Рано, но на станции подземки уже невыносимо жарко. Рубашка липнет к телу, накрахмаленный льняной костюм начинает обвисать. Платформа вспучивается волнами туристов и пригородных пассажиров, все толпятся, спешат занять удобное место, толкаются… Ловить нечего. Когда-то давно ты мог бы пробиться и встать в голове очереди. Но борьба, соперничество больше тебя уже не интересуют. Даже работа – с ее азартом, когда наблюдаешь взлеты и падения рынков, пытаясь поймать момент для лучшей сделки. Трудно поверить, что ты стоишь здесь, плечом к плечу с ними, с этой чернью. Но шофер снова сказался больным, и это значит, что его придется уволить, пусть даже он и проработал у тебя двадцать лет. Шелковым платком ты вытираешь пот со лба. Молодая женщина трещит без умолку, обращаясь к своему дружку, ее рот – жуткое пятно алой помады. Второй раз на такую смотреть не станешь, но ее голос царапает слух, как гвоздем по доске. Давят со всех сторон, жмут так, что и дышать трудно. Потом вдруг неожиданная передышка. Толпа смещается, расширяется, как легкое на вдохе, и тебя выносит в конец платформы. Идеальное место. Впервые за сегодня есть возможность расслабиться. Еще немного – и пойдешь по финансовому кварталу, поглядывая на спешащих к своим столам людишек в одинаковых костюмах в мелкую полоску. Вот и поезд наконец. Приближается. Ты не столько слышишь его, сколько ощущаешь – воздушный поток ускоряется, от рельсов идет чуть слышный звон. И вот тут ты чувствуешь чье-то прикосновение, кто-то тянет тебя за портфель. Ты шепчешь беззвучное проклятие и крепче сжимаешь ручку. Ну и наглец! Запускает пальцы тебе в карман! Ты пытаешься что-то сделать, но пространства для маневра нет. Невозможно даже повернуться и посмотреть на вора. Слава богу, поезд ближе и ближе. Из туннеля уже мигают два белых глаза. Платформу накрывает волна шума и горячего воздуха. Ты снова в безопасности. Воришка переместился к кому-то другому, а бумажник, пухлый, увесистый, остался на месте и уютно жмется к твоей грудной клетке. Поезд совсем близко – несколько ярдов. Колеса воют, замедляя ход. И вот тут-то оно и случается. Кто-то с силой толкает тебя между лопаток. Шок. Ты даже вскрикиваешь. Ты силишься не упасть, хватаешься за воздух. Никто не пытается втащить тебя на платформу. Может, они даже и не видят, как ты падаешь лицом на рельсы, будто ныряешь в бассейн. Портфель летит через плечо, над головами пассажиров. Тебе везет меньше. Локомотив пожирает тебя заживо. Несколько секунд невообразимой боли, все твое тело – проводник, нервные окончания визжат, выстреливая в мозг один и тот же сигнал. А потом – покой. Ты не теряешь сознание ни на секунду. Скрипят тормоза, металл трется о металл, жернова колес проходят мимо. Твое лицо вжато в холодный гравий, запах моторного масла забивает рот. Должно быть, ты как-то выжил, благополучно приземлившись между рельсами. К горлу поднимается смех. Ты поворачиваешь голову, но не можешь шевельнуться – тебя давит черное подбрюшье поезда. В нескольких ярдах от тебя бледный блеск металла – в первую секунду ты ничего не понимаешь. Ты снова мигаешь и теперь видишь, что это твой «Ролекс» на руке, аккуратно отрезанной у плеча. Пальцы конвульсивно подрагивают, но им больше ничего не ухватить.
