 Странный жилец
– Дэзи… Я не перенесу ее потери! Дэзи – мой лучший друг… Я так одинока… Гражданка Шмеман вытерла кружевным платочком красные подслеповатые глаза и длинный нос. – Уверяю вас, – продолжала она, жалобно всхлипнув, – что это дело рук профессора Вагнера. Я сама не раз видела, как он приводил на веревочке собак в свою квартиру… Что он делает с ними? Боже! Мне страшно подумать! Может быть, моей Дэзи нет в живых… Примите меры, прошу вас!.. Если вы не сделаете этого, я сама пойду в милицию!.. Дэзи, моя бедная крошка!.. И мадам Шмеман вновь заплакала… Ее худые старые щеки покрылись красными пятнами, нижняя губа отвисла. Жуков, председатель жилищного товарищества, круто повернулся на стуле и щелкнул пальцами. Он терял терпение. – Успокойтесь, гражданка! Уверяю вас, что мы примем меры. А сейчас, простите… Я очень занят… Шмеман глубоко вздохнула, поклонилась и вышла. Жуков вздохнул с облегчением и обернулся к секретарю правления Кротову: – Фу!.. Измучила! Бывают же такие настырные бабы! – Да… – задумчиво отозвался Кротов. – Бедовая старуха! А дело расследовать надо. Ведь это четвертый случай пропажи собак только на нашем дворе. Соседи тоже жалуются. Что за собачий мор? Я не удивлюсь, если действительно окажется, что собак крадет профессор Вагнер. Только на кой черт они ему нужны? Воротники на шубу делает? Странный человек! Подозрительный человек! – Профессор! – Что из того, что профессор? Может быть, он фальшивые деньги делает. – Из собак? – Ты не смейся. Бывали случаи! Собаки – особая статья. Ты обрати внимание: у него в комнате всю ночь свет. На оконной занавеске его тень часто видна. Шатается по комнате… Полуночник! – Да, со странностями человек… На днях я еду домой в трамвае. Гляжу, напротив сидит профессор Вагнер. В каждой руке по книжке держит и обе сразу читает. Я в книжки заглянул. Одна – русская, все цифры разные, а другая – немецкая. И вот что удивительно: каждый глаз у него отдельно по строчкам бегает: одним глазом одну книгу читает, другим – другую. Кондукторша подошла к нему. «Билет, – говорит, – возьмите!» Он на нее один глаз поднял, а другим в книжку смотрит. Она так и ахнула. И публика вся на него уставилась. Смотрят, рты открыли от удивления, а он хоть бы что… – Может быть, он с ума сошел? – Все возможно… Стукнула дверь. В комнату вошла Фима, старая экономка профессора Вагнера. – Здравствуйте вам! Барин мой за квартиру деньги прислал. – Были бары, да все вышли! – сказал Жуков. – Ну, хозяин, что ли, Вагнер. – А вот она нам скажет!.. – Расскажи нам, Фима, что твой «барин» с собаками делает. Фима безнадежно махнула рукой. – Много собак-то у него? Говори правду! – Сколько у него собак, сказать не могу: не пускает он меня во вторую комнату, где они у него. А собаки есть. Слышно, как лают. Ночью раз подсмотрела я в щелочку. Ну что же? Сидит собака, привязанная на коротком ошейнике. Лечь не может. Спать ей, видно, смерть как хочется. Голова так и виснет. А он сидит около да ее так ласково под шеей щекочет: спать не дает. И сам он не спит. Он никогда не спит! – Как же так не спит? Человек не может не спать. – Уж не знаю как, а только совсем не спит. И кровать давно выбросил. «Чтоб ее, – говорит, – и звания не было! Кровать, – говорит, – только больным нужна». Жуков и Кротов с недоумением посмотрели друг на друга. – Вот сумасшедший! – Не иначе, как сумасшедший, – охотно согласилась Фима. – Только привычка моя: пятнадцать годов живу я у него, а то давно бы от него ушла… Был человек как человек, а вот уже с год совсем на себя не похож. Прямо как бы не в себе. – С чего же это началось у него? – Кто ж его знает? Может, сглазу?