Воскресным утром 25 марта 1810 года в Сарагосе было солнечно. Яркие лучи света проникали в просторную комнату особняка на площади Сан-Лоренцо, где, стоя перед старым ртутным зеркалом, брился молодой капитан Второго драгунского полка Анри де Крессэ. По непонятной для капитана причине его вызвали воскресным, да еще и праздничным утром к главнокомандующему, назначив время приема ровно на десять часов. Нужно сказать, что главнокомандующий французской армией в Арагоне, генерал Сюше, рассматривался не просто как высокопоставленный офицер, а чуть ли не как вице-король этой провинции. К тому же двадцать пятого марта вся Сарагоса отмечала праздник Благовещения, так что Анри никак не мог сообразить, зачем его, простого командира драгунской роты, временно находящейся в распоряжении Арагонской армии , вызывают в резиденцию генерала, да еще в такой день… Поэтому молодой офицер самым серьезным образом отнесся к своему внешнему виду. Он выбрился начисто, ибо во французской армии по установившейся с незапамятных времен традиции драгунские офицеры не носили усов. Впрочем, это, наверное, было к лучшему. Усы только испортили бы красивое, благородное лицо Анри с изысканно очерченными губами. Закончив бритье и надев идеально чистую, свежую батистовую рубашку, молодой офицер повязал на шее длинную и широкую черную шелковую ленту, «галстук», как называли этот предмет туалета. Потом с удовольствием просунул руки в рукава вычищенного и еще теплого от утюга свежевыглаженного мундира, который помог ему надеть старый слуга. Жалованье капитана позволяло нанять слугу, и де Крессэ три года назад пригласил к себе на службу старого отставного драгуна по имени Жак. Этот бывший вояка уже не способен был к строевой службе, но без войны и без лошадей не знал, зачем вообще жить на свете. Он прекрасно мог подшить порванный мундир, отлично готовил, великолепно ухаживал за лошадьми и, конечно, давал молодому офицеру кучу ценных советов. Вот и сейчас, вручая шляпу своему господину, он покачал головой и многозначительно заметил: – Мой капитан, вы идете к большому начальству, лучше уж наденьте все по парадной форме. Действительно, высокую двуугольную шляпу во французской армии носили для прогулок и визитов – в общем, вне строя. Анри, секунду поразмыслив и вспомнив простую истину военных всех времен и народов: «Лучше перекланяться, чем недокланяться», произнес: – Хорошо, дай каску… с султаном. Старый слуга принес большую кожаную коробку и отдельно круглый футляр, похожий на тубус. Подобно духовному лицу, творящему священнодействие, Жак медленно открыл коробку и извлек оттуда позолоченную каску с гребнем, украшенным роскошной тисненой бронзой. На гребне красовался огромный конский хвост, а низ каски и ее козырек были отделаны дорогой леопардовой шкурой. Неспешным жестом слуга открыл тубус и извлек на свет Божий длинный, пышный, ярко-зеленый с алым верхом султан из петушиных перьев, прикрученных к гибкому штырю китового уса. Потом вставил султан нижним концом в трубочку, прикрепленную внизу каски справа, повернул рычажок зажима и, зафиксировав султан, подал это настоящее произведение искусства своему начальнику. Он сделал это с таким важным видом, что казалось, будто он был не слугой, а епископом, подающим золотой царственный венец на коронации какого-то монарха. Де Крессэ надел сверкающую каску, поправил портупею, державшую роскошный парадный палаш с эфесом из позолоченной бронзы, натянул свежие замшевые перчатки с крагами. Поблагодарив слугу кивком головы, он прошел несколько шагов по лестнице и толкнул тяжелую дверь. Веселые солнечные лучи ударили молодому человеку в лицо, и он с наслаждением вдохнул свежий ветер, пронизанный острыми запахами весны. Вдали, раздавался негромкий перезвон колоколов, а со стороны центральной площади был слышен едва различимый гул толпы. Анри прикрыл ладонью глаза от ослепительного света, пока зрачки не привыкли к яркому солнцу, и уверенно зашагал по улице. Капитан де Крессэ оказался в Сарагосе лишь недавно, но прекрасно знал дорогу к особняку, занимаемому главнокомандующим. Впрочем, каждая собака в Сарагосе знала, где располагается генерал Сюше, и именно об этом молодой офицер был осведомлен в первую очередь, когда приехал со своей ротой на пополнение Арагонской армии. Конечно, надо было бы повернуть налево, и через три минуты он