Джейн Остин, перу которой принадлежат шесть всеми любимых романов, неоднократно признавалась, что жить не может без писем. Многие из них сохранились, позволив глубже проникнуть в образ мышления писательницы, ее характер и личную жизнь. Хотя биографы часто задавались вопросом, оставила ли Джейн мемуары либо дневник, следов подобных документов не находили. До сих пор. Брат Джейн Остин, Эдвард Остин Найт, был усыновлен родственниками по отцовской линии и унаследовал немало ценного имущества. В том числе усадьбу Чотон — дом, которым семья Найт владела с конца шестнадцатого столетия. Джейн Остин много лет прожила в коттедже неподалеку и часто навещала брата. Однажды рабочий, нанятый для починки крыши в усадьбе, пытаясь изловить семейство мышей, обнаружил старый матросский сундучок за кирпичной стеной в дальнем углу громадного захламленного чердака. Сундучок, к замешательству всей бригады, оказался набит старинными рукописями. Как ни странно, на дне, в крошечной бархатной коробочке, покоилось изящное золотое кольцо с рубином. Владельцем дома является Библиотека усадьбы Чотон — благотворительная организация, которая восстановила и обновила здание, сады и парк, чтобы организовать здесь центр изучения творчества ранних английских писательниц. Руководство библиотеки вызвало экспертов, желая оценить рубиновое кольцо (тонкая работа, конец восемнадцатого века), и ученых, чтобы изучить документы. Бегло просмотрев бумаги, специалисты немедленно осознали их огромную историческую значимость. Сундучок из тех, в каких матросы хранили пожитки во время Наполеоновских войн, вероятно, принадлежал одному из братьев Джейн Остин, Фрэнку или Чарльзу — оба они служили в военно-морском флоте. К изумлению ученых, которым выпала честь первыми взглянуть на его содержимое, многочисленные документы конца восемнадцатого — начата девятнадцатого столетия были написаны, как официально установлено, самой Джейн Остин. Хотя на настоящий момент подробно изучена лишь одна из рукописей, все они, по-видимому, являются не чем иным, как давно потерянными мемуарами Джейн Остин, в которых излагаются события, происходившие либо с самой писательницей, либо с ее родственниками, друзьями и знакомыми. Не требуя денежной компенсации за находку, Библиотека усадьбы Чотон любезно передала сундучок со всем его содержимым на исследование и хранение Литературному фонду Джейн Остин. Внешний вид мемуаров довольно любопытен: они составлены так же, как и рукопись «Сэндитон» — последней, незаконченной работы Джейн Остин, то есть листы обычной бумаги сложены пополам и собраны в небольшие брошюры объемом от сорока восьми до восьмидесяти страниц, после чего аккуратно вручную сшиты вдоль корешка. Написаны они, по-видимому, в разных жанрах — часть представляет собой дневник, но в основном заметки поделены на главы. Кое-что пострадало от плесени и гниения, но большинство материалов сохранилось в девственном состоянии благодаря водонепроницаемости сундучка и сухому чердачному воздуху. В настоящее время над рукописями усердно работает группа экспертов. Впоследствии все записи будут изучены и адаптированы для современного читателя. Несомненно, существует множество исследователей творчества Джейн Остин, в равной или даже большей мере, нежели я, заслуживающих подобной чести, и все же завидная задача редактуры этих бесценных работ выпала мне. Несмотря на то что мемуары, которые вы видите перед собой, освещают ранний период жизни Джейн Остин, написаны они определенно между 1815 и 1817 годами, когда писательница начата страдать от болезни, которая в итоге и привела к ее гибели. Хотя это и последний том ее мемуаров, он был выбран первым для публикации отчасти из-за превосходного состояния самого документа, а отчасти из-за своего неожиданного и разоблачительного содержания. Уже выдвинуто несколько теорий, объясняющих, как рукописи оказались за кирпичной стеной на чердаке усадьбы Чотон. Часть кирпичей точно была изготовлена в 1816 году, но даты на остальных разобрать довольно сложно. Возможно, Джейн Остин, предвидя собственную скорую смерть, попросила кого-то из доверенных членов семьи или наемного рабочего (с ведома своего брата Эдварда или без него) убрать документы на чердак. Скорее всего, она понимала, что природа записей слишком интимна, чтобы публиковать их, но уничтожать воспоминания не хотела. Также вполне вероятно, что сундучок через много лет спрятала сестра