… Сначала начал он вроде как гимнастику делать. Придешь к нему в комнату, он будто танцует: правой ногой вроде как польку, а левой – вроде как вальс. И руками по-разному отбивает. А потом глазами косить стал. Сидит перед зеркалом и глазами косит. Однажды смотрю на него, а у него один глаз в потолок смотрит, а другой – на пол. Я так всю посуду на пол и грохнула – обомлела. – Собачку шмеманскую знаешь ты? Дэзи кличут. – Беленькая, кудластенькая такая? Как не знать! – Так вот, не утащил ли твой хозяин и эту собачку? – Видать не видала, а все может быть. Заболталась я, а у меня там утюг остынет… Вот деньги!.. – Что ж так мало? – Барин говорит, хозяин мой, что в ЦИКАПУ записан и право на дополнительную площадь имеет. – Какая такая ЦИКАПУ? – спросил Кротов. – ЦЕКУБУ! – догадался Жуков. – Пусть удостоверение представит, а пока по-прежнему должен платить. Так и передай. – Ладно! – И, утирая нос краем фартука, краснощекая Фима выбежала из комнаты. – Придется сообщить милиции. Этот сумасшедший еще дом подожжет или укокошит кого!
По «Собачьему делу»
Дело по обвинению профессора Вагнера в краже собак собрало полный зал публики. Знакомые, встречая друг друга, спрашивали: – Вы тоже по «собачьему делу»?… По повестке? – Нет, из любопытства!.. Профессор – и вдруг собак крадет!.. Что он, ест их?… – А я по повестке. Свидетель. Ведь и у меня Тузик пропал! Хорошая собака. Думаю гражданский иск предъявить… – Прошу встать!.. В зал входят судьи. – Слушается дело по обвинению гражданина Ивана Степановича Вагнера в краже… К столу подошел профессор Вагнер. На вид ему можно было дать не более сорока лет. В его каштановых волосах, в окладистой русой бороде и нависших усах можно было заметить только несколько серебристых волосков. Свежий цвет лица, румяные щеки и блестящие глаза дышали силой и здоровьем. «И про этого человека говорили, что он совсем не спит!» – подумал судья, с недоумением оглядывая обвиняемого. Он ожидал встретить изможденного старика. И уже с живым интересом судья стал задавать формальные вопросы. – Ваше имя, отчество, фамилия? – Иван Степанович Вагнер. – Возраст? – Пятьдесят три года… В публике удивленно переглядывались. – Занятие? – Профессор Московского университета. – В профсоюзе состоите? – Состою. Работников просвещения. – Партийный? – Беспартийный. Под судом и следствием не состоял. – Гражданин СССР? – Да. – Женат? – Вдовец. – Признаете себя виновным? Профессор Вагнер неопределенно пожал плечами. – Нет, не признаю. – Но собак-то вы похищали? – Разрешите дать объяснение после допроса свидетелей. – Хорошо. Запишите, – обратился судья к секретарю. – «Обвиняемый виновным себя не признал». Вызовите свидетеля, участкового милиционера Ситникова! Что вы можете показать по делу? – В наше отделение милиции поступали заявления от граждан Бондарного переулка о пропаже собак. У гражданина Полякова пропал очень дорогой сеттер, у Юшкевич – мопс, а у Дерюгиных – даже персидский кот. Собаки исчезали бесследно. Их трупов не находили. Собак, очевидно, кто-то крал. – Производили вы розыск? – Пропала собака – дело не большое. Признаться, у нас не было времени по каждому случаю розыск делать. Но когда поступили жалобы гражданки Шмеман на гражданина Вагнера и заявление правления жилищного товарищества, мы стали наводить справки. Почти все потерпевшие указывали на профессора Вагнера. Он вообще чудной какой-то. Говорят, по ночам не спит. Или дома работает, или по улицам шатается. Дворник ихнего дома видел несколько раз, как Вагнер ночью возвращался домой с собачкой на аркане. В комнате его собаки лают, визжат. Улики были серьезные. Поэтому, вследствие поступивших заявлений, мы решили произвести у профессора Вагнера обыск и