был бы уже на широкой улице Коссо, а еще минут через пять – у самой резиденции. Но Анри вышел заблаговременно, ему хотелось немного прогуляться, посмотреть на город, который готовился к празднику, да заодно собраться с мыслями перед непонятным и вызывающим у него некоторые опасения визитом к главнокомандующему. Именно поэтому молодой капитан повернул направо и двинулся в сторону площади Сео. Поравнявшись с мрачным старинным зданием церкви Сан-Сальвадор, он вышел на маленькую улочку и буквально через минуту оказался на широкой площади перед величественным собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Хотя для воскресенья и для Испании был еще, можно сказать, ранний час, но на площади перед громадным зданием было многолюдно. Кто-то выходил на улицу из темного проема портала собора, побывав уже на первой утренней молитве, кто-то только что пришел на площадь в ожидании предстоящего зрелища… В любом случае, там и сям виднелись нарядно одетые люди. Мужчины посостоятельней щеголяли в ладно скроенных французских фраках, узких кюлотах, чулках и башмаках с серебряными пряжками. Их жены и дочери были облачены в платья по последней французской моде. Зато смуглолицее смеющееся простонародье выделялось яркими национальными костюмами. Мужчины были облачены в короткие куртки «чалеко» и «чакеты», талии были обернуты пестрыми поясами «фаха». Женщины носили недлинные клетчатые платья и яркие косынки. И у тех и у других на ногах были неизменные плетеные сандалии, характерные для Арагона – альпаргаты. Наконец, все женщины: и богатые, и не очень – носили на голове мантильи – кружевные вуали наподобие фаты. Только мантильи чаще всего были черного цвета и приподнимались на голове за счет высокого гребня, вставленного в прочно завязанные в узел волосы. Старухи в черном что-то сердито обсуждали, но их гортанные скрипучие голоса перекрывал веселый смех юношей и девушек и громкие восклицания мужчин, приветствовавших своих знакомых. Спиной к собору по обеим сторонам от входа стояли отряды пехоты в парадной форме. Де Крессэ наметанным взглядом тотчас же определил: две роты гренадер. Одна из этих рот, справа от входа, была французской, а та, что стояла слева, – польской. На ослепительном солнце алые султаны, венчающие огромные меховые шапки французских гренадеров, казались яркими цветами. Латунные бляхи сияли начищенным металлом. Темно-темно-синие мундиры солдат подчеркивали белизну лацканов, и скрещенных на груди вычищенных ремней полусабель и патронных сум. Поляков легко можно было отличить по непривычным для французской пехоты ярко-желтым лацканам на темно-синих мундирах. У польских гренадер были также яркие алые высокие султаны, но вместо меховых шапок поляки носили кивера с латунными бляхами. Французские солдаты, составив ружья в козлы, смеялись и перекидывались шутками, время от времени обращаясь к прохожим, особенно к женщинам. Вот три испанские девушки, как бы невзначай, прикрыв лица веерами, прошли перед строем, только искоса бросив любопытный взгляд на французов. – Эй, сеньорита, – воскликнул молодой солдатик и добавил на ломаном испанском, – quando casamos ?! – Nunca ,– бросила, чуть повернувшись в его сторону, испанка, и все девушки прыснули со смеху… Поляки выглядели иначе. Хотя до церемонии оставалось еще два с лишним часа, офицеры на всякий случай приказали подчиненным стоять с оружием в руках и придирчиво инспектировали все детали обмундирования и амуниции. Де Крессэ невольно вспомнил, как один старый офицер рассказывал ему, что для солдата всякое веселье сводится к раннему подъему: «Представьте себе, что Император или маршал решил провести торжественный смотр в полдень, чтобы отметить какой-нибудь праздничный день. Тогда генералы, вне всякого сомнения, назначат инспекцию на 11 часов утра, полковники, конечно же, построят свои полки в 10 утра. Командиры батальонов пожелают удостовериться, что у всех все нормально, и выведут свои батальоны на линию в 9 утра, и так дальше до последнего капрала, который подымет свое отделение в 5 утра. Вот такое веселье у солдата». Тем не менее де Крессэ не мог налюбоваться высокими ладными бойцами, большей частью светловолосыми. Они выглядели подтянуто и отличались каким-то особым воинским шиком. Капитан вспомнил, что о Вислинском легионе, к которому принадлежали эти гренадеры, ходили