Джейн, Кассандра. Сестры были очень близки, делились всеми мыслями и секретами и в разлуке обменивались частыми длинными письмами. Кассандра, которая дожила до семидесяти двух лет, сохранила все, что посылала ей Джейн. Не исключено, что у нее лежали и мемуары сестры. Однако за несколько лет до смерти Кассандра призналась своей племяннице Каролине Остин, что сожгла бóльшую часть писем (как полагают, не одну сотню) и тем или иным способом уничтожила некоторые отрывки оставшихся. Невосполнимая потеря для истории! Причина подобной цензуры, несомненно, заключалась в желании сберечь тайну личной жизни Джейн и в определенных дипломатических соображениях. Вряд ли Кассандра предвидела, что работы ее сестры станут столь популярны, а общественный интерес к ним столь велик, что даже письма Джейн будут опубликованы. Скорее, она боялась, что там могут содержаться критические отзывы о людях и слишком нескромные описания событий — по мнению Кассандры, не лучшее чтение для будущих поколений семьи. На первых же страницах мемуаров Джейн говорит, что пишет с целью «сохранить свидетельства того, что случилось, уберечь воспоминания от исчезновения в уголках моей души, где они навсегда погибнут для истории». Возможно, Кассандра, сжигая письма, не смогла заставить себя уничтожить и мемуары сестры, столь похожие на рукописи ее знаменитых романов, и потому решила просто «похоронить» их. План вполне удался, и, если бы не масштабный ремонт крыши, чрезмерное любопытство рабочего и мышиная непоседливость, рукописи могли бы пребывать в забвении еще много веков. Эти мемуары весьма примечательны не только потому, что проливают свет на сокровенные уголки сердца и ума Джейн Остин. Они впервые раскрывают существование любовной связи, которую та определенно намеревалась сохранить в тайне. Они могут также пролить свет на одну из наиболее печально известных легенд о Джейн Остин. Эта легенда — о «курортном джентльмене», с которым у Джейн случился роман, — беспрестанно обсуждалась и оспаривалась историками. Предание гласит, что через много лет после смерти писательницы Кассандра рассказала своей племяннице Каролине о том, как в начале 1800-х годов. Джейн отдыхала на морском курорте и встретила викария, с которым они стали близки и договорились встретиться вновь. Позже она узнала, что он умер. Кассандра так и не назвала ни имени мужчины, ни места, ни даты, но настаивала, что этот загадочный джентльмен остался «единственным мужчиной, которого Джейн когда-либо по-настоящему любила». Учитывая, что Кассандра была весьма разборчива в том, какие сведения распространять о сестре, вполне возможно, что «загадочный, безымянный, вневременной роман», который она описывает, — лишь часть истины, намеренно вводящая в заблуждение, и в этих мемуарах данную теорию поддерживает сама Джейн Остин. Определенно Джейн встретила мужчину на морском курорте. Несомненно, они глубоко полюбили друг друга. Но если верить Джейн, он не был священником — и он не умер. Строить дальнейшие догадки означает рассказать слишком много, ведь читатель волен сам делать выводы из романтичной и горькой истории Джейн. Еще одно, последнее замечание, касающееся редактуры данного текста: в рукописи Джейн Остин множество индивидуальных особенностей, в том числе аббревиатур, орфографических ошибок, альтернативных написаний, таких как «брег» и «берег», заглавных букв в не предписанных правилами местах и лишних либо, напротив, недостающих отступов и кавычек. Все это, без сомнения, было бы исправлено, если бы текст подготовили к изданию при жизни писательницы. Я внесла коррективы там, где сочла нужным, чтобы взгляд современного читателя гладко скользил по строчкам, но оставила большинство допустимых в ту эпоху альтернативных написаний. В целом я сохранила мемуары такими, какими их написала Джейн Остин. Все примечания редактора сделаны мной. Д-р Мей Риджисс, доктор философии, специалист по английской литературе, Оксфордский университет, президент Литературного фонда Джейн Остин
Глава 1