Глава 1
Фойе больницы Гая дышало зноем. Встретив шумную стайку практикантов, я от души пожалела бедняжек. Их карьера начиналась в самую сильную за последние пятьдесят лет жару, причем температура обещала подняться еще выше. Впереди чертовски трудный год – смены по шестнадцать часов, волнения из-за каждого диагноза, раздраженные регистраторши, так и норовящие шугнуть при каждом случае. Я заставила себя вызвать лифт. Вроде бы и пользовалась им каждый день, но взять клаустрофобию под контроль не получалось. Пробежать двадцать четыре лестничных пролета до отделения до сих пор представлялось мне испытанием намного меньшим. Едва я нажала кнопку, как кто-то тронул меня за плечо. Я повернулась – какой-то парень, подойдя едва ли не вплотную, смотрел в упор. На щеках яркий румянец, голова выбрита. Я уже открыла рот, чтобы поздороваться, но в тот момент его имя выскочило у меня из памяти. – Вы меня даже не помните. – От него пахло сигаретами и вчерашним пивом. – Я для вас только номер, да? – Конечно, помню, Даррен. – Инспектор по надзору привел его в одну из моих групп по управлению гневом, и он начал постепенно втягиваться и даже высказывался, когда не спрашивали. – Вы закрыли мою группу, раз – и нет. – Он хлопнул ладонями – будто книгу захлопнул – чуть ли не в дюйме от моего лица. – А мне даже не сказали. – Извини, ты должен был получить письмо. – Кому оно нужно, письмо? У меня и адреса-то ни хрена нет. На лбу у него блестели капельки пота, а глаза смотрели так, будто это я была виновата во всем плохом, что он видел. И вот тут я допустила ошибку: отступила – чтобы он немного поостыл. – Давай, – бросил он. – Вали, сука выпендрежная! А потом все переключилось в замедленный режим. Его рука ушла назад, и кулак полетел мне в лицо. Я успела уклониться, и первый удар пришелся в плечо, но второй – в грудную клетку – свалил меня с ног. Когда я подняла голову, два интерна держали его за руки, но боевой запал в нем уже иссяк. Бледный от шока, он напоминал напроказничавшего и ждущего наказания ребенка. – Вызовите полицию! – крикнул регистраторше один из интернов. – Не надо. Это просто недоразумение, так, Даррен? – Я не без труда поднялась на ноги. – Что я наделал?! – Он зажмурился и все повторял и повторял эти слова, словно заучивал новую мантру. – Можете отпустить, – сказала я интернам. – Ты ведь будешь хорошо себя вести, да, Даррен? Он кивнул с несчастным видом, и я усадила его на пластиковый стул у входа. Регистраторша листала журнал. Нападения на сотрудников, должно быть, стали настолько привычным делом, что она и бровью не повела. Даррен, положив руки на колени, уперся взглядом в пол. – Я еще никогда не бил женщину. – Он утерся рукавом. – Лучше бы меня взяли. – Тебе ведь это не поможет, да? Но ты должен остановиться, – сказала я. – Больше ничего подобного. На выстеленный плитками пол брызнули слезы, и я положила руку ему на плечо. – Ладно, ладно. Знаю, ты не хотел. – Все бесполезно, – прошептал он. В боку пульсировала боль, но чувства паники не было. По сравнению с тем, что мне уже пришлось пережить, это был пустяк. – Мы тебе поможем. Дела пойдут на лад. Он замотал головой: – Меня выставили. И я уже никогда не найду новую работу. – Чем ты занимался? – Убирал в банке. Повезло устроиться. Бывших зэков нигде не ждут. – Надо стараться, и работа найдется. Через несколько минут он вроде бы успокоился и уже молча ждал, пока я договаривалась с боссом о срочном приеме на следующее утро – Хари умеет справляться даже с худшими проявлениями гнева. Даррен взял карточку, но взгляд у него был рассеянный, как будто он плохо меня видел. Когда я, входя в лифт, оглянулась, он все еще смотрел мне вслед. Я хотела задрать рубашку, посмотреть, что там, но в кабину, весело галдя, впорхнула стайка медсестер. Больше всего болели ребра – каждый вдох отдавался жарким уколом боли, – а о том, чтобы пойти домой, не приходилось и думать. Пациенты были расписаны на весь день с интервалом в сорок пять минут, и большинство ожидали приема месяцами. В кабинете стоял запах несвежего воздуха, пыли и какого-то моющего средства. Кондиционер отказал ровно в разгар лета, но бригада техобслуживания еще продолжала бастовать. Я открыла окно и постаралась отдышаться. В двустах футах подо мной сиял Лондон. С севера на юг вытянулась