У дверей моей конторы меня ждала посетительница ― низенькая дама в свободном синем брючном костюме, синей водолазке и норковом палантине, не придававшем изящества ее коренастой фигуре. Скуластое загорелое лицо казалось мальчишеским из-за коротких темных волос, высоко постриженных на затылке. Она явно была из тех, кто не заявится в восемь тридцать утра, если не провел без сна всю ночь. Пока я отпирал дверь, дама смотрела на меня снизу вверх с выражением ранней пташки, изучающей непомерно большого червя. ― Доброе утро, ― сказал я. ― Мистер Арчер? Не дожидаясь ответа, она протянула мне свою широкую коричневую ладонь. Пожатие ее руки, унизанной перстнями, было почти по-мужски крепким. Разжав пальцы, она подхватила меня под локоть, втолкнула в мою собственную контору и захлопнула за собой дверь. ― Очень рада вас видеть, мистер Арчер. Она уже начала меня раздражать. ― Почему? ― Что почему? ― Почему вы так рады меня видеть? ― Потому. Давайте устроимся поудобнее и поболтаем. Ее игривость, лишенная обаяния, действовала на меня угнетающе. ― О чем будем болтать? Дама уселась в кресло у самой двери и оглядела приемную, явно отметив про себя, что комната не велика и скромно обставлена. Ее отношение к увиденному выразилось в том, что она стукнула кулаком о кулак, звякнув при этом всеми своими перстнями. На каждой руке их было по три. Каждое с крупным бриллиантом, с виду натуральным. ― У меня есть для вас работа, ― сказала она, обращаясь к грязно-зеленому дерматиновому дивану, стоявшему у стены напротив. От девчоночьей игривости она перешла к мальчишеской доверительности. ― Может, вы не сочтете это дело стоящим, но я хорошо заплачу. Пятьдесят в день? ― И расходы. Кто вас ко мне направил? ― Да никто. Сядьте, пожалуйста. Я знаю о вас уже сто лет, целую вечность. ― Значит, у вас передо мной преимущество. Ее взгляд опять обратился на меня, утомленный и постаревший после маленького путешествия по моей убогой приемной. Под ее глазами лежали зеленоватые тени. Может, она действительно не спала всю ночь. Во всяком случае, она выглядела лет на пятьдесят, хотя и подделывалась то под девчонку, то под мальчишку. Американцы никогда не стареют, они умирают, и в этом признавались ее глаза. ― Зовите меня Уной, ― сказала она. ― Вы живете в Лос-Анджелесе? ― Не совсем. Где я живу, к делу не относится. Я сообщу вам только то, что относится, если не хотите, чтобы я у вас заночевала. ― Да боже упаси! Я буквально кожей почувствовал ее жесткий сухой взгляд, смеривший меня с головы до ног и остановившийся на губах. ― Внешность у вас неплохая и манеры вполне голливудские. Я был не в настроении обмениваться комплиментами. Резкие нотки в ее голосе и внезапные смены тона смущали меня. Как будто перед тобой не один цельный человек, а несколько не совсем доделанных. ― Это боевая раскраска, ― я встретился с ней глазами и выдержал ее взгляд. ― С кем только не приходится иметь дело! Она не вспыхнула. Просто ее лицо на мгновение приобрело чуть более темный оттенок. И опять на свет явился недоделанный мальчик: ― А вы не имеете обыкновения перерезать клиентам глотку? А то мне такие попадались. ― Детективы? ― Люди. А детективы тоже люди. ― Вы сегодня просто рассыпаете комплименты, миссис... ― Я же сказала, зовите меня Уной. Я не гордая. Могу я рассчитывать, что вы сделаете то, что я попрошу, и точка? Получите деньги, и до свиданья. ― Деньги? ― Вот. Она извлекла из синего кожаного кошелька мятую купюру и метнула в мою сторону, словно использованную салфетку в мусорную корзину. Я поймал ее на лету. Это была стодолларовая бумажка, но я не спешил ее прятать. ― Аванс ― прекрасный способ пробудить верноподданнические чувства, ― сказал я. ― Глотку я вам все равно перережу, но сначала дам мышьяку. ― Почему это здесь все так любят острить? ― в задумчивости обратилась она к потолку. ― Вы не ответили на мой вопрос. ― Я сделаю то, о чем вы меня попросите, если это не беззаконно и имеет какой-то смысл. ― Я не предложу вам ничего беззаконного, ― обрезала она, ― и бессмысленного тоже. ― Тем лучше. Я засунул купюру в бумажник, где она