– Степка, Борька! – крикнула баба Катя, выглядывая с веранды. – А ну хватит по сараям шлындать, похлебка стынет! К внукам баба Катя обращалась с той же интонацией, что и к своим поросятам. Да и поросята у нее были сплошь Петьки, Васьки и Федьки. Наверняка и Борьки со Степками когда-то водились. Степа и Борис, десятилетние братья-двойняшки, вынырнули почти одновременно с разных концов двора. Прибежали на веранду и уселись за стол, не переставая болтать ногами. Словно и не думали останавливать бег. – Ну? – прошептал Борис, когда баба Катя ушла на двор. – Достал? Глаза его горели яркими угольками. – Фонарь достал, – спокойно и деловито ответил Степан. – Под сарай положил, к веревке. А крючка нету пока. – Может, на месте найдем какой-нибудь прут, согнем? – А если не найдем? – рассудительно ответил Степа. – Обратно возвращаться? Там только мусор один и ветки. Откуда там прутам взяться? – Не знаю… – вздохнул Борис. – Тогда по дороге будем искать. Во! На ремдвор заедем, там точно найдем. – Это можно, – солидно согласился Степа. – Еще аптечку для велика надо прихватить, у деда снять. – Да зачем?! Ехать-то всего пять километров. – Вот пробьешь баллон посередь дороги – будет тебе «зачем»… Борис бросил ложку и уставился куда-то в неведомую даль, возбужденно выбивая дробь пальцами на темной, сплошь изрезанной поверхности стола. Мысленно он был уже там, на месте. Велоаптечки и прочие предосторожности казались ему досадными препятствиями, не стоящими внимания. Жаркое солнце перевалило через зенит. Все стало медленным, ленивым, словно завязло в жаре. И воздух, и пыль на дороге, и редкое кудахтанье с соседних дворов, и запах сена… Все словно повисло, остановилось между временем.
Пять километров по жаре на скрипучих «Школьниках» здорово вымотали обоих. Но Борис усталости не замечал и брата не жалел. Даже на горках старался темпа не сбавлять, выжимая из себя все свои мальчишеские силы. Сельская дорога пылила, сухо шуршала под колесами, огибала бугры, приспускалась к мостам над узкими тенистыми речушками. Наконец Борис перестал крутить педали, дождался, пока велосипед сам остановится, и перевел дух. Степа догнал его через полминуты. – Вон, глянь… – сказал Борис. – Почти приехали. В низине перед ними блестели три больших квадратных пруда. Пруды были старыми и, кажется, искусственными. Их для чего-то раньше использовали, очень давно. То ли фабрика здесь стояла, то ли рыбу разводили, то ли просто поля поливали. Теперь здесь ничего не было. Берега обвалились, поросли темным кустарником и деревьями. Квадратными пруды казались только издалека. Вблизи же было видно, что очертания давно потеряли геометрическую точность, а углы скруглились. Но не за этим ехали сюда братья, не углы мерить. Оба знали – за самым дальним прудом есть ложбинка, вся заросшая ракитой. И там, за густыми зарослями, прятались развалины из старого камня. Очень странные развалины – не дом, не сарай, не погреб. Что-то среднее. Пожалуй, это и была та самая фабрика. Осталось от нее немного – две стены, груды валунов и еще какие-то бортики, лесенки, даже колонны. Среди развалин был вход в подвал. Братья видели его своими глазами и даже прошли по нему несколько метров. Дальше не смогли – он заканчивался ямой или колодцем, глубину которого понять было сложно. Да и не очень-то хотелось проверять, когда за спиной мама с беспокойством зовет обоих братьев, не понимая, куда они исчезли. Решили отложить исследование на потом. И вроде почти забыли. Но вдруг услышали от соседа, старенького, вечно выпимши пастуха деда Егора, историю. Непростая это была шахта. Говорят, в войну в ней немцы прятались. Целый отряд ушел и так и не показался. Наверно, утонули все. Со всеми своими ремнями, погонами и автоматами. «Я должен это проверить», – заявил в тот раз Борис. И разубедить его не мог никто в мире. Заробевший поначалу Степа позже тоже подхватил эту волнующую идею: подготовиться, вооружиться фонарями, веревками и крючьями – и ощупать дно ямы в поисках старой-старой тайны. Ну не бездонная же она