, чем истории большинства его сотоварищей. Если бы так, как проштрафились они, проштрафился недавний выпускник полицейского колледжа, на его карьере стоял бы жирный крест и ни о какой отправке в Туллиаллан и речи бы не было. Но эти люди были кадровыми офицерами, прослужившими не менее двадцати лет. Большинство приближалось к рубежу, когда можно уйти на заслуженный отдых, да еще и с полной пенсией. Туллиаллан был для них чем-то вроде последней соломинки. Здесь им надлежало получить нечто вроде отпущения грехов, чтобы воскреснуть на службе. Едва Ребус и Маккалоу успели сесть, в аудиторию вошел офицер в форме и быстрым, четким шагом прошел к свободному стулу у дальнего конца овального стола. На вид ему было лет пятьдесят пять, и в его задачу входило напомнить им об их основных обязанностях при работе в общественных местах. Он должен был научить их быть на уровне и ни в словах, ни в поступках не нарушать закон. Не прошло и пяти минут с начала лекции, а перед мысленным взором Ребуса было уже совсем другое. Он снова перебирал в уме все, связанное с убийством Марбера… Эдвард Марбер был эдинбургским артдилером, торговал живописью и антиквариатом. Именно был, потому что теперь Марбер мертв – убит ударом дубинки прямо у своего дома неизвестным убийцей или убийцами. Орудие убийства еще не найдено. По версии городского патологоанатома, с которой согласилось следствие, он мог быть убит ударом кирпича или увесистого камня. Заключение о причине смерти пригласили дать профессора Гейта. Кровоизлияние в мозг, вызванное ударом. Марбер умер на ступеньках своего дома в Даддингстон-виллидж; в руке он зажал ключ от входной двери. К дому он подъехал на такси после закрытого ночного просмотра для избранных своей последней выставки «Новые шотландские художники-колористы». Марбер был владельцем двух эксклюзивных галерей в Нью-Тауне и антикварных магазинов в Глазго на Дандес-стрит и в Перте. Ребус, помнится, поинтересовался у кого-то, почему в Перте, а не в разбогатевшем на нефти Абердине. – Да потому, что богатые приезжают в Перт играть и развлекаться. Допросили таксиста. Марбер не водил машину, а от ворот, которые в тот день были открыты, до дома было восемьдесят метров. Таксист довез его до порога. При этом зажглись галогенные светильники, установленные по одной стороне лестницы. Марбер расплатился, дал чаевые и попросил чек. Таксист развернулся и поехал назад, ни разу не посмотрев в зеркало заднего вида. – Я ничего не видел, – сказал он полицейским. Чек, выданный таксистом, был найден в кармане Марбера вместе со списком сделанных им в тот вечер продаж на общую сумму свыше шестнадцати тысяч фунтов. Его доля, как выяснил впоследствии Ребус, составляла двадцать процентов, то есть три тысячи двести фунтов. В тот вечер он неплохо заработал. Утром тело обнаружил почтальон. По словам профессора Гейта, смерть наступила между девятью и одиннадцатью часами вечера. Таксист взял Марбера у галереи в восемь тридцать, стало быть, он высадил его возле дома в восемь сорок пять. В знак согласия таксист молча повел плечами. Словно инстинктивно, полиция немедленно выдвинула версию ограбления и сразу же столкнулась с целым рядом проблем и явных нестыковок. Кто рискнет напасть на жертву, пока такси еще не скрылось из вида и площадку перед домом освещают галогенные лампы? Казалось бы, невероятно, но ведь к моменту, когда машина выехала на улицу, Марбер был бы уже в безопасности, по ту сторону входной двери. Хотя карманы Марбера оказались вывернуты, наличность и кредитные карточки, которые, по всей вероятности, там были, исчезли, нападавший не воспользовался ключом, чтобы открыть входную дверь и поживиться тем, что было в доме. Возможно, его что-то спугнуло, но это, если вдуматься, маловероятно. Грабители обычно действуют по обстоятельствам. На вас, к примеру, могут напасть на улице, увидев, как вы получили деньги в банкомате. Но грабитель не станет околачиваться перед дверью, дожидаясь вашего возвращения домой. Дом Марбера стоит на отшибе: Даддингстон-виллидж расположен на окраине Эдинбурга, это пригород, со всех сторон окруженный холмами, похожими на Трон Артура , и живут там люди состоятельные. Дома прячутся за стенами, гарантирующими покой и безопасность. Подойди кто-то к дому Марбера, охранный галогеновый светильник немедленно бы включился. Тогда грабителям пришлось бы прятаться – например, затаиться в траве или укрыться за деревом. Таймер выключает светильник через две минуты. Но любое движение – и система вновь сработает, лампа загорится. Детективы, прибывшие для осмотра места преступления, определили несколько точек, где, по их мнению, могли бы спрятаться нападавшие, однако не нашли там никаких следов их пребывания: ни отпечатка обуви, ни нитки от одежды. Заместитель начальника участка Джилл Темплер выдвинула свою версию: – А может быть, нападавший уже находился в доме? Услышав, что входная дверь открывается, он бросился туда. Ударил входящего по голове и сбежал. Но дом был оснащен по последнему