В феврале 1945-го Гонолулу был похож на дешевый, с резковатым привкусом, коктейль из Лос-Анджелеса и довоенного Шанхая, который кто-то случайно расплескал у самого моря. Мужчины в военной форме — белой, коричневой, цвета хаки, зеленой и серой — слонялись по улицам, тщетно надеясь найти здесь хоть что-то, напоминавшее дом. Въехав в город на Эриковом джипе со стороны Перл-Харбор, мы проделали много миль, минуя сувенирные и антикварные лавки, бары и закусочные, турецкие бани, фотостудии и варьете со стриптизом. «Фото с гавайской танцовщицей», «Алкогольные напитки. Продажа из автоматов», «Американские сосиски высшего сорта», «Танец Семи Вуалей. Пять центов»… Все это было мне знакомо, город не изменился, просто после года, что я провел на передовой, показался более манящим и не таким провинциальным. И все же он не мог заменить мне Детройт. — Где обещанная выпивка? — спросил я у Эрика. Впереди нас образовалась пробка, движение застопорилось из-за битком набитого военными моряками портового автобуса. Эрик напрягся за рулем. В свои тридцать лет он сохранил не только стройность и живость двадцатилетнего юноши, но и почти не поредевшую светлую шевелюру. С тех пор как мы виделись в последний раз, на воротничке у него появились лейтенантские двойные серебряные планки. Встретив его в тот день в здании администрации и взглянув ему в глаза, я подумал, что он пока еще не успел превратиться в закоренелого циника. Автобус наконец-то тронулся, точно самое крупное бревно в заторе, и наш джип потихоньку пополз за ним в потоке машин. — Так как насчет того, чтобы выпить? — Терпение, — посоветовал Эрик. — Ты, случайно, не алкоголик? — Я и глотка не сделал после того, как мы ушли из Гуама. А до этого вообще не брал в рот целых три месяца. По-твоему, я алкоголик? — Все бывает. Ты не волнуйся. Тебе хватит. — Но разве бар в Гонолулу-Хаусе не закрывается в шесть? — Теоретически да. Но бутылку там можно купить в любое время. Если не пить после шести, какой смысл устраивать корабельные вечеринки? Гонолулу-Хаус, ветхое сооружение, с довольно большим собственным участком, находился на восточной окраине города. Богатый плантатор, возводивший в конце девятнадцатого столетия этот дом между морем и горами, не сомневался, что он станет пристанищем для многих последующих поколений. После смерти отца сыновья и дочери перебрались на материк, а дом постепенно превратился в увеселительное заведение с сомнительной репутацией. Трехэтажное строение окружала с четырех сторон широкая веранда. Подъехав, мы ощутили запах садовых цветов, особенно удушливый в ранних сумерках. Оставив джип за домом, мы спустились в нижний бар. Там было светло, шумно и были женщины. Два прямоугольных стола, занимавших почти половину узкого помещения с кирпичными стенами, были уставлены бутылками виски. Мы отыскали два свободных стула, я сел, а Эрик отправился к стойке за льдом. По дороге он задержался возле компании, столпившейся недалеко от двери. Я сумел разглядеть миниатюрную девушку со смуглым лицом и с темными вьющимися волосами, морского офицера с черными усами и бородкой клинышком посветлее на два оттенка, высокого плотного мужчину со значком военного корреспондента и рослую блондинку, которая стояла ко мне в профиль. Едва я ее заметил, и пространство, сосредоточившись в ней, завертелось сверкающим колесом. Эрик наклонился к смуглой девушке и не спешил уходить. Я встал, подошел к ним, и Эрик меня представил. Бородатый назвался доктором Сэйво, он был хирургом на эсминце у Эрика. Брюнетку с тонким свежим лицом звали Сью Шолто. Военного корреспондента — Джин Халфорд. Его толстые щеки и лысина вполголовы темнели загаром, какого не увидишь нигде, кроме тропиков. — Ты наверняка слышал о мистере Халфорде, — сказал Эрик. — Он пишет для двух журналов и девяноста семи газет, верно, Джин? Я не слышал, но из вежливости сказал, что слышал. — Сэм тоже был газетчиком в Детройте. — Неужели? — удивился Халфорд. Мне не понравился его снисходительный тон и то, как его левое плечо загораживает правое плечо блондинки, будто табличка с надписью «зарезервировано». Блондинку звали Мери Томпсон. Их плечи разъединились, когда она протянула мне руку. Мери улыбнулась, и ее глаза стали не просто голубыми, а аквамариновыми. — Приятно с вами познакомиться, мистер Дрейк. Блондинка была выше среднего роста, но не пышная, а стройная, с хорошими пропорциями, и до того ладно скроена, что вовсе не казалась крупной. Лицо ее привлекло меня своей открытостью, хотя какая-то загадка в нем все же присутствовала. Я не знал, что тут можно предпринять. Халфорд, чье