Не знаю, почему я ощутила внезапную потребность доверить перу и чернилам отношения личного характера, существование которых никогда прежде не признавала. Возможно, дело в сводящей с ума болезни, которая то и дело донимает меня в последнее время, — о коварное напоминание о собственной смертности! Она-то и вынудила меня сохранить свидетельства того, что случилось, уберечь воспоминания от исчезновения в уголках моей души, где они навсегда погибнут для истории, истают, точно призраки в тумане. Но какова бы ни была причина, я нахожу, что должна изложить все от и до. Полагаю, после моей смерти наверняка появятся странные предположения. Люди прочитают мои романы и зададутся вопросом: как могла эта старая дева, эта женщина, за которой, по всей вероятности, никогда даже не ухаживали, которая никогда не чувствовала той удивительной связи души и ума мужчины и женщины, связи, пробужденной дружбой и привязанностью, что, расцветая, становится чем-то более глубоким, — как она могла столь безрассудно писать о весьма почитаемых институтах любви и ухаживания, ни разу не испытав их на себе? Тем немногочисленным друзьям и родственникам, которые, узнав о моем творчестве, осмеливались задать подобный вопрос (хотя, должна признать, в гораздо более благопристойной форме), я отвечала так: «Разве невозможно пытливому уму и наблюдательному взору и слуху в сочетании с живым воображением создать литературное произведение, не лишенное достоинств и приятности и способное, в свою очередь, пробудить чувства, напоминающие саму жизнь?» Это высказывание во многом истинно. Но существует немало градаций истины. Не правда ли, бездна лежит между той истиной, которую мы открываем публично, и той, которую мы молча признаем в уединенном раздумии или, возможно, в обществе одного или двух наиболее близких людей? Я пыталась писать о любви — сперва в шутку, девочкой. Затем — в более серьезном ключе, вскоре после того, как отметила двадцатилетие, хотя тогда имела представление лишь о любви незрелой, вследствие чего достоинства моих ранних работ весьма условны. И лишь гораздо позже я встретила мужчину, который вдохнул в меня подлинную глубину этого чувства и пробудил мой голос, дотоле мирно дремавший. Об этом джентльмене — единственной, истинной, великой моей любви — я, имея на то причины, поклялась никогда не говорить. Разумеется, немногие мои близкие родственники, знавшие его лично, согласились, что для всех заинтересованных лиц будет лучше держать в тайне подробности нашей связи. В результате я изгнала мысли о нем в самые отдаленные уголки моего сердца, где они и были погребены — но не забыты. Да, не забыты. Разве можно забыть то, что стало частью души? Каждое слово, каждая мысль, каждый взгляд, которым мы обменялись, спустя годы все так же свежи в моей памяти, точно это было вчера. Я должна поведать одну историю. Историю, которая объяснит все остальные.
Но я забегаю вперед. Полагаю, общепризнано, что за редкими исключениями явление героя в любовной истории не должно происходить в первой главе — в идеале стоит отложить его до третьей. Сначала необходимо сделать краткое вступление, познакомить читателя с основными персонажами, местами, обстоятельствами и эмоциональным содержанием истории, дабы обеспечить более глубокое понимание событий, которые развернутся впоследствии. Следовательно, прежде чем мы встретим искомого джентльмена, я должна вернуться еще дальше в прошлое, чтобы изложить два случая, произошедшие несколькими годами ранее, — оба они изменили мою жизнь, внезапно и неотвратимо, самым ужасным и мучительным образом.
В декабре 1800 года, вскоре после моего двадцать пятого дня рождения, я некоторое время отсутствовала дома, отправившись с визитом к любимой подруге Марте Ллойд. По возвращении меня ошеломила матушка. — Что ж, Джейн, все устроено! — объявила она. — Мы решили навсегда покинуть Стивентон и перебраться в Бат. — Покинуть Стивентон? — недоверчиво уставилась я на нее. — Вы, видно, шутите! — Отнюдь, — возразила матушка, радостно порхая по маленькой гостиной, замирая у картин на стенах и вглядываясь в них с выражением нежного прощания, словно смирялась с их скорой потерей. — Мы с твоим отцом все обговорили, пока тебя не было. В мае ему исполнится семьдесят. Ему давно пора отойти от дел, ведь он сорок лет служит пастором в этом приходе, не говоря уже о Дине. Оставить должность, как ты знаешь, означает оставить и дом, но твой брат Джеймс от этого только выиграет, ведь Стивентон перейдет к нему. К тому же отец всегда мечтал о путешествиях, и мы подумали, что сейчас самое подходящее время. В дорогу, пока здоровье позволяет! Однако вопрос, куда отправиться, вызвал множество горячих споров. Наконец мы решили — в Бат! Голова у меня закружилась, ноги подкосились, и я тяжело осела в ближайшее кресло, сожалея, что рядом нет любимой