Вой полицейских сирен можно было расслышать за несколько кварталов до того места, где желтая лента оградила собой место преступления. Темно-синее ночное небо словно было создано лишь для того, чтобы куда-то в звездную даль уносились мигающие лучи проблесковых фонарей. Машина «скорой помощи» обогнала нас на Минотавр-драйв, но из того, что мне сообщили, выходило – там, куда они едут, уже никто не нуждается в помощи. Кроме разве что того бедняги, что первым обнаружил тело. Я не увеличивал скорость, так как спешить было некуда; яркие огни ползли по ветровому стеклу нашей машины и таяли где-то над моей головой. – Лейтенант Маллен назвал это убийство шокирующим, – произнес я. – Думаешь, он преувеличил? – Каким бы ни было это убийство, – ответила моя партнерша, – оно не стоило прерванного ужина. – Ты заказала раза в два больше, чем это делают обычные люди, – заметил я. – Немудрено, что не успела доесть. – Я не давлюсь и не ем, как поросенок, – возразила девушка. – Как некоторые, – добавила она, помедлив, глубоко вдохнула и слегка поменяла положение стройных ног. – И потом, ты же не можешь сказать, что я толстая. – Нет, – согласился я. – Люди со скверным характером толстыми не бывают. Теперь я мог различить четыре или пять патрульных машин; низкие и длинные, похожие на каких-то морских обитателей, они сгрудились вокруг чего-то, лежавшего на асфальте. Я не спрашивал себя, что освещают сейчас яркие скрещенные лучи их фар, я знал. Люди в полицейской форме то появлялись в лучах света, то растворялись в темноте, словно призраки. Белая машина «скорой помощи» стояла поодаль, развернувшись; ее задние дверцы были открыты. Полицейские машины окружили мертвого человека, точно хищные морские твари, привлеченные запахом крови. Высокий ретлинг стоял в центре скрещенных лучей, подобно актеру на затемненной сцене, под взглядами зрителей и театральных прожекторов. Это был лейтенант Маллен из отдела по расследованию убийств города Темных Эльфов. Я остановил автомобиль в самом начале квартала – не хотел, чтобы его осадили журналисты или ребята из окружной прокуратуры. – Пахнет скверно, – произнес я, захлопывая за собой дверцу. Маллен смотрел себе под ноги так внимательно, словно ему нравилось то, что он там видел. – Это разворошенный мусорный бак, – пояснила моя партнерша. – В такую жару все гниет очень быстро. – Я говорил в переносном смысле, любимая. Люди стояли возле желтого ограждения и смотрели внутрь; прохожие все подходили. – Я не смог бы различить запаха из-за твоих духов. Патрульный полицейский стоял, заложив руки за спину; он наблюдал за толпой с ленивым любопытством. Так смотрят на мух, которые в жаркий день ползают по оконному стеклу. – Иногда я думаю, что полицейские нарочно оставляют сирену, чтобы привлечь побольше любопытных, – произнес я. – Извините, мэм. Они боятся, что никто иначе не узнает об их работе. Франсуаз не оценила меткости моего наблюдения; ее острые серые глаза обшаривали квартал так пристально, словно там на самом деле можно было что-то найти. Скажем, имя убийцы, написанное им на стене белой фосфоресцирующей краской, чтобы в темноте его было удобнее прочитать. – Добрый вечер, мистер Амбрустер, – произнес полицейский. – Хотите пройти? Свет бил со всех сторон, и я не мог бы сказать, узнал ли патрульный меня в лицо, или его внимание привлекла стройная фигура моей партнерши. Девушку с такой фигурой сложно с кем-нибудь перепутать. Даже в городе Темных Эльфов. – Что здесь произошло? – спросил я. – Парень возвращался домой с танцулек; он поцапался со своей девчонкой и поэтому ушел рано. Ему расхотелось веселиться. – Это он? – спросила моя партнерша, указывая поверх человеческих голов. Бедному парнишке едва исполнилось восемнадцать; можно было догадаться – в барах ему небось все еще отказываются наливать спиртное, думают, он несовершеннолетний. У него было широкое детское лицо с кожей такой красной, точно он несколько часов простоял на морозе, продуваемый всеми ветрами. Впрочем, лицо его было видно не очень хорошо – он сидел, опустив голову, положив руки на колени, и мелко вздрагивал. Рядом с ним находился человек в белом халате парамедика; он что-то протягивал парню и уговаривал выпить. – Бедолага почти не говорит. – Патрульный произнес это таким безразличным тоном, как если бы речь шла о спущенном колесе. – Только трясет головой и