в самом деле – эта яма? Сегодня день настал. – Погнали! – Борис оттолкнулся ногой и устремился на велосипеде к прудам – прямо через колючий скошенный луг. Вблизи развалин вдруг навалилась тишина. Чуть доносился плеск волн с берега, немного шелестели ракиты. Но все как-то приглушенно, неясно. Словно имелась невидимая, но осязаемая граница у этого маленького тенистого мира с мягкой землей и влажным воздухом. Вскоре у Степки чуть екнуло сердце: он увидел вход в подземелье, черный и мрачный. И мелькнула мысль – а может, не надо? Глупости ведь это – одним, без взрослых лезть в какую-то яму, в темноту… Но в следующую секунду он уже смотрел на Бориса – тот был весь в движении и энергии, горел, как пламенный моторчик, разматывал веревку, сгибал из железного прута крючок-щуп, больше похожий на кочергу, проверял батарейки у фонарика… Его уже не остановишь. Только разочаруешь на всю жизнь и останешься в его глазах нытиком и трусом. – Ну, пошли! – торжественно проговорил Борька, и глаза его так и горели неуемным азартом. – Представляешь, если автомат найдем, а? Фонарь оказался слишком тусклым, но глаза все же привыкли к сумраку. Пещера изнутри была пустая и странно чистая. Кирпичная кладка на стенах и пружинящий слой прелой листвы под ногами, больше ничего. Ни надписей, ни кострищ, ни битых бутылок. Борис взял покрепче фонарь, опустился на четвереньки и заглянул в яму. Смотрел долго, дна не увидел, но остался доволен. – Нормально, – сказал он. – Там стенка кирпичная. Я по этим кирпичам – как по лестнице. – Веревку привязать некуда, – вздохнул Степан. – А ничего! Вот, глянь… Наматываешь на руку, пропускаешь через спину… вот так… и на вторую руку наматываешь. Теперь не выпустишь, главное, сам крепко упрись. Да не бойся, я на ней висеть не собираюсь. Так, на всякий случай… Какое-то время Борис провозился, закрепляя на себе крюк. Он был длинный, в рост самого Бориса, и все время норовил неудобно повернуться. Наконец кое-как прицепил на ремень. Фонарик же пристегнул к пуговице – на нем имелась для этого петелька. Завязал под мышками веревку. – Держи крепче! – задорно воскликнул он и, сопя, полез во тьму, оставив брата в темноте. Степка старался держать веревку чуть натянутой. Так он чувствовал, что Борька внизу шевелится, движется – в порядке он, короче. – Отпускай! – кричал снизу Борька. – Еще отпускай! И все равно было не по себе. И с каждой минутой все больше. По лицу покатился пот, веревка стала больно резать кожу. Вдруг показалось, что он уже целую вечность стоит во тьме с этой веревкой, слыша далекий голос Бориса: «Отпускай…» «Да сколько можно лезть! – в отчаянии подумал Степа. – Веревки же не хватит». – Отпускай еще, – донеслось до него. – Давай обратно! – не выдержал Степан. – Отпускай… – ответил приглушенный голос. Веревка вдруг резко натянулась. Степан машинально напряг левую, страховочную руку… но вдруг понял, что пальцы не ощущают конец веревки! Нет ее, кончилась! Новый рывок веревки сбил его с ног. Правой руке не хватило сил удержать, веревка вылетела и проворной змеей умчалась в темноту колодца. Степка упал на колени, с ужасом глядя во мрак. – Борька! – крикнул он дрожащим голосом. – Вылезай, я веревку уронил! Он ждал, что брат сейчас засмеется в ответ, скажет какую-нибудь необидную колкость про трусливого Степку… Но прошла целая вечность, а от Бориса не донеслось ни звука. – Борька! – отчаянно закричал Степа. Он кричал и кричал, но ему не отвечало даже эхо. Голос тонул в душном сумраке колодца. Он уже сам хотел лезть за братом, но внезапно пришел в ужас от того, что они оба окажутся там, на дне. И никто не будет знать, куда они исчезли, где искать. – Борька, скажи что-нибудь! – в последний раз крикнул он, размазывая слезы. Выскочил наружу из-под сводчатого входа. И сразу ослеп от нестерпимо яркого солнца. Оно смотрело на него без всякого интереса. Оно ничем не могло помочь, да и не собиралось. Солнце видело много несчастий, трагедий – ему было все равно. Степка вскочил на велосипед – скорее нужно искать людей. Рванул