слову техники: повсюду стояли датчики и сигнальные устройства. Следов взлома никаких, и все вещи, казалось, на месте. Близкий друг Марбера, тоже галерейщик и антиквар – дама по имени Синтия Бессан – прошлась по дому и заявила, что, по ее мнению, ничего не пропало, однако большая часть коллекции покойного была снята со стен, и все картины, тщательно упакованные в гипсокартон, стояли у стены в гостиной. Госпожа Бессан не смогла дать этому никакого объяснения. – Может, он собирался обновить рамы или перевесить их в другие комнаты. Ведь если картины долгое время висят на одних и тех же местах, от них невольно устаешь… Она обошла все комнаты, особенно тщательно осмотрев спальню Марбера, порог которой переступала впервые. Она назвала ее «святилище уединения». Убитый ни разу не был женат, и это натолкнуло расследующих убийство детективов на предположение, что он был геем. – Сексуальные пристрастия Эдди, – заявила Синтия Бессан, – никак не связаны с преступлением. Но это должно выяснить расследование. Ребус чувствовал себя как бы вне игры, в основном сидя на телефоне. Бессмысленные звонки друзьям, партнерам. Одинаковые вопросы, на которые он получал почти одинаковые ответы. Упакованные в гипсокартон картины проверили на отпечатки пальцев. Проверка показала, что картины упаковывал сам Марбер. И никто – ни его секретарь, ни приятели – не мог дать хоть какое-то объяснение. Однажды, когда очередное совещание подходило к концу, Ребус придвинул к себе оставленную кем-то кружку с чаем – там был крепкий чай с молоком – и запустил прямо в Джилл Темплер. Это совещание началось так же, как и все совещания до него. Ребус проглотил три таблетки аспирина, запив их утренним кофе-латте. Кофе подали в картонном стаканчике. Пил он его в кафе на площади Медоуз. Обычно это была первая и последняя порция хорошего кофе, выпиваемая им в течение дня. – Крепко перебрал вчера? – спросила сержант Шивон Кларк. Она окинула его беглым взглядом: костюм, рубашка и галстук те же, что и накануне. Возможно, он вообще не потрудился раздеться на ночь. Утреннее бритье кое-как: несколько раз наспех прошелся электробритвой по лицу. Голова давно не мыта и не стрижена. Видела она только то, что Ребус сам хотел ей показать. – Доброе утро, Шивон, – еле слышно пробормотал он, комкая в пальцах пустой стаканчик. Обычно на совещаниях он стоял в дальнем конце комнаты, но в тот день почему-то уселся за стол в первом ряду. Сидел, опустив плечи, и, потирая лоб, слушал, как Джилл Темплер распределяла задания на день. Как можно больше контактов с соседями, как можно больше бесед, как можно больше телефонных звонков. Его пальцы незаметно обхватили и сжали кружку. Он не знал, чья эта кружка, прохладная глазурь холодила руку – возможно, кружку оставили на столе еще вчера. В комнате было душно и уже здорово припахивало потом. – Как можно больше этих идиотских телефонных звонков, – непроизвольно проговорил он, обращаясь как бы к самому себе, но его реплику услышали многие. Темплер подняла глаза от бумаг. – Ты хочешь что-то сказать, Джон? – Да нет… ничего. Она встала со стула. – Если хочешь что-то добавить – возможно, какое-то из твоих блистательных умозаключений, – я вся внимание. – С полнейшим уважением к вам, мэм, смею заметить: вы не слушаете – вы говорите. Вокруг зашумели, сидящие рядом смотрели на него разинув от изумления рты. Ребус медленно поднялся со стула. – Так мы не сдвинемся с мертвой точки. – Его голос звучал громко и отчетливо. – Мы переговорили уже со всеми, и ничего нового мы узнать не сможем! Щеки Темплер побагровели. Лист бумаги, который она держала в руке – с заданиями на день, – скрутился в трубочку и вот-вот, казалось, превратится в клочки. – Что ж, полагаю, мы можем кое-чему поучиться у вас, инспектор Ребус. Он уже перестал быть для нее Джоном. И голос стал таким же громким, как его. Она обвела взглядом комнату: тринадцать офицеров, неполный личный состав. В работе на Темплер постоянно давили – преимущественно через финансы. Каждое расследование имело свою смету, которую она не смела превысить. А ведь приходится учитывать еще и болезни, и праздники, и привлечение новых сотрудников… – Может, вам стоит выйти сюда, – после краткого раздумья произнесла она, – и доставить нам удовольствие, поделившись своими мыслями по обсуждаемому вопросу, а заодно и сообщить нам, как именно сдвинуть расследование с мертвой точки. – Она вытянула руку, словно представляя его аудитории. – Итак, леди и джентльмены… Именно в этот момент он и метнул в нее кружку. Крутясь в воздухе, она описала плавную дугу, расплескивая холодный чай. Темплер инстинктивно пригнулась, хотя кружка наверняка пролетела бы над ее головой. Она ударилась о стену чуть выше пола у нее за спиной и отскочила от нее, не разбившись. Все, кто был в комнате, молча вскочили, стряхивая с одежды капли чая. А Ребус сел и стал водить указательным пальцем по столешнице, словно стараясь отыскать клавишу обратной перемотки на пульте управления своей жизнью.
