В первые тридцать два месяца и одиннадцать дней заточения нас было четверо. Затем неожиданно стало на одну меньше. Хотя четвертая пленница уже несколько месяцев молчала, с ее исчезновением тишина стала по-настоящему мертвой. Мы еще долго сидели в темноте и безмолвии, размышляя, кто же попадет в ящик следующей. Несправедливо, что из всех людей на свете именно мы с Дженнифер оказались в том подвале. Мы вовсе не походили на обычных восемнадцатилетних девчонок, теряющих бдительность из-за соблазнов студенческой жизни, напротив, мы очень серьезно относились к обретенной свободе и столь тщательно ее оберегали, что та попросту испарилась. Мы лучше других знали, что ожидает нас в этом огромном страшном мире, и не могли допустить какого-либо несчастья. Год за годом мы методично изучали и записывали информацию обо всем, что могло нам угрожать: о снежных лавинах, болезнях, землетрясениях, автомобильных авариях, психопатах, диких животных — обо всех опасностях, подстерегающих за порогом, и верили, что эта одержимость способна нас защитить. Ведь чем лучше ты знаешь своего врага, тем менее вероятность стать его жертвой. Для нас не существовало понятия судьбы. «Судьба» лишь оправдание для слабаков, удобное слово для тех, кто оказался не готов, утратил бдительность. Наша осмотрительность, переросшая к юношескому возрасту в манию, возникла шестью годами ранее, когда нам было по двенадцать лет. Холодным, но солнечным январским днем 1991 года мать Дженнифер, как всегда, везла нас домой из школы. Непосредственно несчастного случая я не помню. В памяти сохранилось лишь медленное возвращение к жизни под ритмичные звуки кардиомонитора, регистрирующего мой ровный пульс. В отличие от последующих дней, при первом пробуждении меня окутало чувство тепла и безопасности, но потом мысли вернулись к реальности, и сердце сжалось. Позже Дженнифер рассказывала мне, что отчетливо запомнила момент аварии. Типичные посттравматические воспоминания: замедленный, расплывчатый сон с мелькающими разноцветными огнями, словно на каком-то грандиозном представлении. Врачи сказали, нам повезло: мы получили серьезные травмы, но выжили, пройдя реанимацию с ее нескончаемым потоком докторов, медсестер, игл, капельниц, а после еще четыре месяца провалялись в обычной больничной палате, где все время вещало Си-эн-эн. Матери Дженнифер, увы, повезло меньше. Нас поместили в одну палату якобы потому, что вдвоем мы поправимся быстрее. И, как шепнула мне мама, чтобы я помогла Дженнифер преодолеть утрату. Но я подозревала, это отчасти из-за отца Дженнифер, неуравновешенного пьянчуги, который был в разводе с ее матерью. Мы всегда старались избегать его. Он, само собой, не возражал, что мои родители будут по очереди сидеть с нами. Видя, что мы идем на поправку, нас стали оставлять одних. Тогда мы и начали свои дневники — чтобы убить время, как мы себя убеждали, хотя понимали в глубине души, что таким образом пытаемся обрести хоть какой-то контроль над необузданной и несправедливой вселенной. Первым дневником стал обычный блокнот, который обнаружился на нашей больничной тумбочке, с надписью «Джоунс мемориал», напечатанной на самом верху буквами в романском стиле. Сложно назвать это настоящим дневником, ведь туда мы записывали только ужасы, увиденные в новостях. Даже попросили медсестер принести еще три блокнота. Наверное, те думали, что мы играем в крестики-нолики или виселицу. Переключить канал никто не догадался. После больницы мы всерьез занялись своим проектом. Нашли в школьной библиотеке альманахи, медицинские журналы и даже таблицы смертности за 1987 год. Собирали всевозможную информацию, вели подсчеты, строчка за строчкой документировали наглядные свидетельства человеческой уязвимости. Изначально дневники были поделены на восемь основных категорий, но, повзрослев, мы с ужасом поняли, что существуют вещи похуже «Крушений самолета», «Бытовых несчастных случаев» и «Рака». Мы сидели возле озаренного солнцем окна в моей ярко освещенной спальне на чердаке, когда Дженнифер, тщательно поразмыслив, в гробовой тишине вывела черным маркером новые заголовки: «Похищение», «Изнасилование» и «Убийство». В общем-то, данные статистики слегка утешали. Все же знание — это сила. Мы высчитали, что у нас один шанс к двум миллионам погибнуть из-за торнадо, один к 310 000 — разбиться на самолете и один к 500 000 — умереть от столкновения астероида с Землей. При таком деформированном восприятии реальности нам казалось, что само знание бесконечных рядов цифр каким-то образом повысит наши шансы уцелеть. «Магическое мышление», как позже сказали психотерапевты. С ними мы встретились после того, как я однажды, придя домой, обнаружила все семнадцать дневников на кухонном столе и родителей, ждущих меня со слезами на глазах. К тому времени мне исполнилось шестнадцать, а Дженнифер переехала жить к нам: ее отец оказался за решеткой после третьего случая вождения в нетрезвом виде. Мы иногда навещали его, приезжая на