выемку его бумаг. Обыск производил я в присутствии председателя правления жилищного товарищества, дворника и гражданки Шмеман. В первой комнате обвиняемого ничего предосудительного найдено не было, кроме различных инструментов и машин неизвестного происхождения. Во второй комнате мы застали шесть собак различной породы, пола и возраста. Все они были привязаны к стене на коротких ремешках. У некоторых из них свисали головы, как бы околевали или устали очень. А на столе лежала белая собачка, лохматенькая, с пробитой в черепе дыркой, так что мозги видны были. Гражданка Шмеман опознала в трупе свою собачку, закричала и в обморок упала… В зале суда послышались сдержанные рыдания Шмеман. – Дэзи, Дэзи!.. – шептала она, всхлипывая. – Забранные бумаги мною представлены в суд, – закончил милиционер. – Распишитесь. Свидетель Жуков! Жуков, председатель правления жилищного товарищества, подтвердил показания милиционера. – Произвести обыск, – добавил он, – нас заставило еще то обстоятельство, что профессор Вагнер является очень непонятным жильцом. Жильцы думают, что он помешанный, и даже боятся детей выпускать. Во избежание паники и дезорганизации населения я просил бы подвергнуть Вагнера психиатрической экспертизе. Может быть, он опасен, – почему-то смутившись, прибавил Жуков, – и его выселить надо. Профессор Вагнер улыбнулся. – Чем же он опасен? – спросил судья. – Как вообще ненормальный! И соседи жалуются: шипит у него что-то в комнате, жужжит, а то взрывы вдруг… Еще дом взорвет!.. И собаки целую ночь воют… Неудобный жилец, одним словом. – Гражданка Шмеман! – Господин судья! – начала она дрожащим голосом, утирая платком слезы, и тотчас поправилась: – Гражданин судья!.. Он – убийца! – Она указала на Вагнера пальцем с двумя обручальными кольцами. – Я вдова… У меня никого нет… Он убил моего лучшего друга… Моя Дэзи!.. – И Шмеман опять заплакала. – Вы предъявляете гражданский иск? – Какой иск? За что? – За собачку… Вы об этом просите в вашем заявлении… – Ничто не вознаградит меня за потерю!.. – трагически произнесла она. – Я не знаю, что там написано… Остальные свидетели не внесли чего-нибудь нового. Дворник подробно рассказывал, как пропадали собаки на их дворе, как пропала и «остатняя» собачка Дэзи, как он видел Вагнера, приводившего в дом собак… Один из свидетелей опознал свою собаку среди «жертв» профессора Вагнера. Собака была жива, но она выглядела необычайно утомленной и, приведенная домой, проспала трое суток непробудно. – Среди бумаг, – сказал судья, когда допрос свидетелей был закончен, – у профессора Вагнера были взяты во время обыска журналы с различными записями, очевидно, о производимых им опытах над животными. Я оглашу некоторые из них. Вот, – начал судья, – записи профессора Вагнера об опытах: «Опытное животное: Диана, сеттер, самка, вес двадцать два килограмма. Вязкость крови во время бодрствования – две целых восемьдесят девять сотых. Вязкость крови в период истощения бессонницей – одна и сорок шесть сотых». Имеется и ряд таких таблиц: «Криоскопическая точка: нормальное состояние – пятьдесят девять сотых градуса; состояние повелительной потребности сна – пятьдесят восемь сотых градуса. Плотность: нормальное состояние – одна и шестьдесят четыре тысячных; состояние повелительной потребности сна – одна и пятьдесят семь тысячных. Вязкость: нормальное состояние – две целых семьсот одиннадцать тысячных; состояние повелительной потребности сна – два». Обвиняемый профессор Вагнер! Свидетельскими показаниями и оглашенными документами, я полагаю, вполне установлена ваша виновность. Почему же вы не признаете себя виновным? Объясните нам… – Граждане судьи! Я не отрицаю факта