легенды, и, штурмуя в свое время город, они совершали настоящие чудеса. Проходя мимо французской роты, не занятой еще построением, де Крессэ козырнул непринужденно переговаривавшимся французским офицерам, и те ответили ему приветливым салютом. Улыбка молодого пехотного офицерика была такой искренней, что де Крессэ почувствовал себя просто обязанным сказать ему хотя бы пару слов. Подойдя, он самым естественным тоном бросил: – Готовитесь к празднику? – Так точно, – весело ответил совсем молодой капитан. – А что теперь, на празднике Благовещения присутствует и армия? – А вы разве не знаете? – изумленно ответил пехотинец. – Да и к тому же сегодня не только Благовещение. Весь город празднует бракосочетание нашего Императора с эрцгерцогиней австрийской Марией-Луизой! Де Крессэ изумленно расширил глаза: – Бракосочетание Императора?! – Ну да, конечно. Сам командующий прибудет сюда в полдень на торжественный молебен… а вечером весь город гуляет, ну и мы тоже, говорят, будет иллюминация, фейерверк, танцы. Де Крессэ несколько раз одобрительно кивнул головой, улыбнулся и, попрощавшись с пехотным офицером, пошел дальше сквозь пребывающую на площадь толпу. «Вот уж действительно неисповедимы пути Господни и загадочна душа человека! – размышлял он. – Ведь этот город меньше года назад отчаянно дрался с нашими войсками!» Действительно, Сарагоса билась с французами насмерть, жестоко, беспощадно к врагам и к себе также. Но потом город понял, что дальше драться невозможно, и в его душе что-то надломилось. И когда 22 февраля 1809 года остатки гарнизона вышли нестройными толпами из ворот Портильо и, небрежно покуривая сигары, бросили оружие, капитуляция была полной. Спустя два дня маршал Ланн вместе с маршалом Мортье торжественно въехали в признавшую поражение столицу Арагона. Когда же в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар был отслужен молебен в честь окончания боев, а епископ воздал благодарение Богу за то, что он даровал победу французскому оружию, гордые сарагосцы не желали больше драться, они как бы сказали себе: «Для нас война закончена, а если кто-то хочет повторить наш подвиг, милости просим!» Погруженный в эти мысли молодой капитан дошел до площади Сан-Антон, прошел по узкой улице Платерия и вышел на длинную рыночную площадь. Здесь уже вовсю царило оживление. Вся площадь была заполнена лотками торговцев, продававших рыбу, фрукты, овощи, мясо, всевозможную снедь, сласти и разные безделушки. В нос бил то острый запах свежих апельсинов и лимонов, то сладкий аромат корицы, то дразнящий аппетит, густой запах свежих булок и печенья с пряностями… Пройдя рыночную площадь, де Крессэ через пару минут почти замкнул круг своей прогулки и вышел на широкую улицу Коссо. До особняка главнокомандующего оставалось несколько минут ходьбы. Тут Анри от размышлений о судьбах мира и города вернулся к мыслям лично о себе: «Какого черта я потребовался командующему, да еще в такой день?» К сожалению, единственным объяснением, которое можно было дать этому обстоятельству, была дуэль. Да, да! Дурацкая, совершенно ненужная дуэль с адъютантом главнокомандующего Эвраром де Монтегю. Это произошло несколько дней назад, когда десятка полтора офицеров собрались отметить возвращение главных сил армии из безуспешного, правда, похода на Валенсию. Никто и не сомневался, что этот «поход», а точнее, некая имитация наступления на знаменитый город, был лишь формальной данью приказу короля Жозефа, брата Наполеона, возведенного на испанский престол. Никто, даже генерал Луи-Габриэль Сюше, командующий тридцатитысячной Арагонской армией, не воспринимал его всерьез как начальника. «Даже», потому что Сюше был человеком политически осторожным, с начальством не спорил, а тем более с королем Жозефом, на племяннице супруги которого недавно женился. Выгоду от этого брака генерал никак не хотел портить скандальными выходками. Поэтому он приказал двинуться на Валенсию, где стояла мощная испанская армия, поддерживаемая к тому же с моря англичанами. Ясно было, что часть Арагонской армии никак не сможет взять Валенсию. Да и Сюше двинул в поход предельно малые силы, чтобы ничем не рисковать, а доложить потом начальству: – Сир, мы сделали все, что могли, но, увы, обстоятельства оказались сильнее нас. Теперь, после этого псевдопохода, в доме, где вольготно расположился на постое офицер