сестры, чтобы разделить с ней груз огорчительной новости. Кассандра, которая на три года старше меня и намного красивее, обладает нравом спокойным и тихим. Я всегда могу на нее положиться, когда мне необходимо собраться с духом, даже в наихудшей ситуации. Но на этот раз она отсутствовала, уехав к нашему брату Эдварду и его семье в Кент. — Джейн! — услышала я крик матери. — Похоже, бедняжка в обмороке. Мистер Остин! Помогите мне! Где нюхательная соль? Я родилась в Стивентоне и провела здесь самые счастливые дни моей жизни. Покинуть излюбленное место казалось не более вероятным, чем отрастить крылья и полететь. Я обожала приходской домик: парадный вход с изящной решеткой, аккуратный ряд окон по широкому фасаду, простые беленые стены и потолки с открытыми балками. Я научилась холить и лелеять каждый вяз, каштан и ель, что возвышались над его крышей, и каждое растение в саду за домом, где я ежедневно прогуливалась по заросшей травой дорожке меж земляничных грядок. С годами приходской домик улучшался и достраивался, чтобы удовлетворять нуждам растущего семейства, каковое включало, кроме родителей, сестру Кассандру, меня и шестерых наших братьев, а также вереницу юных джентльменов, на долгие месяцы приезжавших учиться у моего отца. Семь спален наверху и три чердачные комнаты ни разу не пустовали во времена моего детства, и коридоры неизменно оглашались мальчишеским смехом и топотом башмаков. Столь внезапно сняться с места и навек разлучиться с родным домом; никогда более не бродить по окрестным улочкам, где привычен каждый крытый соломой коттедж, угнездившийся среди деревьев, и знакомо каждое лицо; никогда более не навещать дорогих друзей, не наслаждаться зваными обедами, не посещать балов в величественных кирпичных усадьбах; никогда более не взбираться по холму к Чиздаунской ферме за деревней, с ее коровами и поросятами, пшеничными и ячменными полями; никогда более не ходить в церковь по воскресеньям через рощи платанов и вязов, чтобы послушать еженедельную проповедь отца. Как это пережить? В Стивентоне я наслаждалась идеальным сочетанием любящего семейства и такого приятного общества, какое только в состоянии предоставить маленькая деревенька. В последние годы, когда все братья разъехались, я нашла убежище в собственном маленьком кабинете наверху. Там я пребывала в счастливом уединении, необходимом для сочинительства. «Как оставить все это? — тревожно недоумевала я, — Как перебраться в высокий, тесный арендованный дом на мощеной улице в слепящей белизне ужасного Бата?» Мужество покидало меня при одной мысли об этом. Я несколько раз имела честь любоваться Батом в качестве гостьи, но не испытывала желания жить там. Я понимала причины родительского решения. Проведшие всю жизнь в деревне, они, должно быть, с нетерпением предвкушают светское общество и бойкость городской жизни, и в их возрасте целебные воды и превосходные доктора кажутся немалым преимуществом цивилизации. Но для меня Бат оставался городом тумана, шума, тени и дыма, населенным скитальцами и лицемерами. Его прославленные концерты и балы никогда не заменят близких друзей, дома и прелести окружающей природы. Я подозревала, что есть и другая причина для нашего переезда в Бат. Она оставалась невысказанной и оттого выглядела особенно унизительной. Помимо своего статуса фешенебельного курорта, Бат был известен как порядочное место, где одинокая молодая леди способна отыскать себе мужа. В свое время родители моей матери, удалившись от дел, переехали в Бат, захватив с собой двух незамужних дочерей, в результате чего и мать, и ее сестра, разумеется, нашли себе достойную партию. Несомненно, родители полагали, что окажут нам с Кассандрой услугу, коли привезут в Бат и проведут по бальным залам и питьевой галерее пред очами одиноких джентльменов. Что сработало для одного поколения, вероятно, думали они, то может сработать и для другого. Однако, если цель их была такова, они жестоко разочаровались, ведь последующие четыре года не принесли достойной брачной перспективы ни одной из нас.
Джейн Остин, перу которой принадлежат шесть всеми любимых романов, неоднократно признавалась, что жить не может без писем. Многие из них сохранились, позволив глубже проникнуть в образ мышления писательницы, ее характер и личную жизнь. Хотя биографы часто задавались вопросом, оставила ли Джейн мемуары либо дневник, следов подобных документов не находили. До сих пор.