– Детектив Ребус? Офицер в форме обращался к нему. – Да, сэр? – Рад, что вы наконец-то решили присоединиться к нам. Все, кто сидел за столом, засмеялись. Сколько же он пропустил? Взглянуть на часы он не осмелился. – Извините, сэр. – Я спрашиваю, вы согласны войти в составе группы граждан? – Он указал кивком на противоположную сторону стола. – Детектив Грей будет офицером полиции. А вы, детектив Ребус, якобы приходите в полицейский участок с намерением сообщить важную информацию, связанную с одним из расследуемых преступлений. – Преподаватель сделал секундную паузу. – А может оказаться, что вы попросту псих. Двое рассмеялись, а Фрэнсис Грей, глядя на Ребуса, радостно улыбался и ободряюще кивал ему головой. – Ну что, детектив Грей, начинайте. Грей, склонившись над столом, подался вперед. – Итак, миссис Дитчуотер, вы утверждаете, что видели что-то прошлой ночью? Раздался смех, на этот раз более громкий. Преподаватель жестом призвал к тишине. – Прошу вас относиться к занятиям со всей серьезностью. Грей согласно кивнул и снова посмотрел на Ребуса. – Так вы действительно что-то видели? – Да, – заявил Ребус и уверенным тоном добавил: – Офицер, я видела все от начала до конца. – И это несмотря на то, что в течение последних одиннадцати лет вы считаетесь абсолютно незрячей? Раскаты хохота раздались в аудитории, преподаватель заколотил по столу, пытаясь восстановить порядок. Грей, расслабившись, смеялся вместе со всеми, подмигивая при этом Ребусу, плечи которого тряслись от беззвучного смеха. Фрэнсис Грей изо всех сил старался воскреснуть и вернуться к прежней жизни.
– Я прямо чуть штаны не обмочил, – сказал Там Баркли, ставя на стол поднос с кружками. После окончания занятий они обосновались в большем из двух кинкардинских пабов. За столом тесным кругом сидели все шестеро: Ребус, Фрэнсис Грей, Джаз Маккалоу, Там Баркли, Стью Сазерленд и Алан Уорд. Алан, которому было всего тридцать четыре, был самым молодым среди них и самым младшим по званию на курсе. Зато мнения о себе он был слишком высокого. Возможно, потому, что работал на юго-западе. Пять пинтовых кружек пива и один стакан колы: Маккалоу собирался ехать домой, навестить жену и детей. – А вот я, наоборот, делаю все, только бы не видеться со своими, – перед этим сказал ему Грей. – Ну все, пошутили, и хватит, – объявил Баркли, с трудом усаживаясь на стуле, – я и так чуть не обмочился. – Он весело посмотрел на Грея и со смехом добавил: – Последние одиннадцать лет вы слепая. Грей поднял кружку. – Вот мы какие, да разве таких еще найдешь? – Да ни в жизнь, – отозвался Ребус. – Все, кто чего-нибудь стоит, торчат на этих проклятых курсах. – Улыбайся и терпи , – сказал Баркли. Он выглядел на свои сорок; плотный, с оплывшей талией. Волосы цвета соли с перцем зачесаны назад. Ребус его хорошо знал – они вместе участвовали в нескольких расследованиях: от Фолкерка до Эдинбурга полчаса на машине. – Интересно, а крошка Андреа улыбается, когда терпит? – спросил Стью Сазерленд. – Попрошу без пошлых шуточек, – погрозил пальцем Фрэнсис Грей. – Да и вообще, – поддержал его Маккалоу, – не стоит бередить фантазии Джона. Грей удивленно приподнял брови: – Это правда, Джон? Тебя действительно заводит твоя наставница? Смотри, как бы Алан не приревновал. Алан оторвал взгляд от сигареты, которую раскуривал от зажигалки, и сердито посмотрел на них. – Ты что, Алан, сердишься? – удивился Грей. – Здесь тебе не Дамфрис, где меньше преступников, зато больше овец. Все снова засмеялись. А ведь Фрэнсис Грей вовсе не старался быть в центре внимания; все происходило само. Стоило ему сесть на стул, вся компания сразу же рассаживалась вокруг; сейчас Ребус оказался напротив. Грей был крупным мужчиной, и прожитые годы оставили свой след на его лице. Если он что-то говорил, то всегда делал это с улыбкой, или подмигивал, или смотрел на собеседника как-то по-особому, поэтому ему все сходило с рук. Ребус никогда не слышал, чтобы