штаба Раффрон, собрались его друзья и друзья друзей – офицеры гусар, кирасир и, конечно, штабные. Среди прочих приглашенных был и Анри. Его позвал один из офицеров Тринадцатого кирасирского полка, с которым он успел подружиться за время своего недолгого пребывания в Сарагосе. Буквально сразу, едва началась пирушка, взгляд Анри скрестился со взглядом молодого офицера, облаченного в роскошный гусарский мундир. На левом рукаве его темно-синего расшитого золотом доломана красовалась белая шелковая повязка с золотой бахромой, знак адъютанта главнокомандующего. Адъютант, которого звали Эврар де Монтегю, красавец с тонкими, будто нарисованными усиками, почти постоянно улыбался какой-то странной, то ли небрежной, то ли брезгливой улыбкой. Эта улыбка не понравилась де Крессэ. Но, впрочем, через миг он об этом забыл, потому что офицеры начали оживленную беседу. Кто-то из гусар с хохотом рассказывал, как на походе они с приятелем добыли целую бочку великолепного вина из Кариньены, кто-то из штабных, сопровождая свой рассказ двусмысленными шуточками, говорил, что к маршалу в скором времени должна приехать из Франции молодая красавица жена. Это вызвало, конечно, поток самых смачных комментариев и веселого смеха. А кто-то рассказал о том, как во время штурма Сарагосы нашел в библиотеке университета целую кучу разных фолиантов, и на память даже прихватил крошечную старинную книжечку, которую с тех пор носит в кармане фалд. Едва взглянув на томик, Анри тут же точно назвал время его издания, и разъяснил даже, по какому поводу была выпущена книжка. Все по-раскрывали рты от удивления. Тогда де Крессэ пришлось рассказать о том, как он рвался служить в армии, но его отец, убежденный роялист, категорически запретил даже думать о том, чтобы идти в войска, носящие страшные синие мундиры, встав под знамена тех, кто убил короля и уничтожал священников. Напрасно Анри доказывал, что время анархии уже давно прошло, и что Бонапарт, ставший первым консулом, вернул стране и порядок, и веру и законность. Отец ничего слышать не хотел. Он посадил его почти что под домашний арест в родовом замке, а чтобы юноша не скучал, а заодно занялся самообразованием, поручил Анри разобрать кучу старинных фолиантов и рукописей, которые хранились в семейном архиве с незапамятных времен. Нужно сказать, что отец Анри, хоть и роялист, был человеком самых передовых взглядов. Своих крестьян он не только не тиранил, а наоборот, помогал им всем, чем мог. Вся округа знала его как человека доброго и честного. Потому, когда в Революцию из Парижа приехал какой-то подпоясанный трехцветным шарфом чиновник и начал агитировать крестьян за свободу, равенство и братство, а также призывать всех дворян, мужики просто вышвырнули его из деревни пинками под зад. Так что родовой замок нисколько не пострадал, и Анри целых три года просидел за разбором старинных книг и расшифровкой древних рукописей. На этом «научная часть» беседы завершилась и началась ненаучная. Тосты следовали один за другим. Пили за Императора, за победу, за генерала Сюше и даже за его жену, за пехоту, за кирасир, за гусар… а потом кто-то, увидев мундир Анри, воскликнул: – За драгун! На что Монтегю ни с того ни с сего презрительно бросил: – Что за них пить, никакого толку от этих драгун: ни пехота, ни кавалерия… Адъютант сказал это, наверное даже не подумав. И конечно, он ничего не имел против драгун, а просто почувствовал в глазах де Крессэ неприязнь, и ему захотелось уязвить молодого офицера, своего ровесника. Но Анри тотчас же ударила в голову кровь. Он прекрасно понял, что вопрос не о драгунах и не о гусарах, а о нем лично, и гневно воскликнул: – А меньше всего толку от штабных фанфаронов. Монтегю, все так же улыбаясь, привстал, посмотрел в глаза де Крессэ и, растянув губы так, что блеснули белые зубы, медленно повернул в руке бокал, а потом внезапно плеснул его содержимое прямо в лицо капитану. К счастью, вино оказалось белым, а бокал – полупустым, но это было не важно… Анри буквально взревел от гнева и выхватил палаш из ножен. Монтегю, отскочив назад, схватил свою саблю, и ее полированный клинок тотчас же зловеще блеснул в красноватом свете свечей. Все это произошло буквально в считаные секунды. Еще миг – и они убили бы друг друга, но тут все собравшиеся вцепились в драчунов, двое или трое схватили за руки де