«Я должна как-то выпутаться из этой истории». Елена заторможенно рассматривает темное пятно от чашки с кофе на белой ламинированной поверхности стола. «Я должна как-то выпутаться из этой истории». Весь ее мир рушится, поэтому вот сейчас, в этот момент, она останавливает взгляд на чем-то таком маленьком и незначительном. Заставляет себя поднять глаза, осматривает полицейский участок, пытаясь сосредоточиться на бумажке, которую вручил полицейский. «Права арестованных» — вот что это. Она может воспользоваться услугами адвоката, может не рассказывать все полиции, может получить еду и питье. А также имеет право на 800 крон компенсации, если была неправомерно задержана более чем на десять минут. Как долго она уже сидит здесь? Во всяком случае больше десяти минут. — Вы прочитали? — заглядывает ей в глаза полицейский, сидящий напротив: молодой сухощавый парень не старше тридцати лет в мундире явно не своего размера. Рядом с ним сидит его коллега, чуть постарше, в сером костюме, из-под которого виднеется белая рубашка. Пока он не проронил еще ни единого слова. — Да. — И все-таки вы отказываетесь от адвоката? — Отказываюсь. Полицейский в мундире бросает взгляд на коллегу. Тот откашливается: — Фру Сёдерберг, вы понимаете, почему вы здесь находитесь? Ответить Елена не успевает: все помещение участка вдруг освещается вспышкой фотоаппарата, слепящей и ее, и полицейских. Сердитый крик вскочившего со стула старшего: — Можно убрать этих фотографов от окон?! Елена оборачивается — и ее лицо еще раз освещает вспышка. Она на мгновение поднимает обе руки, будто капитулирует. Они получили то, за чем пришли: фото знаменитой Елены Сёдерберг, находящейся под арестом, в наручниках, униженной, подавленной. — Уберите их оттуда! — снова командует старший. Несколько молодых полицейских бросаются на улицу, оставшиеся опускают жалюзи. Но ей сейчас это безразлично. Пусть фотографируют что хотят. — Фру Сёдерберг, — обращается к ней полицейский, делая глубокий вздох и поправляя рубашку, — нам с вами придется пройти еще некоторые процедуры. Мы сделаем анализ ДНК, возьмем отпечатки пальцев… и тому подобное. Возможно, это займет около часа. Вам понятно? — Да. Хорошо. — После этого вас поместят в камеру до тех пор, пока не отведут к судье. — Он внимательно смотрит на нее. Чего он ожидает? Чтоб она что-нибудь сказала? — Но сначала я обязан зачитать вам обвинение. Она снова не произносит ни слова. Старший медлит, будто думает, что ему делать, но все-таки решается и лезет за своими очками в карман пиджака. Создается впечатление, что ему не хочется этим заниматься. Читает он медленно, чисто механически, словно в его руках инструкция к новой кухонной плите: — Елена Сёдерберг, вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве Луизы Андерсен согласно статье 237. Елена смотрит ему в глаза. И это все? Это звучит как какая-то неважная ерунда. Преднамеренное убийство. Статья 237. Луиза Андерсен. Остальные сотрудники участка, находящиеся вокруг нее, сидящие за столами, а также две женщины-полицейские с короткими стрижками, стоящие возле кофеварки, стараются делать вид, что они не слушают все это. Но в помещении стоит гробовая тишина. Все напряжены и внимательны. Зазвонил телефон, но никто не берет трубку — никто не хочет пропустить ни малейшего эпизода этого действа. Сейчас прямо перед ними создается история. Люди будут вспоминать об этом дне годами. Вечером, когда полицейские придут домой к своим семьям и сядут ужинать, они станут рассказывать о том, что здесь происходило. Дети будут слушать их с раскрытыми ртами, тараща глаза. Историю о падении могущественной семьи Сёдерберг. Об убийстве некой невинной Луизы Андерсен. Елена смотрит в глаза молодому полицейскому, потом старшему. Она может сама закончить за них. Они это заслужили. — Я признаю свою вину, — шепчет она, замечая, как из помещения выходит воздух, как время словно останавливается на месте. — Я убила Луизу Андерсен.