кто-либо подшутил над Греем, зато все окружающие служили мишенями для его шуток. Он словно держал их в постоянном напряге, испытывал. То, как они воспринимали его выходки, говорило ему все, что он хотел о них знать. Порой Ребуса так и подмывало проверить, как отреагирует Грей на шутки или подколы в свой адрес. Возможно, это надо будет выяснить. Заиграл мобильный телефон, Маккалоу встал, поднес телефон к уху и отошел в сторону. – Наверняка жена, больше некому, – предположил Грей. Он уже почти ополовинил свою кружку с лагером. Грей не курил: бросил лет десять назад, так он сказал Ребусу, когда они вместе вышли на перерыв и Ребус протянул ему пачку. Уорд и Баркли курили. Трое курящих из шести – значит, Ребус мог курить без стеснения. – Она что, следит за ним? – спросил Стью Сазерленд. – Это говорит о прочных, основанных на любви отношениях, – заключил Грей, снова поднося кружку к губам. Он был из тех любителей пива, глядя на которых никогда нельзя уследить, как они глотают: процесс поглощения напитка выглядит так, словно их глотки всегда нараспашку и они просто сливают в нее пиво. – Вы что, знакомы? – удивился Сазерленд. Грей посмотрел через плечо туда, где, прижав трубку к голове, стоял Маккалоу. – Я знаю этот тип людей, – отрезал Грей. Ребус разбирался в людях не хуже. Он встал. – Повторим? Две кружки лагера, три кружки светлого эля. По пути к барной стойке Ребус вопросительно глянул на Маккалоу, тот отрицательно покачал головой. Его бокал с колой был почти полным, и больше он пить не собирался. До слуха Ребуса донеслось: «Выезжаю через десять минут…» Да, точно, с женой. Ребусу тоже надо было позвонить. Джин, вероятно, уже заканчивает работу. В час пик, чтобы добраться от музея до ее дома в Портобелло, потребуется не меньше получаса. Бармен знал свое дело: за сегодняшний вечер это был их третий заказ. Оба вечера накануне они провели в колледже. В первый вечер Грей выставил солидную бутыль с солодовым напитком, И они, усевшись вокруг стола в комнате отдыха, знакомились друг с другом. Во вторник после ужина они встретились в баре колледжа; Маккалоу снова тянул из бокала колу, а потом пошел к машине. Но сегодня за обедом Там Баркли вдруг сообщил, что в деревушке есть бар, пользующийся хорошей репутацией. – Местные им довольны, – подвел он итог. И вот они здесь. Бармен выглядел радушным, и по его виду Ребус понял, что он привык видеть в заведении людей из колледжа. Он работал быстро и споро, без заискиваний и панибратства. В тот вечер в середине недели в баре было всего полдюжины постоянных посетителей. Трое за одним столом, двое у дальнего конца барной стойки, а один расположился за стойкой почти напротив бармена, который обслуживал Ребуса. Вдруг этот человек повернулся к нему. – Приехали в коповскую школу, точно? Ребус утвердительно кивнул. – Для новобранца вы слишком старый. Ребус внимательно посмотрел на нового собеседника. Это был высокий, совершенно лысый мужчина, голова прямо сверкала. Усы седые, а глаза кажутся вдавленными глубоко в череп. Перед ним стояла бутылка с пивом, а рядом стакан с чем-то похожим на темный ром. – В полиции сейчас очень тяжело с кадрами, – ответил Ребус. – Как бы не пришлось объявить призыв. – Похоже, вы меня разыгрываете, – осклабился тот. Ребус, пожав плечами, пояснил: – Мы здесь на курсах переподготовки. – Старых собак обучают новым трюкам, так? Он поднес пиво ко рту. – Вам заказать? – предложил Ребус. Он отрицательно покачал головой. Ребус передал бармену деньги и, не воспользовавшись подносом, взял двумя руками три пинтовые кружки. Отнес на стол, потом вернулся еще за двумя, одну из которых заказал для себя. Тут он подумал: звонок Джин лучше не откладывать на потом. Ведь она сразу поймет по голосу, что он пьян. Но она не поймет, почему он решил напиться, да и кто может понять… – Так вы отмечаете окончание учебы? – спросил мужчина. – Нет, как раз начало, – ответил Ребус.
– Ну и зачем вы здесь?