Крессэ, двое или трое держали Монтегю. – Господа! – воскликнул пригласивший всех к себе офицер. – Господа, что вы делаете! – А потом словно понял, что сказал глупость, и добавил: – Только не здесь и не сейчас! – Нет, сейчас же, сейчас! Сейчас!! – кричал де Крессэ. – Да!! Да!! – восклицал в ответ Монтегю. – Дайте-ка мне этого зелененького красавчика, – очевидно намекая на цвет драгунского мундира, кипятился он, – я сделаю из него мелко нашинкованный салат!! В общем, о примирении не могло быть и речи. Почти что держа под руки обоих соперников, компания прошла по улице Коссо, в ту часть города, которая чуть больше года назад была ареной боев. Днем здесь, разбирая завалы, беспрерывно копошились сотни рабочих, но ночью стояла жутковатая тишина, и видно было только разбитые стены и зияющие зловещими черными дырами дверные проемы и окна. Едва нашлась небольшая ровная площадка, как дуэлянты сбросили мундиры, выхватили оружие и встали в боевую стойку. Два фонаря освещали мерцающим блеском решительные лица обоих противников и полированную грозную сталь острых клинков. Все произошло практически мгновенно. Монтегю успел нанести только пару ударов саблей, которые Анри, искусный фехтовальщик, без труда отразил. Еще миг – и де Крессэ, сделав резкое стремительное движение, вонзил палаш в правую руку противника. Обливаясь кровью, адъютант выронил саблю из рук. Правда, он кричал, что еще может стреляться на пистолетах, что все равно прикончит этого негодяя, драться дальше им уже никто не дал. Кровь пролилась, и для всех долг чести был выполнен… На следующий день Анри проснулся с больной головой и с осознанием того, что наделал глупостей. Теперь, идя по улице Коссо, он невольно вспомнил в деталях всю эту историю, а в голове у него билось: «Неужели этот адъютант донес? Конечно! Иначе зачем меня вызвали к главнокомандующему, да еще и в такой день… А может, – мелькнула в который раз мысль, – речь идет о моей роте? Может, все-таки пришел ответ из военного министерства?» Действительно, пребывание Анри де Крессэ в Сарагосе было довольно странным. Дело в том, что Второй драгунский полк в прошлом году сражался поблизости от столицы Арагона, прикрывая осаду, но потом поступил в распоряжение корпуса Виктора и ушел с ним на юг Испании. Маршевая же рота, вышедшая на усиление полка из Франции, была направлена на Сарагосу. Так командир этой роты де Крессэ оказался в двусмысленной ситуации. Командование Арагонской армией, которой не хватало кавалерии, видело в приказе, данном отряду Второго драгунского, только то, что он должен был подкрепить войска под Сарагосой, а молодой капитан считал, что его людям следует идти на усиление своего полка, а значит, на юг. В общем, послали письмо в Париж военному министерству за разъяснением… «Может, наконец, роту пошлют к нашим? – вопрошал себя де Крессэ и сам себе отвечал: – Но тогда какого черта вызывает сам главнокомандующий? Подобный приказ мог передать любой штабной офицер. По меньшей мере, странно». Погруженный в свои размышления, де Крессэ и не заметил, как очутился поблизости от особняка графа Фуэнтеса. Ошибиться в том, где находилась резиденция главнокомандующего, было невозможно. На широкой в этом месте улице Коссо напротив дворца уже стоял отряд почетного караула в ожидании выхода главнокомандующего. Это была рота польских улан и рота французских кирасир в сверкающих латах. Все кавалеристы стояли подле своих коней, кто-то болтал, кто-то поправлял амуницию, кто-то курил короткие пузатые трубки – до выхода главнокомандующего оставалось еще почти два часа. Несколько офицеров в мундирах разных полков о чем-то оживленно беседовали. Среди них де Крессэ заметил и двух офицеров в роскошных адъютантских мундирах гусарского образца с белыми ментиками и белыми с золотом повязками на левой руке. Де Крессэ вежливо отдал честь офицерам, которые в ответ небрежно козырнули, и направился к входу в особняк. По краям от входа стояли два гренадера в парадных мундирах и высоких меховых шапках, совсем такие, как он видел перед собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
Воскресным утром 25 марта 1810 года в Сарагосе было солнечно. Яркие лучи света проникали в просторную комнату особняка на площади Сан-Лоренцо, где, стоя перед старым ртутным зеркалом, брился молодой капитан Второго драгунского полка Анри де Крессэ.