повторяет про кровь. Парамедику удалось-таки уговорить парнишку сделать глоток из пластикового стакана; горло бедняги судорожно дернулось, и он поперхнулся. Что-то, по-видимому горячее, выплеснулось ему на колени. – Не похоже, чтобы он был в состоянии вызвать полицию, – заметил я. – Это и был не он, – подтвердил полицейский. – Видите вон ту аптеку на углу, белая освещенная витрина? Парнишка ввалился туда, да все разевал рот и тыкал руками на улицу. Он даже закричать не смог, когда это увидел. – Он заметил преступника? – спросила девушка. – От него сложно что-то узнать. – Полицейскому было явно все равно. – Но тело уже давно остыло, так что вряд ли. Убийца не стал бы околачиваться поблизости так долго. – Блестящее заключение, офицер, – похвалил я. – Есть ли еще свидетели? Скажем, владелец аптеки? – Никто ничего не видел, мистер Амбрустер, – отвечал тот. – Потому что никто не хотел ничего видеть, – заметил я. – Пойдем, Френки. Послушаем, что скажет нам Маллен. Бедный парнишка уже сумел справиться со стаканчиком кофе – или что там было в нем налито. Теперь он держал его в ладонях, хотя и не пил; наверное, ощущение тепла придавало ему сил. – В его возрасте я не шастала по сомнительным местам, – заметила Франсуаз. – Что же ты делала? – спросил я. Франсуаз взглянула на меня с видом прилежной девочки, которая получила стипендию в престижном университете благодаря своему прилежанию. – Я занималась, Майкл. – Не стану уточнять, чем. – Если ты хочешь сказать, что я трахалась дни и ночи напролет… Доброй ночи, лейтенант. – Если все ночи будут такими добрыми, – приветствовал нас лейтенант Маллен, энергично хватая себя за нос и нещадно теребя его, – то пусть уж они будут злыми. Это была шутка – столь же смешная, как и все остальные попытки Маллена продемонстрировать свое чувство юмора. Франсуаз обернулась и бросила взгляд на парнишку, который так и не двинулся с места. – Вы уже закончили с ним, лейтенант? – спросила она. – Я и не приступал, – отвечал тот. – Даже наш патологоанатом скривился, когда увидел вот это, а уж он-то навидался всяких убийств. Маллен отпустил нос и внимательно осмотрел пальцы, которыми за него держался. – Мальчуган теперь долго не сможет уснуть. – Позвольте мне, – произнесла девушка. Я склонился над телом. Если бы я еще сохранил способность адекватно реагировать на то, что видишь порой на наших улицах, я бы не спал еще, пожалуй, года четыре или все шесть. – Я видел такое пару раз, – сказал я, выпрямляясь. – Нечто подобное могут сделать сторожевые псы, если их поднатаскать впиваться человеку в горло. – Слава богу, обычно их этому не учат, – заметил Маллен. Франсуаз подошла к мелко вздрагивавшему подростку и наклонилась над ним; вряд ли это была разумная идея, учитывая глубину ее декольте. Если бы парнишка поднял в тот момент глаза, с ним вполне мог бы случиться сердечный приступ. – Все будет хорошо, – ласково произнесла девушка, мягко проводя руками по его плечам. – Сейчас тебя отвезут домой. Парень вскрикнул; девушка распрямилась и улыбнулась ему. – Все будет хорошо, – повторила она. Парамедик вздрогнул. – Опасная штука, – заметил Маллен, когда Франсуаз подошла к нам. – Однажды один полицейский из китайского отдела сделал мне такой массаж шеи. Я потом неделю чувствовал себя героем, а ровно в пятницу – как сейчас помню – чуть не схлопотал пулю в голову. – Это старинное искусство, – подтвердила Франсуаз. – Позволяет открыть двери возможностям, которые заложены в человеке. Теперь он успокоится и тихо-мирно проспит всю ночь. Не забудьте вызвать для него полицейского психолога. Маллен кивнул. – А вот этому парню, внизу, психолог уже не поможет, – сообщил он, точно сделал важное открытие. – Мы с Амбрустером только что обсуждали, что такую рану на горле могло нанести какое-нибудь бешеное животное. – Не могло, – ответила Франсуаз, опускаясь на колени. Она приблизила лицо к рваной ране на горле погибшего. – С позвоночника удастся снять слепки зубов, – уверенно произнесла она. – Могу поспорить, что они окажутся человеческими. – Люди не грызут друг другу глотки, – ответил Маллен. – Можете мне поверить. Это очень неэффективно. – Но животное тоже не могло этого сделать, лейтенант. – Это еще почему? – Я могу объяснить вам, – предложил я. – Видите эти следы крови вокруг жертвы? – Полицейский кивнул. – Вам придется провести специальную