За две недели до этого
Луиза просыпается. Каждое утро она открывает глаза, чтобы увидеть одно и то же. Она все еще не может привыкнуть к этому, но не представляет, что могла бы теперь жить иначе. Море. Прямо рукой подать. Окно как иллюминатор — создается впечатление, что она на борту катера. Больше всего на свете она хотела бы жить на катере. Йоахим часто дразнит ее такой перспективой, но она только улыбается. Было бы странно, если бы она, страдающая от морской болезни, даже плывя на катере из Кристиансё в Борнхольм, — и вдруг решила бы жить среди волн. Кровать стоит так, чтобы первым, на что падает взгляд, когда утром открываешь глаза, было море. У Луизы всегда было ощущение, что по морю к ней придет кто-то, кто изменит ее жизнь. Это наверняка глупость, всего лишь ощущение. Но все же она нередко чувствует что-то такое. Море сегодня спокойное, оно такого темно-синего цвета, каким бывает только в самый разгар лета. В небе нет ни облачка, на улице слышен шум голосов. Туристы уже встали и отправились гулять. Луиза видит женщину с детской коляской и пожилую пару, сидящую на скамейке. Она часто наблюдает за ними, они всегда там сидят. Двое из девяноста трех постоянных жителей этих островов. Будут ли они с Йоахимом когда-нибудь так же сидеть здесь? Эта романтическая мысль задерживается в голове Луизы лишь на несколько секунд. Пока ее не прогоняет какой-то высокий мужчина среднего возраста в костюме. Он наверняка не живет постоянно на острове — один из тысяч туристов, приезжающих сюда каждое лето. Мужчина стоит перед террасой кафе. Беспокойный, раздерганный, какой-то неуравновешенный, как будто что-то ищет. Или, может, он пьян? Луиза закрывает глаза, как вдруг ее внимание привлекает какой-то звук. Неужели это тот же звук, что разбудил ее? Тот, которого ей так не хватало? Женщина отбрасывает одеяло в сторону и становится на пол. Ощущает нагретое солнцем дерево паркета под ногами. Выходит на цыпочках из спальни и направляется по коридору к закрытой двери. Некоторое время стоит не двигаясь и чувствует, как ее лицо расплывается в широкой улыбке. Вообще-то ее лицо уже отвыкло улыбаться. Он пишет. Йоахим пишет по-настоящему. И не так, с перебоями и разочарованием, как она часто замечала в последнее время. В такие дни отсюда, из-за двери, казалось, будто он сражается с клавиатурой, и когда он затем выходил, то был похож на человека, вернувшегося с войны: раскрасневшийся, вспотевший, с опухшим лицом. Сегодня звук был совершенно другим. Это был гармоничный стук пальцев, барабанящих по клавиатуре, — он ясно говорил о свободе и жажде творчества. Луиза вспоминает, как они впервые встретились. Это одно из ее любимых воспоминаний. Когда еще Йоахим писал, когда весь мир был в его власти и когда он ворвался в ее жизнь. Он приходил почитать в переполненном кафе. Ей было почти сорок, а он был на десять лет старше и на десять сантиметров выше. Она помнит ту уверенность в себе, которая чувствовалась в нем, его густые седые волосы, то, как он смотрел на слушателей поверх своих дешевых очков, читая при этом книгу. Она увлеклась им, он захотел ее — в этом она нисколько не сомневалась. Ей казалось, он был слишком поспешным, и ей снова и снова так кажется, хотя она уже давно знает, что это скрывает совсем другие его стороны: уязвимость и неуверенность. Она нажимает на ручку двери настолько беззвучно, насколько получается, и проскальзывает в кабинет. Он даже не оборачивается — продолжает писать. Чудесно, его нельзя останавливать. Так долго ему это давалось с трудом! Сначала он принялся было писать новый роман, но потом забуксовал. Раньше с ним такого не случалось: до этого он писал постоянно. Но здесь, на острове, так уже было несколько раз, и Луиза замечала его обеспокоенность. Это можно сравнить с импотенцией, объяснял он. Нет, это даже хуже. Тогда Луиза думала о том, что он, по крайней мере , не стал импотентом. Но она еще не знала, насколько это хуже. Пока он боролся с этим, у Луизы начались проблемы в кафе. Она недооценила, сколько хлопот оно ей доставит. Ведь она уже стала там не нанятой сотрудницей, обязанной просто вписаться в устоявшуюся, созданную кем-то систему. Нет, теперь ей пришлось учиться всему с самого начала и даже научиться быть чьим-то начальником, хотя ей казалось