смотрелась страшно одиноко, и открыл дверь во внутреннее помещение. Там стояло три кресла, потому что не нашлось места для четвертого. Подняв жалюзи, я сел за стол и указал ей на кресло напротив. Но она предпочла жесткое кресло у перегородки, подальше от окна и света. Положив ногу на ногу, она всунула сигарету в короткий золотой мундштук и, щелкнув массивной золотой зажигалкой, закурила. ― Вот о чем идет речь. Я хочу, чтобы вы выследили одну цветную девушку, которая была у меня в услужении. Она ушла из моего дома две недели назад, а точнее ― первого сентября. Потеря невелика, но девчонка прихватила несколько моих безделушек. Рубиновые серьги, золотое ожерелье. ― Вещи застрахованы? ― Нет. Они даже не очень ценные. Просто у меня с ними связаны воспоминания. Трогательные воспоминания, понимаете? Она попыталась прикинуться растроганной, но без особого успеха. ― Похоже, это дело полиции. ― Не думаю. ― Ее лицо стало непроницаемым, как мореный дуб. ― Вы зарабатываете себе на хлеб, выслеживая людей. Вы что, хотите отказаться от хлеба? Я извлек стодолларовую купюру из бумажника и бросил ее перед собой на стол. ― Именно. ― Не будьте таким обидчивым. ― Она растянула в улыбке свой маленький жесткий ротик. ― Дело в том, мистер Арчер, что я очень сентиментальна. Я чувствую ответственность за всех, кто у меня служил, даже если они злоупотребили моим доверием. Я искренне любила Люси и до сих пор к ней привязана. Я не хочу, чтобы у нее были из-за меня неприятности, боже упаси. Я ни за что не натравлю на Люси полицию. Мне бы только поговорить с ней и получить назад мои вещи. Надеюсь, вы мне поможете. Она прикрыла свои недобрые черные глаза короткими колючими ресничками, будто прислушиваясь к доносившемуся издалека пению скрипок. Я же слышал только гудки проносившихся под окном машин. ― Вы сказали, что она негритянка. ― У меня нет расовых предрассудков... ― Я не это имел в виду. В нашем городе найти черную девушку практически невозможно. Я пытался. ― Люси не в Лос-Анджелесе. Я знаю, где она. ― Почему же вы не поедете и не поговорите с ней? ― Я собираюсь. Но перед разговором я хочу выяснить, куда она ходит, с кем встречается. ― Не слишком ли сложный способ заполучить назад две безделушки? Зачем вам это? ― Не ваша печаль. Ее тон был деланно шутливым, но в нем прорывалась враждебность. ― Наверно, вы правы. ― Я подтолкнул стодолларовую купюру в ее сторону и встал. ― Охота на диких уток не моя профессия. Почему вы не дадите объявление в «Таймс»? На свете много сыщиков, питающихся утятиной. ― Боже мой, парень не шутит. ― Она будто переговаривалась со своим вторым «я», стоявшим где-то неподалеку. ― Хорошо, мистер Арчер, я вся ваша. Меня это заявление не слишком вдохновило, и я ответил ей равнодушным взглядом. ― Я очень спешу. У меня нет времени искать кого-то другого. Я даже признаюсь, что попала в передрягу. ― Которая никоим образом не связана с кражей мелких побрякушек. Могли бы сочинить что-нибудь получше. Только, пожалуйста, не утруждайте себя. ― Я и не буду. Теперь честно. Когда Люси работала у меня в доме, она, естественно, была посвящена в кое-какие семейные дела. Мы расстались не по-доброму, и она затаила на меня злобу. Я боюсь, что она предаст огласке некоторые секреты, которые могут меня скомпрометировать. Поэтому я хочу выяснить, с кем она встречается, и сделать определенные выводы. ― Если бы я знал чуть больше об этих компрометирующих фактах... ― Вам я их ни за что не открою. Я и пришла сюда для того, чтобы они не выплыли наружу. Куда уж откровеннее. Мне все еще не нравилась ее история, но по сравнению с первой она звучала убедительней. Я снова сел. ― Какую работу выполняла девушка? Дама помедлила с ответом. ― Работу по дому. Она горничная. Ее полное имя Люси Чэмпион. ― А где она работала? ― Естественно, в моем доме. Вам не обязательно знать, где он находится. Я подавил раздражение. ― А где теперь она сама? Или это еще одна тайна? ― Я понимаю, что кажусь излишне подозрительной, но, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Вы беретесь за это дело? ― Возможно. ― Она в