экспертизу для того, чтобы получить достоверное заключение, но я могу сказать прямо сейчас, что это за брызги. – Я сам понимаю, что это не гуашью тут нарисовали, – сказал Маллен. – Дело не в том, что это, – возразил я, – а в том, как они здесь оказались. Брызги образовались в тот момент, когда жертве вспороли горло. Это означает, что человека убили прямо здесь, в этом квартале. – Ну и что? – А то, – ответила Франсуаз, – что ему перервали весь пучок кровеносных сосудов на горле. – Она провела носком сапожка по асфальту. – Убитый должен был бы плавать в собственной крови, лейтенант. – Вы хотите сказать, что вся кровь куда-то исчезла? – Маллен озадаченно взглянул на покойника, точно его крупно обманули, подсунув что-то недоброкачественное. – Думаю, ее удалили из тела, – подтвердил я. – Полицейский патологоанатом расскажет вам подробности. – Но кому могла понадобиться его кровь? – спросил Маллен. Я пожал плечами. – Ответ может быть только один, лейтенант, – произнес я. – Его убил вампир.
Я прикинул в уме, что станет с мусорным баком. Он перевернется, если достаточно полон, и отлетит в ночную даль, если пуст. Если же его успели набить, скажем, кирпичами, наш автомобиль окажется с помятым бампером. Франсуаз убрала ногу с тормоза и сказала: – Можешь открыть глаза, бэйби. Пару секунд я ожидал, когда же раздастся лязг железа, затем рискнул открыть дверцу. – Не стоило пускать тебя за руль, – сообщил я. – Мне вообще не следовало дарить тебе эту машину. Чем мне не понравился тот набор для вязания? Франсуаз оправила юбку и пошла вдоль улицы. – Зачем ты оправляешь юбку? – осведомился я. – Она такая короткая и узкая, что все равно стоит колоколом. – Мне нравится, когда ты смотришь, как я провожу руками по бедрам. На самом деле я в этот момент осматривал наш автомобиль на предмет царапин и пытался на глаз определить расстояние, которое отделяло бампер от шеренги мусорных баков. Четверть дюйма, никак не больше. – Хватит копаться в мусоре, бэйби, – решительно 'прервала меня Франсуаз. – Все равно там ты не найдешь портретов Верховного архимага с автографом. Нам пора работать. – Работать? – Я обернулся и посмотрел на машину, мысленно прощаясь с дворниками, колесами и безупречно покрашенной поверхностью. – На этой улице могут работать только проститутки. – Тебе лучше знать, – сказала Франсуаз. Нас окружали дома, которые были построены не для того, чтобы в них жили люди. В противном случае в этих зданиях были бы электричество, водоснабжение, газ и телефон. Жизнь в таких кварталах проходит вне дома – на улицах, в подворотнях да на утыканных чахлыми деревцами пустырях, которые на плане в компьютерах сити-холла обозначены как «парки». Франсуаз не стала прикасаться рукой к ручке двери: она очень брезглива. Осторожный толчок ногой, и дверь растворилась, скрипя, словно кандидат в губернаторы. – Либо нам очень повезет и Филиппо окажется дома… – пробормотала девушка. – Либо нам придется искать его всю ночь, и тогда ему не повезет, – закончил я. Франсуаз задержалась у кабинки лифта. – Работает, – бросила она. – Разве не смешно? – Это называется иронией жилищного строительства, – подтвердил я. – Иногда в этих домах что-то начинает работать; это дает понять жильцам, что такое человеческая жизнь, которой они лишены. – Как мне стыдно за себя, – пробормотала девушка. Она легко откинулась назад и ударила каблуком в контрольную коробку лифта. – Покатаются на карусели, – сказала она, когда маленькие электрические молнии пробежали внутри разбитого устройства. – Надеюсь, там никто не застрял наверху. – Если и застрял, – отозвался я, – то эту ночь ему будет полезно провести под домашней крышей. Нет ничего интересного в том, чтобы подниматься по лестнице в доме, который выстроен только затем, чтобы взимать с жильцов арендную плату. Если, конечно, ты не находишь удовольствие в запахе того, что является продуктом человеческого обмена веществ. Я не нахожу. Однако подниматься на шестой этаж в старом разболтанном лифте, который может остановиться в любой момент, – нет уж, я лучше пройдусь пешком. – Не думаю, чтобы Филиппе попытался от нас удрать, – произнес я. – Мы всегда хорошо платили ему за информацию о том, что происходит на улицах. – Отлично, – сказала Франсуаз. – А сломанный лифт не даст ему даже помыслить о том, чтобы от нас удрать. Трое стояли на лестничной площадке и терлись