автобусе, поскольку решили, что в нашем возрасте сидеть за рулем небезопасно. На права мы обе сдали только через полтора года. Отец Дженнифер мне никогда не нравился, и, как оказалось, ей тоже. Сейчас, оглядываясь в прошлое, я даже не понимаю, зачем мы навещали его. Тем не менее мы как по расписанию приезжали в тюрьму в первую субботу каждого месяца. В большинстве случаев он лишь смотрел на Дженнифер и плакал. Иногда пытался заговорить, но не слишком успешно. Дженнифер оставалась бесстрастной, лишь взирала на него с таким отрешенным лицом, какого я не видела даже в подвале. Они не разговаривали, а я сидела в сторонке, нервно ерзая на стуле. Единственное, что подруга не обсуждала со мной, так это своего отца — ни словечка про него. На обратном пути я брала ее за руку, а она молча глядела в окно автобуса. Летом, перед поступлением в Университет Огайо, привычное чувство тревоги достигло пика. Вскоре нам предстояло покинуть уютную спальню на чердаке и встретиться с неизведанным миром: студенческим городком. Мы заранее подготовили список «Никогда…» и повесили его на дверь. Преследуемая бессонницей, Дженнифер иногда вставала по ночам и вписывала дополнительные пункты: никогда не ходить одной по ночам в студенческую библиотеку, никогда не парковаться дальше чем за шесть мест от нужного здания, никогда не доверять незнакомцу со спущенной шиной. Никогда, никогда, никогда… Перед отъездом мы тщательно упаковали чемодан, наполнив его сокровищами, собранными за многие годы: маски, антибактериальное мыло, фонарики, перцовый баллончик. Нашли общежитие, расположенное в приземистом здании, из которого легко можно было выбраться в случае пожара. Дотошно изучили карту студенческого городка и приехали на три дня раньше, чтобы обследовать тропинки и пешеходные дорожки, оценивая освещенность, видимость и близость к общественным местам. Когда мы прибыли в общежитие, Дженнифер, не успев распаковать чемоданы, достала инструменты и просверлила дыру в раме. Я вставила в дерево небольшие, но прочные металлические штыри, так что стало невозможно проникнуть через окно снаружи, не разбив стекло. Внизу мы сложили веревочную лестницу и плоскогубцы, чтобы быстро вытащить эти штыри в случае необходимости. Мы даже получили от службы безопасности студенческого городка особое разрешение поставить на дверь еще один замок. В довершение всего Дженнифер повесила наш список «Никогда…» на стену между кроватями. Мы одобрительно осмотрели новое жилище. Быть может, в итоге сама вселенная решила обрушить на нас свою извращенную кару или же опасности жизни во внешнем мире оказались значительнее, чем выходило по статистике. В любом случае, полагаю, мы сами переступили запретную черту, когда попытались вести обычную студенческую жизнь. Нет, все-таки мы были крайне осторожными, размышляла я позже, однако обыденность действовала слишком уж расслабляюще. Мы отправлялись на занятия по отдельности, иногда в противоположные концы студенческого городка. Иной раз дотемна задерживались в библиотеке, общаясь с новыми друзьями. Даже пару раз ходили на студенческие мероприятия, организуемые университетом. Прямо как обычные девушки. По правде говоря, спустя два месяца я втайне стала мечтать о том, что мы наконец заживем как нормальные люди. Надеялась, что переживания прежних лет уйдут в прошлое, останутся дома, запакованными в картонные коробки вместе с прочими памятными вещами из детства. Хотелось думать, пусть сейчас это и кажется мне отступничеством от всех наших идей, что наша одержимость — всего лишь чудачества подростков, а теперь мы наконец повзрослеем. К счастью, я не поделилась своими идеями с Дженнифер и не нарушила ни одного запрета из нашего списка. Именно поэтому в последующие мрачные дни и ночи мне удалось простить себя за подобные мысли. Мы были всего лишь студентками и вели себя так, как и полагается молодым. Утешает меня и то, что вплоть до трагического финала мы упорно следовали нашим правилам, с военной педантичностью ежедневно принимали меры по обеспечению безопасности. Каждый шаг подвергался тройной проверке, имел свои правила и запасной план. Мы были предельно осмотрительными. Всегда начеку. Та роковая ночь ничем особенным не отличалась. Еще до приезда в студенческий городок мы разузнали, на какую службу такси приходится меньшее количество аварий, и открыли там счет. Деньги за услуги списывали прямо с кредитной карты на случай, если закончатся наличные или у нас украдут бумажники. «Никогда не оставайся без средств» — пункт номер тридцать семь в нашем списке. Через два месяца с начала семестра диспетчер уже узнавал наши голоса. Стоило назвать адрес, и через некоторое время нас в целости и сохранности доставляли до дверей нашей крепости — общежития. В ту ночь мы отправились на первую для нас закрытую вечеринку за пределами студенческого городка. К полуночи гости только подтягивались, но мы решили, что и так слишком засиделись. Позвонили в диспетчерскую, и буквально через несколько