похищения собак, но виновным себя не признал, и вот почему. Всякая кража предполагает корыстную цель. У меня такой цели не было. Вы сами огласили документы, из которых суд мог убедиться, что я преследовал исключительно научные цели. Я веду опыты, имеющие громадное значение для всего человечества. Та польза, которую должны принести эти опыты, несоизмерима с ничтожным вредом, который я причинил. – Какие же это опыты? После некоторого колебания профессор Вагнер сказал: – Я работаю над проблемой усталости и сна. Победить усталость и уничтожить потребность сна – вот какую задачу поставил я себе. – И вы успешно разрешили ее? Правда ли, что вы сами уже обходитесь без сна? – Да, правда. Я больше не сплю и могу работать без утомления двадцать четыре часа в сутки. В публике произошло движение. Послышались удивленные возгласы и перешептывание. – Отчего же вы не опубликовали ваших достижений? – Я продолжаю совершенствовать свои методы. – Но не объясните ли вы, почему вы сочли нужным прибегать к таким странным и незаконным способам добывания собак для ваших опытов? Если опыты представляют ценность, правительство обеспечило бы вас всем необходимым для работы! Профессор Вагнер замялся. – Эти опыты слишком смелы. Они могли показаться даже фантастичными. В успех я верил, но на пути лежали неизбежные неудачи. Они могли погубить и дело и мою репутацию прежде, чем я достиг бы положительных результатов. И я решил производить их в тиши своего кабинета, на свой страх и риск. Но у меня было слишком мало личных средств на приобретение собак для опытов. Отказаться же от них, когда задача наполовину была разрешена, я не мог. И я был принужден… – Красть собак? – с улыбкой добавил судья. Профессор Вагнер выпрямился и ответил тоном глубокого убеждения в своей правоте: – Собачий век – каких-нибудь двадцать лет. Стоимость собаки – рубли, много – десятки рублей. Уничтожив же нескольких собак, я удлиню жизнь человечества втрое, а вместе с тем утрою и ценность человеческой производительности. Если за это я заслуживаю наказания, судите меня! Мне больше нечего прибавить. Судьи ушли совещаться. Публика зашумела, как встревоженный улей. Во всех углах образовались кучки спорящих о предстоящем приговоре. Слышались отдельные выкрики: – Кража остается кражей! – Но его опыты могут облагодетельствовать человечество!.. – Совсем не спать?… – говорил какой-то улыбающийся толстяк. – Слуга покорный! Позвольте отказаться от этого благодеяния! Еще Тургенев сказал, что вся наша жизнь – сон и лучшее в жизни – опять-таки сон!.. – Может быть, он врет? – Кто? Тургенев? – Да нет, Вагнер, будто он совсем не спит. Не может человек обойтись без сна!.. – Суд идет!.. При напряженном внимании был выслушан приговор. Признавая факт кражи установленным, суд присуждал профессора Вагнера к месяцу лишения свободы без строгой изоляции. «Принимая же во внимание прежнюю несудимость обвиняемого и отсутствие корыстных целей, наказание применить условно, установив годовой срок испытания…» – Слушается дело по иску жилищного товарищества… Публика хлынула из зала, обсуждая приговор, который, видимо, удовлетворил большинство: формально Вагнер наказан, фактически остался на свободе. Только некоторые критиковали приговор. – Значит, можно безнаказанно красть и убивать? – демонстративно громко спрашивала Шмеман, ища глазами поддержки. – Если нет корысти, то нет и кражи! Вагнеру надо подать кассацию! – говорили другие. Под перекрестными взглядами доктор Вагнер пробирался по коридору суда. Но он не обращал ни на кого внимания. Его озабочивала мысль: «Откуда же я возьму теперь необходимых для опыта собак?…» ------------------------------------ | 