бурой ниткой Темза. Город терялся в дымке солнечного света и отраженного блеска – издалека как-то не верилось, что у него вдруг кончились деньги. Я огляделась. Почти все здесь требовало замены, и у моего компьютера появилась привычка придерживать информацию. Нормальный человек на моем месте уже выплакался бы, избавившись разом от шока. Вот кому можно позавидовать. Мои реакции оставались такими же непредсказуемыми, как компьютер, – связи нарушились, в цепи появились разрывы. Я стиснула зубы и приготовилась к первому приему. Хари пришел в одиннадцать. Как всегда, спокойный, бородка аккуратно подстрижена, на голове безупречно повязанный тюрбан, в глазах озабоченность. – Ты почему здесь? Тебе надо домой. – Я в порядке, правда. – Ты же знаешь, у каждого есть предел. Я знала, Хари имеет в виду дело кладбища Кроссбоунз, и хотела сказать, чтобы он перестал беспокоиться, но спорить с воплощенной добротой невозможно. – Что я могу для тебя сделать, Элис? – спросил он. – Профинансируй, пожалуйста, мои терапевтические группы. Иначе пострадавших будет намного больше. Хари заметно смутился: – Попечители меня не слушают. Я уже жаловался в БПО. Я иронически улыбнулась. Британское психологическое общество действительно не могло ничего сделать, поскольку финансовыми ресурсами распоряжалось не оно. Коллега похлопал меня по руке и вернулся в свой кабинет. Последнюю пациентку я принимала под воздействием обезболивающего и острой кислородной недостаточности. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы диагностировать у нее социофобию. Ее пугало всё и все вокруг – вечеринки, незнакомые люди, толпы. Она хотела только одного: забаррикадироваться в пустой комнате, где ее никто не смог бы найти, и оставаться там до конца дней своих. Будучи высказанными, ее проблемы уже не казались такими большими, и к концу сеанса ей заметно полегчало. Я поняла, что пациентка реагирует на рационально-эмоциональную терапию, потому что она стремилась освоить рекомендуемые приемы и методы. Сказала, что ей нужен курс из десяти-двенадцати сеансов, и посоветовала попробовать упражнения – йогу или тай-чи. Уходя, она все еще выглядела взволнованной: за дверью ее ожидал мир неконтролируемого шума и возникающих из-за угла незнакомцев. Термометр в кабинете показывал тридцать два градуса, и боль была такая, словно кто-то приводил мои ребра в порядок, обрабатывая их невидимым молотком. Я уже собирала кейс, когда в дверь постучали. – Войдите, – откликнулась я. Посетитель показался мне смутно знакомым – высокий и громадный, как опустившийся регбист. Костюм свисал с его широких плеч, словно мой гость позаимствовал его на вечер у кого-то, кто обладал еще большими размерами. Выдали его глаза – ясные и цепкие, внимательные и ничего не упускающие. – У тебя здесь, Элис, как в доменной печи, – заявил он. – Всегда не тот, кого ждешь, – удивилась я. Лицо его изменилось полностью: окружность стала овалом. – Вы ходите в спортзал, старший инспектор Бернс. – Ох, не говори! – Он оттянул полу висящего мешком пиджака. – Это мой третий новый костюм. Прошло больше года с тех пор, как я работала консультантом в деле Кроссбоунз и помогала Бернсу выследить серийного убийцу, нападавшего на женщин в Саутварке. За это время он превратился из толстяка, объекта насмешек мальчишек на улице, в человека с парой стоунов лишнего веса и сменил ужасные, с толстыми стеклами очки на современные, в тонкой оправе, какие обычно носят журналисты. Другой стала даже его улыбка. Смущенный моим пристальным вниманием, он пригладил ладонью темные волосы. – Сколько сбросил, Дон? – поинтересовалась я. Он неловко пожал плечами: – Где-то пять стоунов. Я изумленно ахнула, и ребра тут же отозвались на неожиданное движение. И еще одно изменение мне удалось подметить: куда-то подевалась его прежняя уверенность в себе. – Чем занимаешься? – спросил он. – В основном исследованиями. – Я указала на свою новую книжку, и Бернс снял ее с полки. – «Варианты лечения при тяжелых случаях изменения личности». Доктор Элис Квентин. Самое то почитать на ночь. Акцент у него остался прежним и колебался от Бермондси до шотландской низменности, как стрелка сломанного компаса. – Ты же не за книжкой пришел, так? – сказала я. Он повернулся ко мне: – Мне нужна помощь. Ты – единственный