имя повторяли миллионы читателей, был более завидным ухажером, несмотря на свои сорок и лысину. Джин Халфорд посматривал на Мери так, словно ему это известно. Пока я обдумывал гамбит, он завершил игру. — Пошли купим гирлянду, — предложил он ей. — Там на углу торгует старуха. Они направились к выходу, Мери Томпсон улыбнулась и окинула меня взглядом, который вполне мог означать, что мы с ней еще увидимся. Взяв в баре льда, я вернулся к столу с бутылками и устроил себе небольшую холостяцкую пирушку. Смешав двойное виски с содовой, я сосредоточился на приятном, тонком и чистом вкусе спиртного, ощущении льда на зубах и холоде влажного, стиснутого пальцами стекла. И тогда жар, сперва опаливший желудок, растекся по всему телу, как краска по мензурке с водой, а затем проник в мозг и оживил восприятие, расцветив все вокруг. Начальная стадия опьянения зыбка, обманчива и бескорыстна, как зарождение первого чувства. Мне все больше нравилось это светлое шумное помещение, беззаботный пьяный хохот, славное позвякиванье льда в стаканах, деловые разговоры вперемешку с женской болтовней, войной и любовью. Но еще приятнее было ощущать, что эта комната не ходит туда-сюда и не валится с боку на бок. Бог знает, как долго я не находился в столь восхитительно устойчивой комнате! — Ну как ты тут, Сэм? — спросил Эрик, подсаживаясь ко мне и наполняя свой стакан. — Я сейчас думал про то, как мне нравится эта комната и все, кто в ней. Даже капитан-лейтенанты. А где твоя подружка? — Поднялась наверх в дамскую комнату причесаться. Только она не моя подружка. — Я же не собираюсь ничего рассказывать Элен. Но девушке ты определенно нравишься. — Знаю, — ответил он. По его лицу было заметно, что он одновременно горд и смущен. Горд — потому, что в него влюблена симпатичная девушка. Смущен — потому, что в Мичигане у него жена, о чем не следовало забывать. — Если ты проболтаешься Элен, дело плохо. — Зачем это мне? — А в общем-то рассказывать не о чем. — Он неопределенно пожал плечами, и сквозь его светлую тонкую кожу проступила краска. — Странно, что ты через неделю-другую увидишь Элен. Я не виделся с ней два года. — Обязательно разыщу ее, как только доберусь домой. Хочешь, чтобы я ей что-нибудь передал? — Передай, черт возьми, что я здоров! И конечно, люблю ее. Скажи, что работать сейчас в Перл не опасно. Она не верит, когда я пишу ей. Он прикончил свое виски, как мне показалось, слишком быстро. Я налил ему еще, а заодно наполнил и свой стакан. — Кругом одни и те же разговоры, — недовольно проворчал Эрик. — О войне да о войне. Лейтенант с крылышками на нашивках, сидевший за столом напротив нас, рассказывал травленой блондинке о том, как себя чувствуешь, когда оказываешься под зенитным огнем на высоте пятьсот футов. Он уверял, что это не так уж и страшно, потому что по-настоящему доходит только потом. Другое дело ночные высадки с грузовых судов на джипах. — Все сейчас думают о войне, — сказал я. — А говорить не должны. — Эрик однажды прослушал в Вашингтоне недельный курс безопасности, и это не прошло для него бесследно. — Ладно бы еще старые дела, но трепаться о предстоящих крупных операциях… — Сейчас, по-моему, этим занимаешься ты. — Ничего подобного! — Однако он смутился. — Если бы я был вражеским шпионом и оказался сегодня здесь… — Ты бы тогда не родился в Толедо, у тебя были бы смешные раскосенькие глазки и люди с презрением тыкали бы в тебя пальцем. — Зря смеешься. Желтые готовы на любые расходы, а среди белых всегда найдутся те, для кого деньги дороже всего на свете. — Ну, допустим, ты шпион, тебе удалось втереться в компанию офицеров и добыть некую информацию. Ты, конечно, будешь торжествовать, но в одиночку, поскольку не сможешь ею воспользоваться. С седьмого декабря утечки исключены. Сью Шолто спустилась с лестницы и, пройдя через комнату, подошла к нам. Маленькая, с точеной фигуркой, она двигалась легко и стремительно, как птица. Мне даже показалось, что она возвращается к Эрику, будто сокол на запястье. Мы встали, и она села между нами. Эрик налил виски сперва ей, а потом себе. Чудесные темные глаза Сью следили за его движениями, но он этого не замечал. Сделав глоток, Эрик продолжал рассуждать: — Допустим, исключены. Но я убежден, что умный агент найдет способ. — О чем это ты, Эрик? У тебя становится глупый вид, когда ты начинаешь говорить загадками. — Сэм полагает, что ни одному агенту не удастся передать информацию с этих островов. А как по-твоему? Ты ведь работаешь на радиостанции. — Смешно задавать такие вопросы девушке. Я об этом никогда не задумывалась. Кажется, в шпионских историях