В Тоскане рысь не водится. Хотя на юге области, среди холмов, дикие лесные кошки еще встречаются. Следуя из Флоренции в юго-западном направлении на взятом напрокат сером автомобиле, я не заметила никаких живых существ, кроме ласточек и голубей, — с обочин проселочных дорог в окна машины летел их оживленный щебет и ласковое воркование. Монтемасси был виден издалека. Поселение располагалось на высоте триста метров над уровнем моря. Замок выглядел столь же сурово, как и на фреске Симоне Мартини, на которой изображен кондотьер Гвидориччо, въезжающий в город на лошади. Высокой узкой северной башни уже не было, а крыша и стены центральной части замка обрушились. Дорога, ведущая к поселку при крепости, стала круче, и пришлось переключить скорость на вторую передачу. Раньше я никогда не бывала в Италии, но за время жизни в Нью-Йорке частенько бродила по местной Маленькой Италии; тогда я выучила немного итальянских слов, в основном из гастрономической области, и теперь прокручивала их в памяти. А в Академии частной охраны в Куинсе однокурсник-итальянец, в свою очередь, научил меня нескольким полезным ругательствам. Давида я не видела уже почти полгода. В прошлый раз мы встречались поздней осенью в Киле, куда он приплыл на яхте из Испании. Кроме меня, лишь два-три доверенных лица в Европоле знали, что он не погиб во время взрыва в Балтийском море. Также этими сведениями обладали старший констебль Национального бюро расследований Теппо Лайтио и несколько финских политиков, которым имя Давида ни о чем не говорило. Однако утечка информации все же произошла. Прежнее укрытие Давида в окрестностях Севильи стало небезопасным, и ему пришлось уехать. Сам Давид не имел представления о том, кто может искать его. Мы оба понимали, что за нами следят, и привыкли наблюдать за окружающими, угадывать скрывающееся за масками, замечать оказавшиеся не на своих местах предметы. Между тем тот, кто выслеживал Давида, вовсе не старался скрыть свое присутствие. На тропинке, ведущей к домику Давида, по ночам появлялись следы, а однажды, пока мы были на прогулке, кто-то разбил окно на кухне. Давид получал странные телефонные звонки — несмотря на то что неоднократно менял номер. Преследователь хотел испугать его, заставить суетиться и наделать ошибок. Когда Давид попросил меня уехать в Финляндию, мы бурно поспорили. Мне и правда нужно было устроить там дела, но я планировала лишь ненадолго заглянуть домой и сразу вернуться в Испанию. У меня успели закончиться деньги, но их можно было раздобыть, продав кое-какую собственность. С работы в службе безопасности аэропорта я уволилась без предварительного предупреждения, о пособии по безработице ничего не было известно: ведь я целые месяцы бездельничала на юге Испании, вместо того чтобы посещать чиновников на бирже труда. Вернувшись в Финляндию, я все же устроилась обратно в аэропорт. В службе безопасности постоянно не хватало персонала. Неделя в Киле стала лишь кратким светлым эпизодом, после которого навалилась еще более невыносимая тоска. Меня дико раздражало, что мое настроение зависит от возможности поддерживать связь с Давидом. Контакты наши были нерегулярными, его электронная почта и телефонные номера часто менялись, и бывало, что я не получала от него вестей целыми неделями. Рассудок много раз подсказывал, что Давида лучше забыть, но сердце никак не могло с этим согласиться. Но наконец Давид нашел, по-видимому, безопасное место и решился пригласить меня к себе. На юге Тосканы много иностранцев, так что одинокий шведский турист не будет особенно бросаться в глаза. При переездах из одной страны в другую Давид пользовался шведским паспортом, в котором стояло итальянско-шведское имя Даниэль Ланотте. Фамилия, по-моему, отличная, а вот имя слишком смелое — ведь это его настоящее второе имя. Но Давид отмел мои сомнения: дескать, в мире полно Даниэлей, и как раз сейчас это имя везде ассоциируется со шведской королевской семьей. Я знала о дерзкой вылазке Давида из Киля в Тарту к своей семье. Вскоре после этого я стала получать от него много сообщений из разных стран: Польши, Франции, южной Германии. Давид пытался оторваться от своего преследователя и верил, что это ему наконец удалось. Кто его враги, он мне не говорил: чем меньше я знала, тем меньшей опасности подвергалась. Поселок Монтемасси Давид выбрал случайно. Не знаю, где он познакомился с братом Джанни, монахом располагающегося поблизости монастыря Сан-Антимо, но с его помощью Давид нашел жилье буквально в двух шагах от замка. Все четыре квартиры в доме пустовали: их уже давно пытались продать, но торговля недвижимостью в Тоскане переживала не лучшие времена. Брат Джанни был знаком с агентом по недвижимости и уговорил его сдать Давиду квартиру. — В монастыре мне не стоит оставаться, — заявил Давид. — Его посещает слишком много людей. Кроме того, это слишком очевидное укрытие. Я намереваюсь изобразить полушведа, который разбогател на биржевых акциях и мечтает о карьере писателя. Якобы он сбежал в тепло Италии от зимнего ненастья и слякоти у себя на родине. Давид предупреждал меня, что после нашей недолгой встречи в портовой гостинице Киля его внешность изменилась. Тем не менее я сначала