Белла-Сити, в долине. Придется поспешить, чтобы успеть туда до полудня. Это в двух часах езды. ― Я знаю. ― Отлично. Моя подруга видела ее там вчера в ресторанчике на Мейн-стрит недалеко от перекрестка с улицей Идальго. Моя подруга поговорила с официантом и выяснила, что Люси каждый день заходит туда перекусить между двенадцатью и часом. Этот ресторанчик или, вернее, кафе называется «У Тома». Вы легко его найдете. ― Неплохо бы иметь фотографию Люси. ― Чего нет, того нет. ― Она машинально развела руками и этим характерным жестом сразу указала на своих предков, когда-то проживавших на северном побережье Средиземного моря. ― Я могу ее только описать. Красивая, довольно светлокожая, так что может даже сойти за южную американку или калифорнийскую испанку. Глаза черные, выразительные, губы не выпяченные, как, знаете, бывает. Фигурка аккуратная, хотя немножко костлявая. ― Сколько лет? ― Не много. Меньше, чем мне... да, чуть меньше. ― Я обратил внимание на поправку и на то, как ловко она себе польстила. ― Лет двадцать с небольшим. ― Волосы? ― Черные, стриженные бобриком. Она их выпрямляет с помощью масла. ― Рост? ― Чуть больше моего. Во мне пять футов, два дюйма. ― Отличительные признаки? ― Главное ее достоинство ― ноги, и ей это прекрасно известно. ― Уна не могла сделать другой женщине недвусмысленный комплимент. ― Нос вздернутый, ноздрями наружу ― хотя довольно миленький. ― Что на ней было надето, когда ее видела ваша подруга? ― Чесучовый костюм в черно-белую клетку. Мне он очень хорошо знаком. Я сама ей этот костюм и подарила. Она его еще подгоняла под себя. ― Ясно. Значит, костюмчик вы назад не потребуете. Это ее взбесило. Она вырвала из мундштука дотлевающий окурок и с яростью ткнула его в стоявшую рядом пепельницу. ― Вы забываетесь, мистер. ― Теперь мы квиты, ― сказал я. ― Просто я выровнял счет, чтобы вы не подумали, что за сотню долларов купили меня с потрохами. Приходится быть начеку. Вы подозрительны, я обидчив. ― Вас что, гадюка укусила? Может, вы несчастливы в личной жизни? ― Я как раз хотел поинтересоваться вашей. ― Пусть она вас не тревожит. Учтите, я не хочу, чтобы вы разговаривали с Люси. ― Ее ярость внезапно улетучилась, или она умело притворилась. ― Черт возьми, это моя жизнь, и я ею живу. Мы зря теряем время. Согласны вы делать то, о чем я прошу, не больше, не меньше? ― Во всяком случае, не больше. Сегодня девушка может не появиться в ресторане. Если же появится, я следую за ней и беру на заметку, куда она идет и с кем встречается. И докладываю вам, не так ли? ― Да. Сегодня же, если возможно. Я буду ждать вас в отеле «Миссионер» в Белла-Сити. Спросите миссис Ларкин. ― Она взглянула на квадратные золотые часы на правом запястье. ― Вам лучше поспешить. Если она покинет город, сообщите немедленно и не спускайте с нее глаз. Она встала и быстрым решительным шагом вышла в приемную, как будто устремляясь к намеченной цели. Под коротко стрижеными волосами обнаружилась массивная мускулистая шея, похожая на боксерскую. Остановившись в дверях, она помахала мне рукой, и ее норковый палантин немного приподнялся. Я тут же смекнул, что этот палантин существует для того, чтобы скрывать предательские телеса. Я вернулся к столу и набрал номер своего ответчика. Сквозь жалюзи мне был виден тротуар под моим окном. Он пестрел яркими одежками девчонок и парней, весело сновавших туда-сюда в поисках счастья и долларов. Среди них появилась Уна, темная и сплющенная высотой, с которой я на нее смотрел. Она пошла вверх по улице. Ее голова неподвижно сидела на мощной шее, как будто притянутая сильным магнитом. После пятого звонка в трубке зажурчал юный голосок. Я сообщил ему, что уезжаю из города на уик-энд.
У дверей моей конторы меня ждала посетительница ― низенькая дама в свободном синем брючном костюме, синей водолазке и норковом палантине, не придававшем изящества ее коренастой фигуре. Скуластое загорелое лицо казалось мальчишеским из-за коротких темных волос, высоко постриженных на затылке. Она явно была из тех, кто не заявится в восемь тридцать утра, если не провел без сна всю ночь.