друг об друга. Меня ничуть не интересовало, чем они занимаются, равно как и то, девицы это или парни. – Привет, красавчик, – сказало одно из этих существ. – Хочешь ширнуться? Даже по голосу я не смог определить, кто это. – То, что случилось сегодня, может быть слишком опасно даже для Филиппе, – сказал я. – Если он что-то слышал об этом убийстве, то может предпочесть об этом забыть. Франсуаз выросла в гораздо менее респектабельном квартале, чем я; там, где меня учили красиво обходить, Френки всегда идет напролом. Поэтому ей не удалось так мягко просочиться между тремя существами на лестничной площадке. – Эй, детка, – прокричало одно существо, – иди-ка ко мне. – Френки, – позвал я, – потом поиграешь с обезьянками. Вот дверь квартиры Филиппе. Она не раскрыта нараспашку – значит, либо он знает что-то о произошедшем убийстве, либо у него кончился запас порошка и он не хочет, чтобы к нему заваливали с просьбой поделиться… Постучим? Я нажал кнопку звонка и не отпускал ее до тех пор, пока внутри не послышалось какое-то шевеление. – Майкл, ты не умеешь звонить в дверь, – сообщила Франсуаз. – Надо позвонить чуть-чуть, а потом подождать. – У меня ничего нет, – сообщила голова, которая высунулась из дверного проема, как тряпичная кукла в детском театре. Черные волосы, завитые в тугие косички, обрамляли лицо халфлинга, увеличивая сходство; к тому же я мог бы поклясться, что череп его набит ватой. Я собирался втолкнуть его внутрь, но не успел – Франсуаз уперлась коленом в дверь и сладко проворковала: – Привет. – Привет, – согласился Филиппе, который как раз должен был решить небольшую задачку – что случается с человеком, которому сломали шею дверью. – Я вас не знаю, – сказал он. – А я и не собираюсь заставлять тебя по суду на мне жениться, – ответила Франсуаз. – Майкл, впихни его внутрь. По всей видимости, девушка полагала, что я сделаю это до того, как она отпустит дверь; но я сомневался, что наш информатор сумеет говорить, если его голова окажется по одну сторону порога, а тело по другую-без какой-либо связи между ними. – Я никого не знаю и ничего не видел, – сказал Филиппе, пятясь в комнату. Дом, милый дом – вот что наверняка говорили между собой тараканы о жилище Филиппе; если в городе Темных Эльфов существуют насекомые-паразиты крупнее таракана (скажем, маленькие мэры), то они здесь тоже наверняка водились. – Один парень вышел сегодня погулять, – я прошел в квартиру, стараясь ни к чему не прикасаться, – и его съели, Филиппе. – Это был не я, – быстро ответил тот. – Да, тебя еще не съели, – подтвердил я. – Поэтому стоит начать говорить. – Я ничего не знаю, – сказал он. – И ничего не видел. Я уже сказал. – Слушай, маленький ублюдок, – процедила Франсуаз. – Какая-то тварь ходит по улицам и убивает людей… а по твоей грязной роже я вижу, ты знаешь, где его искать. Филиппе сник. Стало видно, что он готов пойти на великое испытание – вымыть свою физиономию, лишь бы по ней больше нельзя было ничего прочитать. – Я захватила с собой перчатки, – сказала Франсуаз. – Поэтому смогу заняться тобой, не боясь запачкаться. Я стану выдирать у тебя из головы эти крысиные хвосты один за другим – говорят, это оживляет память. – Не трожьте мою прическу! – закричал Филиппо. – Знаете, как сложно отрастить такую? – Второй раз уже не получится, – предупредила девушка. – Отрывать, скорее всего, придется с кожей. – Тише, Френки, – сказал я. – А то наш друг сейчас испачкает штаны и разговаривать с ним станет еще труднее. Итак, Филиппе. Глубоко вдохни и расскажи нам все, что говорят на улицах. – А деньги? – спросил негр. – Хватит нянчиться с ним, Майкл, – сказала Франсуаз. – Я быстро развяжу ему язык. – Ну, Филиппе, – сказал я. – Вот видишь? Это двадцать динаров. – Этого мало, – авторитетно заявил Филиппо. – Этого достаточно, – заверил его я. Он вытер грязной рукой грязные губы, и стало непонятно, которая из частей его тела стала чище, а которая наоборот. Экономисты называют подобное «равномерным распределением». – Мне нужно тридцать, – наконец сообщил Филиппо. – Ребята, которые это сделали, они очень, очень плохие ребята. – Я тоже девочка плохая, – предупредила Франсуаз. – Вот тридцать динаров, – сказал я и не соврал. – Теперь говори.
Вой полицейских сирен можно было расслышать за несколько кварталов до того места, где желтая лента оградила собой место преступления.