секретный передатчик всегда прячут в горах? — С этим покончено, — сказал я. — Сейчас у нас есть определители направления, а с ними мы засечем любой нелегальный передатчик через два часа после установки. Даже самые ближние японские острова слишком далеко отсюда. Чтобы достать до них, требуется огромная мощность. — Вовсе не обязательно доставать до ближайшего острова, — пояснил Эрик. — В здешних водах есть японские подлодки. По ночам они всплывают на поверхность. Так вот они-то и могут уловить сигнал передатчика и ретранслировать затем в Токио. — Так мы ведь услышим оба сигнала, — возразил я. — И, естественно, прервем. Здесь полно японцев, ясно, что кое-кто из них втайне по-прежнему предан родине. Только не представляю, чем они могут ей помочь? — Кому? — поинтересовался хриплый голос у меня за спиной. Это оказался Джин Халфорд. Они с Мери Томпсон вернулись, украсив себя желтыми гирляндами. Мы с Эриком снова встали, и они сели с нами, причем Мери оказалась между мной и Халфордом. Желтая гирлянда подчеркивала синеву ее глаз, сделавшихся теперь васильковыми. Волосы у нее были душистыми и блестящими, будто леденцы. От льняного костюма веяло свежестью. Взгляд темных глаз Сью Шолто был обращен внутрь, казалось, она пытается заглянуть в себя, словно за закрытый занавес. — Мы обсуждали, сумеет ли противник передать секретную информацию с островов, — объяснила она с неохотой. — Я думаю, можно отправить письмо в нейтральную страну, — сказала Мери. — Разумеется, шифрованное. Помните: «У дядюшки Гарри насморк» означает «У американцев в Перл-Харбор новый военный корабль». — Это шутка с бородой, — усмехнулся я. — Не забывайте, что цензура у нас весьма дотошная. — Интересно, сможет ли маленькая лодочка подплыть к японской подводной лодке, — размышлял вслух Эрик. — Ни в коем случае, — возразил я. — Ты лучше меня знаешь, как тут строго с лодками. Серовато-зеленые глаза Халфорда настороженно наблюдали за нами. Затем он с силой шлепнул по столу своими ручищами, заставив меня нервно вздрогнуть. Он был из тех, кто всегда сумеет стать хозяином положения и втолковать остальным, что к чему. — А не лукавим ли мы слегка, — поинтересовался он строго, — насчет того, что из Перл-Харбор нет утечки? — А разве есть? — задал я идиотский вопрос. — Ребята, вы же военные моряки! Я думал, уж вы-то знаете все. Представители министерства обороны по связям с общественностью и цензура долбят день и ночь корреспондентам, что нам, гражданским, не положено знать секреты военно-морского флота. Не думал, что все наоборот. — И откуда же вы черпаете свою информацию? — спросил я. — У меня свои источники. Я знаю много такого, что не имею возможности публиковать. Только попросил бы вас держать язык за зубами. — У меня-то язык за зубами. А вот у вас — без костей. Багровый румянец, особенно яркий на фоне светло-желтой гирлянды, поднимаясь с шеи, заливал нижнюю часть лица Халфорда, подбираясь к припухшим скулам. Я подумал, будет ли у меня случай врезать ему. Год на передовой обостряет воинственные инстинкты, и когда видишь человека, который тебе неприятен, руки так и чешутся — до того охота расквасить ему рожу. Однако Халфорд сказал мне всего лишь: — По-моему, болтать о чем не положено начал не я. — Что значит «болтать»? Черт возьми! — возмутился Эрик. — Мы рассуждали, и притом сугубо гипотетически. — Может, и дальше будем рассуждать гипотетически? — предложила Сью. — Атмосфера не накалялась до такой степени, пока здесь выдвигались гипотезы. — Лучше вовсе оставить пустые разговоры, — сказал я. — Вполне допускаю, что мистер Халфорд сам не понимает, о чем толкует. Халфорд свирепо покосился на меня. Однако если бы он заспорил, то вынужден был бы признать, что наболтал лишнего. Спорить он не захотел. — Здесь стало так душно, — беззаботно заметила Мери. — Наверху в буфете, наверное, уже подают ужин. Я проголодалась. Мы решили пойти поужинать. Я прихватил одну из бутылок, опустошенную нами на две трети. Распорядитель заведения в пыльном смокинге стоял на площадке лестницы навытяжку, словно часовой в форме. На его желтоватом лице с европейско-азиатскими чертами застыла подобострастная улыбка. — Пожалуйста, сэр, спрячьте бутылку, — попросил он меня. — Уже восьмой час, нам бы не хотелось неприятностей.
В феврале 1945-го Гонолулу был похож на дешевый, с резковатым привкусом, коктейль из Лос-Анджелеса и довоенного Шанхая, который кто-то случайно расплескал у самого моря. Мужчины в военной форме — белой, коричневой, цвета хаки, зеленой и серой — слонялись по улицам, тщетно надеясь найти здесь хоть что-то, напоминавшее дом.