совершенно естественным быть тем, кем ее назначили. Но вот наконец-то ее жизнь стала более спокойной. В немалой степени этому способствовало появление в кафе Лины. Она была бесценным сокровищем: старательная, амбициозная и ответственная. Именно благодаря ей Луиза могла позволить себе этот выходной день. Сегодня она будет наслаждаться тем, что Йоахим снова с ней. Он прекращает печатать, поворачивается и смотрит на нее поверх очков, как он всегда делает во время перерыва. — Я помешала? — улыбается Луиза. — Я не нарочно. Йоахим встает. Два шага, и вот он уже рядом с ней. Какой-то миг он стоит и смотрит на нее, потом его руки легко обнимают ее бедра. Он целует ее. Одна рука скользит по ней от бедра до шеи, а затем уже не просто касается, а прижимает ее к себе. Вот он прислоняет ее к стене и стаскивает через голову ее ночнушку. Она спускает трусики и остается голой. Одной рукой он расстегивает пуговицы на брюках, а другой по-прежнему обнимает ее за шею и целует. Он входит в нее. Ее тело чувствует его желание, как и взгляд, прикованный к ее лицу, — кожа принимает все это и впитывает в себя. Этот взгляд вселяет в нее жизнь. На какое-то мгновение она существует только в этом взгляде. В том, что он видит. Она зажмуривает глаза и слышит, как его стоны становятся все более громкими и хриплыми, — до конца. Она держит его за ягодицы и чувствует, как они напрягаются, а потом расслабляются. Она слышит, видит и ощущает его. Но из какого-то далекого места, находящегося где-то в глубине, внутри нее. Места, из которого трудно вернуться. Вернуться . Он обнимает ее. — Я пойду в уборную, — шепчет она. Он усмехается, быстро целует ее в лоб. Она его хорошо знает: теперь ему хочется только продолжить работать. Луиза снова выходит в прихожую и слышит крик Лины из кухни: нет ли у них сегодня новой сезонной работницы по имени Елена? — А что там? — Бьёрк не пришла. А там, на улице, какой-то человек спрашивает Елену.
Переодеваясь, Луиза ругает саму себя. Нужно уволить Бьёрк: она не справляется со своими обязанностями, а теперь еще и испортит Луизе выходной. Можно посочувствовать и Лине, которая с удовольствием сходила бы в коптильню за селедкой да пофлиртовала бы с сезонными рабочими, приехавшими с материка, или просто зависла бы в «Фейсбуке», попивая кофе, — все это невозможно делать, когда шеф на месте. Но Луизу выводит из себя не только мысль о неудавшемся выходном. Она просто не в состоянии идти в это душное кафе, накрывать столики, ставить новые стеариновые свечи в светильники, в общем, выполнять всю ту нудную рутинную работу, которую они каждый раз делают перед открытием. На улице уже совсем тепло. Луиза стоит на маленькой, хорошо обустроенной кухне и перемешивает рыбный фарш. Свежий мелко нарезанный фенхель лежит рядом. Не хватает только пряностей — их надо взять из банок на террасе. Эстрагон, укроп, кервель и петрушка. Этим рецептом она пользуется уже давно и довела его до совершенства, он стал одним из фирменных блюд кафе. Пожалуй, свой выходной она окончательно испортила. И все же следует признать, она любит работать здесь, на кухне. Ей действительно нравится ходить в коптильню и стоять перед плитой до появления туристов. Ленивая муха жужжит у приоткрытого окна над мойкой. Луиза вытирает пот со лба и руки о передник и идет прогонять муху. Мимоходом смотрит на свое отражение в оконном стекле. Ее светлые волосы туго собраны вверху: она требует этого ото всех девушек на своей кухне. Легкий ветерок овевает Луизу, когда она стоит перед открытым окном и наблюдает за мухой, переставшей жужжать, как только открылось окно: та садится на подоконник, взмахивает крыльями вверх-вниз, но не улетает. Когда-то она тоже стояла здесь, у выхода. Перед ней в то время были открыты все двери. Она могла сделать что угодно, поехать куда угодно. Могла все то, о чем теперь думает. Было ли это совпадением, или просто судьба решила так, чтобы она осталась здесь? Луиза не знает, почему так сложилось, но не перестает удивляться тому, что все произошло именно так. Это было объявление в порту Рённе. Она только что приехала, и ей просто хотелось попробовать чего-нибудь совершенно нового, что было бы не слишком обременительным. «В маленькое, уютное и раскрученное кафе на Кристиансё приглашаются сезонные работники: исполнительные и надежные, с хорошим чувством юмора, настроенные тепло обслуживать клиента и не страдающие повышенной раздражительностью после долгого нахождения в замкнутом пространстве». Так было написано в том объявлении. Луиза до сих пор помнит этот текст и пишет то же самое, когда дает собственные объявления для поиска сотрудников. Тогда она искала подработку и не сильно задумывалась над этим. Думала лишь о том, что это будет неплохая кратковременная работа, до тех пор, пока она не найдет то, что ей по душе. Но задержалась здесь, и временная работа незаметно для нее стала постоянной. If it works, why fix it? Это сказал Том Джонс в интервью одному журналисту, когда тот спросил его, как он может петь одни и те же песни снова и снова. Зачем что-то чинить, если оно и так работает? — Я уже накрыла столы. Открывать кафе? Луиза смотрит на часы. Лина справилась немного раньше. — Через десять минут. Пока нарежь салаты. Они работают молча. Так бывает, когда люди хорошо притерлись друг к другу — как она привыкла работать с Беатой, бывшей хозяйкой. Луиза ничего не знала о том, как вести дела в кафе. Она чувствовала себя полной неумехой вначале и задавала кучу вопросов обо всем. К счастью, Беата всегда была готова отвечать на них, и вскоре у Луизы стало появляться все больше обязанностей. Она не планировала становиться владелицей кафе, но Беата рассмотрела в помощнице нечто такое, чего та сама в себе не замечала. Способности руководителя? Талант к предпринимательству? Беата жила недалеко от Гудйема на Борнхольме, в доме, где провела детство. Ее квартира над кафе оставалась пустой. В течение всего лета Луиза жила у Беаты и платила за комнату довольно много. По окончании туристического сезона та предложила переехать в квартиру над кафе и стать постоянным сотрудником. Так единственная из четырех летних работников кафе она стала работать круглый год. И осталась здесь. Хотя квартира была маленькой, Луизе она сразу понравилась. И плата за проживание оказалась умеренной. В первый год ей непросто было привыкнуть к осени и зиме. Темнота, стужа, иное течение времени… даже море пахло иначе. Да и постоянные жители острова Кристиансё и его меньшего собрата Фредериксё совершенно не были похожи на тех, кого она обслуживала летом. Теперь у них было больше свободного времени, и они проводили его по-другому. Некоторые посетители только тем и занимались, что сидели да медитировали над чашечкой кофе или газетой. Островитяне не платят почти никаких налогов — Луиза поняла это, когда впервые взяла в руки расчетный листок своей зарплаты: ей выдали почти все. Привычный для всех 30 %-ный коммунальный налог, оказывается, не применяется к жителям островов, поскольку они не относятся ни к какой коммуне. К тому времени Луиза узнала, что эти острова как историческая часть системы обороны Дании подчиняются непосредственно Министерству обороны. И они должны быть заселены, иначе возникает опасность, что их захватят русские, — таковы международные правила. Так что требовалось привлечь сюда как можно больше своих, чтобы держать русских подальше. Поэтому по датскому закону те, кто хотел иметь здесь участок земли, должны были здесь жить. И поэтому же население на маленьких чудесных островках Луизы освободили от налогов. — Он стучится в дверь. — Голос Лины нарушил ход мыслей Луизы. — Кто? — Тот человек, который спрашивал о Елене. Впустить его? Мы можем открывать кафе? ----------------- Скачайте книгу и читайте дальше в любом из 14 удобных форматов:
«Я должна как-то выпутаться из этой истории». Елена заторможенно рассматривает темное пятно от чашки с кофе на белой ламинированной поверхности стола. «Я должна как-то выпутаться из этой истории». Весь ее мир рушится, поэтому вот сейчас, в этот момент, она останавливает взгляд на чем-то таком маленьком и незначительном. Заставляет себя поднять глаза, осматривает полицейский участок, пытаясь сосредоточиться на бумажке, которую вручил полицейский. «Права арестованных» — вот что это. Она может воспользоваться услугами адвоката, может не рассказывать все полиции, может получить еду и питье. А также имеет право на 800 крон компенсации, если была неправомерно задержана более чем на десять минут. Как долго она уже сидит здесь? Во всяком случае больше десяти минут.