минут за нами приехал слегка потрепанный черный «седан». Ничего необычного мы не заметили, пока не оказались внутри, пристегнутыми ремнями безопасности. В воздухе витал странный запах, но я проигнорировала его, решив, что такое вполне нормально для местного такси. Через пару минут Дженнифер задремала, положив голову мне на плечо. Это мгновение, последнее из нашей прежней жизни, надежно хранится в моей памяти, окутанное аурой умиротворенности. Тогда я ощущала гармонию. Мы были на пороге чего-то нового, настоящей жизни. Мы двигались в будущее. Впереди нас ожидало счастье. Наверное, я тоже заснула, а когда открыла глаза, мы сидели в полной темноте. Городские огни за окном сменились тусклым сиянием звезд, черный «седан» со свистом несся вперед по пустынному шоссе к едва различимой линии горизонта. Это точно была не дорога домой. Конечно же, я запаниковала. Затем вспомнила седьмой пункт в нашем списке: «Никогда не паникуй». Прокрутила в голове события дня, пытаясь понять, где мы допустили оплошность. Я не сомневалась, что дело в глупой ошибке, ведь случившееся не может быть нашей «судьбой». Вскоре я с горечью осознала, что мы совершили самую глупую и примитивную ошибку. Любая мать учит ребенка незыблемому правилу безопасности, самому очевидному в нашем собственном списке: «Никогда не садись в машину к незнакомцу». Ослепленные гордыней, мы решили, что сможем перехитрить вселенную лишь с помощью логики, исследований и предосторожностей. Но ничто не могло изменить действительности: мы нарушили собственное правило. Повели себя легкомысленно. Не учли, что разум другого человека окажется не менее расчетливым, чем наш, и в результате столкнулись с воплощением зла, а не со слепым стечением обстоятельств. Я сделала три глубоких вдоха и с грустью взглянула на милое личико спящей Дженнифер. Вот уже во второй раз за свою недолгую жизнь моей подруге предстоит проснуться в совершенно ином мире. Наконец, превозмогая страх, я тронула ее за плечо. Спросонья она не сообразила, что происходит. Когда взгляд Дженнифер стал более осмысленным, я прижала палец к губам. Понемногу до нее дошло, в какой ситуации мы оказались. На ее лице отразился страх; я едва заметно всхлипнула, но тут же зажала себе рот ладонью. Дженнифер слишком многое пережила, слишком сильно страдала. Без меня она не справится с новой напастью. Я должна быть сильной. Научившись за многие годы не совершать импульсивных поступков в критических ситуациях, мы сидели тихонько, как мышки. А уж ситуация точно было критической. Сквозь перегородку из толстого прозрачного пластика мы частично видели нашего похитителя: темно-русые волосы, черное шерстяное пальто, крепкие ладони на руле. На шее с левой стороны — небольшая татуировка, наполовину скрытая воротником, но в темноте я не слишком хорошо ее разглядела. По телу побежали мурашки. Лицо похитителя в зеркале заднего вида было не рассмотреть. Как можно тише мы проверили двери — заперты. Окна тоже заблокированы. Мы оказались в ловушке. Дженнифер медленно наклонилась, подобрала с пола сумку и принялась в ней рыться, не отрывая от меня глаз. Выудила газовый баллончик. Я покачала головой: в замкнутом пространстве нам это не поможет. Все же с ним мы чувствовали себя в большей безопасности. Я тоже полезла в сумку, нашла такой же баллончик и ручной прибор тревожной сигнализации с аварийной кнопкой. Придется выждать, сидя в гнетущей тишине. Охваченные ужасом, мы трясущимися руками сжимали газовые баллончики, а по лбу, несмотря на октябрьскую прохладу, струился пот. Я внимательно осмотрела салон, пытаясь придумать план действия, и тут кое-что заметила. С моей стороны на перегородке виднелись небольшие вентиляционные отверстия, напротив Дженнифер были такие же, только подсоединенные к некоему устройству из металла и резины. Клапаны соединялись с трубой, уходящей в пол под передними сиденьями. Несколько мгновений я лишь молча пялилась на этот хитроумный механизм, пытаясь угадать его назначение. Наконец меня осенило. — Нас усыпят, — прошептала я Дженнифер. Я с сожалением посмотрела на газовый баллончик, зная, что не воспользуюсь им. Чуть ли ни с нежностью погладила его и опустила на пол, затем вновь сосредоточилась на источнике неминуемой угрозы. Дженнифер проследила за моим взглядом и сразу же поняла, в чем дело. Надежды не было. Вероятно, похититель услышал мои слова: через пару секунд донеслось шипение, предвестник скорого сна. Вентиляционные отверстия с моей стороны закрылись. Мы с Дженнифер сцепили ладони, впившись свободной рукой в сиденья из кожзаменителя. Мир стал постепенно ускользать от нас. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
В первые тридцать два месяца и одиннадцать дней заточения нас было четверо. Затем неожиданно стало на одну меньше. Хотя четвертая пленница уже несколько месяцев молчала, с ее исчезновением тишина стала по-настоящему мертвой. Мы еще долго сидели в темноте и безмолвии, размышляя, кто же попадет в ящик следующей.