через луг на дорогу… вернее, хотел рвануть. Колеса вязли в сухой почве, ехать приходилось в горку. Кое-как вскарабкался на пустынную дорогу. Сразу понял, что торчать на месте и ждать – мало проку. Надо двигаться, тогда больше шанс кого-нибудь встретить. Стояла тишина. Только треск тракторного дизеля дробил воздух где-то в полях, очень далеко. Жара колыхалась медузой, прижигая кожу своими щупальцами. Поехал, набирая скорость. Тут же вспомнил – поселок! Или ферма. В общем, какие-то домики были по правую руку от дороги, далеко в стороне. Огибали эти домики долго, значит – быстрее будет напрямик. И недолго думая соскочил с большака в поле, на крепко утоптанную тракторную колею. По всем расчетам выходило, что вон за тем недалеким пролеском и должны оказаться домики. Но вот пролесок за спиной, а никаких домиков нет. Только еще одно поле. И за ним – еще один пролесок. Степка разогнался изо всех сил – уж за тем-то пролеском точно должны быть домики! На какой-то яме велосипед здорово грохнул – и вдруг педали перестали крутиться, застряли. Степка поднажал, что-то хрустнуло. После этого педали начали проворачиваться свободно, потеряв всякое сцепление с цепью и колесом. Степан едва не зарыдал в голос. К тому же он понял, что впопыхах схватил Борькин велосипед. А свой – с висящей на раме кобурой с инструментами и аптечкой – так и остался там, под ракитами. Он побежал. Горло пересохло, пот хлюпал в кедах. Солнце уже было над кронами деревьев. Ему надоело смотреть на взмокшего испуганного мальчишку, оно уходило. Степка продолжал бежать, хотя и за вторым перелеском не обнаружилось никаких домиков. И как возвращаться к дороге, он уже не помнил. Он мечтал только об одном – встретить кого-нибудь, хоть кого-нибудь! Где-то по-прежнему трещал трактор. Солнце уже скрылось. По траве полз туман, гомонили лягушки в низинах. Дома с тревогой переглядывались родители. В колодце сидел брат Борька – может, раненый, со сломанной ногой, может, без сознания. Он ждал помощи, он, наверно, кричал, звал кого-нибудь. Все, что сейчас мог Степка, – это только бежать. И уже наступили сумерки, а перелески и поля все так же однообразно сменяли друг друга. Ни единого огонька не светилось сквозь листву. Степка давно знал, что бесповоротно заблудился, но не мог остановиться. Просто не мог. И он даже не особенно обрадовался, когда в полной темноте вдруг выскочил на дорогу и увидел знакомый указатель. И побежал по этой дороге, и достиг развилки, от которой до деревни было всего ничего. Пересек, шатаясь, безлюдную улицу, каким-то чудом не валясь с ног. Поднялся на крыльцо, споткнувшись о велосипед, толкнул всем телом дверь, ввалился в комнату. Упал на колени, разразился плачем, от которого тело разрывалось пополам. Сквозь слезы он смутно видел лицо матери. – Ну, тише, тише, – сказала мама. – Пришел – хорошо. Пойду отца позову, он тебя ищет. – Мама… мама… – захлебывался Степан. – Борька в яме… в колодце… нужно ехать… я звал, он молчит… – Успокойся, куда ехать? Зачем ехать? – Борька в колодец упал… он там лежит… – Что ты несешь, какой колодец? Борька дома давно, в комнате сидит. Слезы просохли. – Дома?! И тут же понял – он же едва ноги не поломал о второй велосипед на крыльце. Откуда он взялся? Степка поднялся, хотя ноги едва держали. Прошел в другую комнату, боясь, что его просто утешают для вида. Борька сидел на кровати, ел булку, запивал молоком. Увидев брата, отставил кружку, посмотрел на него круглыми темными глазами, в которых было нечто такое, что Степан сам испугался. Эти глаза были страшнее, чем тот колодец. Надо было что-то сказать, но Степан не мог. Сердце стучало, как паровой молот, пульс колотил в виски, а горло драла наждачка. Он просто стоял и смотрел. И Борька тоже смотрел. Тоже молча. И почему-то было ясно – бесполезно спрашивать. Он ничего не скажет. И действительно, не сказал ни слова. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
– Степка, Борька! – крикнула баба Катя, выглядывая с веранды. – А ну хватит по сараям шлындать, похлебка стынет!