психиатр, с кем я могу работать. Понимаю, в последний раз получилось жестко. Жестко – это мягко сказано. Получив трещину в черепе, я провела в больнице две недели и с тех пор не работала со столичной полицией, если не считать с полдюжины случаев оценки психического состояния непосредственно в полицейских участках и нескольких посещений мест лишения свободы для диагностирования рисков суицида. – Что случилось на этот раз? – спросила я. – В пятницу на Кингс-Кросс попал под поезд один парень. Лео Грешэм, большой гуру по части инвестиций. Можно показать запись камеры наблюдения? Дон вставил флэшку в мой компьютер, и по экрану в замедленном режиме пошли зернистые черно-белые картинки. Камера смотрела вниз, и я видела забитую людьми платформу, на которую через каждые несколько секунд выкатывалась к прибывающему поезду волна пассажиров. А потом я увидела падающего на рельсы лицом вниз мужчину. Последний кадр – светлая подошва туфли. – Господи… – Я непроизвольно вскинула руку ко рту. Понять, кто его столкнул, было невозможно, но позади Грешэма стоял какой-то мужчина в темной толстовке с опущенным на глаза капюшоном. Когда я снова посмотрела на экран, его там уже не было. – Больше всего машиниста жаль, – заметил, посматривая на меня, Бернс. – Представляю, какие ему сейчас кошмары снятся. Пусть и против воли, но меня уже зацепило. Невозможно видеть, как человек погибает таким вот образом, и не сопереживать, не испытать желания втащить его на платформу. – Грешэм потерял руку и обе ноги и все время повторял, что его кто-то столкнул, – продолжил мой посетитель. – Умер в реанимации через несколько часов. – И при чем тут я? – Я хочу, чтобы ты поработала со мной. Все данные пропустят через «ХОЛМС-2» – на тот случай, если он сделает то же самое еще раз. – А ты не слишком торопишься? Ведь с ним, может быть, просто за что-то посчитались, за какую-то сомнительную сделку. Разве нет? – Не хочу рисковать. Грешэм работал на банк «Энджел груп». Вот это нашли у него в кармане. Бернс протянул почтовую открытку в прозрачном пластиковом пакетике. На открытке крупным планом был изображен лик ангела. Черты его были идеальны, если не принимать во внимание кровавое пятно на лбу. Бледные глаза смотрели на меня спокойно, как будто ангел знал, что я еще не совсем пропащая и могу спастись. Из пояснительной надписи на обратной стороне следовало, что это «Ангел в зеленом», работа одного из учеников Леонардо да Винчи, и что картина выставлена в Национальной галерее. Дело затягивало все сильнее – убийца уже виделся мне потенциально интересным объектом исследования. Я даже представляла, как он прохаживается по сувенирной лавке при музее, высматривая подходящий образец. – На основании одной визитной карточки нельзя делать вывод, что мы имеем дело с серийным убийцей. – Я вернула открытку Бернсу. – В кармане было кое-что еще. Белые перья. Их исследуют сейчас в лаборатории. ----------------- Скачайте книгу и читайте дальше в любом из 14 удобных форматов:
Рано, но на станции подземки уже невыносимо жарко. Рубашка липнет к телу, накрахмаленный льняной костюм начинает обвисать. Платформа вспучивается волнами туристов и пригородных пассажиров, все толпятся, спешат занять удобное место, толкаются… Ловить нечего. Когда-то давно ты мог бы пробиться и встать в голове очереди. Но борьба, соперничество больше тебя уже не интересуют. Даже работа – с ее азартом, когда наблюдаешь взлеты и падения рынков, пытаясь поймать момент для лучшей сделки. Трудно поверить, что ты стоишь здесь, плечом к плечу с ними, с этой чернью. Но шофер снова сказался больным, и это значит, что его придется уволить, пусть даже он и проработал у тебя двадцать лет. Шелковым платком ты вытираешь пот со лба. Молодая женщина трещит без умолку, обращаясь к своему дружку, ее рот – жуткое пятно алой помады. Второй раз на такую смотреть не станешь, но ее голос царапает слух, как гвоздем по доске. Давят со всех сторон, жмут так, что и дышать трудно. Потом вдруг неожиданная передышка. Толпа смещается, расширяется, как легкое на вдохе, и тебя выносит в конец платформы. Идеальное место. Впервые за сегодня есть возможность расслабиться. Еще немного – и пойдешь по финансовому кварталу, поглядывая на спешащих к своим столам людишек в одинаковых костюмах в мелкую полоску. 