не узнала мужчину, прислонившегося к каменной стене на центральной площади Монтемасси. Свой рост Давид, конечно, скрыть не мог, зато начал сутулиться. За время болезни его мускулатура потеряла в объеме, и сутулость состарила его на несколько лет. На нем снова был тот парик с черными кудрями, в котором он встретил меня однажды в вестибюле гостиницы «Торни», на лице появились тонкая полоска усов и смешная бородка клинышком. Темно-синий шерстяной свитер и серые джинсы на нем болтались. На тыльной стороне ладоней Давида я, к своему удивлению, заметила поросль черных волос. Глаза его были скрыты солнечными очками. Все же не было сомнений, что этот двухметровый худой чужеземец и есть Давид. Я остановила машину на краю площади и вышла размять ноги. Мои волосы немного отросли, и я завязала их в два коротких хвостика, но в целом не изменилась. Платье в цветочек смотрелось на мне довольно нелепо, зато прекрасно соответствовало образу туристки, приехавшей по весне в Тоскану в надежде погреться под ласковым апрельским солнышком. С видом праздного любопытства я стала разглядывать уродливый современный памятник из бронзы, который был здесь явно не на месте, затем подошла к информационному стенду с планом замка. Я прибыла в страну по собственному паспорту, да и зачем мне поддельные документы? Как специалист по безопасности, я не была связана ни с какими официальными организациями и по-прежнему состояла на службе в АО «Airpro». Еще раньше я работала телохранителем у частных лиц, но решила оставить это занятие: одна из моих работодательниц была убита сразу после того, как я уволилась, а вторая, несмотря на все мои предостережения, попала в руки бандитов. Меня вполне устраивала работа по сменам, где не случалось ничего ужаснее, чем припадки гнева ВИП-туристов. А знакомство с Давидом привносило в жизнь чувство опасности. — Buongiorno, signora! — услышала я знакомый голос Давида. Он подошел ко мне, продолжая говорить по-итальянски, но я поняла лишь некоторые фразы. Я спросила, знает ли он английский; он ответил утвердительно, и мы перешли на этот язык. У нас был уговор притвориться, будто мы незнакомы, но сразу почувствовали взаимный интерес. Финская туристка попросила местного жителя показать ей замок, и, как в слащавых романтических историях из второсортных фильмов, под ясным небом Тосканы вспыхнула любовь с первого взгляда. Если те, кто следует за Давидом по пятам, будут проверять мое прошлое, они выяснят, что я не слишком забочусь о своей репутации. Когда мне хотелось отправиться с кем-нибудь в постель, я так и делала. А иногда — если и не хотелось. Мы прекрасно понимали, что коль за мной установлена слежка с целью обнаружить Давида, то даже самая тщательная маскировка не защитит его от разоблачения. Тем не менее я решила рискнуть: меня так тянуло к Давиду, что ради него я бы поехала и в гораздо более труднодоступное место, чем этот маленький старинный городок в Тоскане. У Давида был новый лосьон для бритья, однако его собственный запах пробивался сквозь аромат парфюмерии. Он спросил, откуда я приехала. Я отвечала, как случайная туристка. Мы стали не спеша подниматься к замку. Черная кошка мирно спала на крылечке дома с синей дверью, издалека доносилось рычание трактора, работающего в поле. Перевалило за полдень, и все вокруг выглядело так, словно в этом городке нет никого, кроме нас. В замке Монтемасси уцелели две башни. На руинах между ними буйствовала растительность: дерево с меня ростом, напоминающее мальву, необычного вида клевер, маки и какой-то губоцветный, чей темно-пурпурный цвет привел бы в восторг дядю Яри. Мой дядя увлекался ботаникой, хотя и не считал это занятие подходящим для настоящего мужчины. В свое время я выучила названия растений и их классификацию, что удивительно, без всякой зубрежки. Любая информация может оказаться полезной и даже спасти от смертельной опасности. В младших классах мальчишки как-то попытались скормить мне волчьи ягоды, но я знала, что они ядовиты. Жаловаться учителю я не стала, зато еще некоторое время носила с собой в носовом платке несколько ягод, планируя подмешать в брусничный мусс этим мерзавцам. Из крепости открывался обзор во все стороны. На юге до самого моря расстилалась равнина. Внизу, в деревне, по-прежнему не было никакого движения, за исключением дворняги, несущей в зубах подозрительного вида кусок мяса. Странным казалось говорить с Давидом по-английски, но это было наиболее разумным. Раньше нашим общим языком являлся шведский, и лишь после исчезновения Давида я узнала, что он также немного владеет финским. Несмотря на все, что нас связывало, Давид хранил от меня немало секретов. Испанский язык он освоил легко, его итальянский сейчас тоже казался свободным. Возможно, для него знание языков было своеобразной страховкой в мире, где постоянно можешь оказаться застигнутым врасплох.
В Тоскане рысь не водится. Хотя на юге области, среди холмов, дикие лесные кошки еще встречаются. Следуя из Флоренции в юго-западном направлении на взятом напрокат сером автомобиле, я не заметила никаких живых существ, кроме ласточек и голубей, — с обочин проселочных дорог в окна машины летел их оживленный щебет и ласковое воркование.
