На форме пятно чужой крови. Утром ее вызвали разнимать драку, тогда она, наверное, и испачкалась. В раздевалке больше никого нет, она стоит босиком на кафельном полу возле раковины, ищет в шкафчике новую пару брюк. Вытаскивает первые попавшиеся, натягивает почти до самой груди. Брюки, как всегда, сползут на самые бедра под весом форменного ремня, пистолета, запасной обоймы, наручников и дубинки. Карманы окажутся в районе коленей, и все будут думать, что она специально надела штаны не по размеру. Она отпускает пояс, и брюки падают на пол. Принимается искать в стопке другую пару. У вторых шаговый шов короче, но штанины слишком длинные, собираются в складки на коленях. Она достает третью пару: эти малы ей в талии, в них она с трудом может вдохнуть, когда сидит. Она примеряет мужские брюки из зимнего комплекта, хотя сейчас лето, а она – женщина, и вдруг испытывает чувство сродни страху: в висках стучит кровь, она вздрагивает, словно чувствуя, что ей угрожает опасность, – но нет, она так и стоит одна у ряда одинаковых металлических шкафчиков. Она может перемерить все форменные брюки национальной полиции, всех размеров и фасонов, пошитые из любых материалов во Франции или даже в Италии, может потратить на это все восемьсот баллов годового капитала и все равно не найдет ни одних действительно подходящих. На полу лежит ее бронежилет. Кажется, что она на время вырвала у себя грудную клетку и бросила ее на пол. Она целый день носит этот жилет, сгибаясь под его тяжестью. Подняв голову, она смотрит в зеркало над раковиной: лицо не изменилось. Ничто в нем не выдает ее мыслей – мыслей женщины, которая завтра сделает аборт. Она не перестает удивляться неизменности своих черт. Не может понять, как сочетается все то, что ей пришлось пережить за последние недели, с отражением в зеркале, с этими так хорошо знакомыми ей ртом, носом, глазами. Подбородок не обвис, щеки не распухли – она видит все то же узкое лицо, серые, слегка косящие глаза. От усталости косоглазие стало заметнее: из-за него ее нельзя назвать хорошенькой, а вот интересной вполне можно, собственно, в нем и заключается ее необычность, очарование. Сослуживица приоткрывает дверь, просовывает голову в раздевалку: – Виржини, остальные тоже согласны. Сегодня вечером ее наряд едет на задание за пределами округа. Работа закончится позже, чем обычная смена. Она первая сказала «да», даже не зная толком, чем придется заниматься. Ее смена началась днем. Если ей разрешат, завтра она возьмет две смены отгула подряд. – Вас ждут в Центре административного задержания в Венсене, на проспекте Жуанвиль. Поможете обеспечить конвоирование. – Там же вроде пожар? Девушка пожимает плечами, как бы говоря: «Да откуда мне знать?» Дверь закрывается. Виржини снова принимается рассматривать свое отражение в зеркале. Поступив на службу в полицию, она всякое повидала. Отец наказал сына, закрыв его в холодильнике, и забыл о нем; заключенный из подвала Дворца правосудия плюнул ей в глаза, надеясь заразить гепатитом; богатенькие версальские девчонки из хороших семей занимались проституцией; восьмидесятилетняя старушка позволила разбить себе лицо, чтобы заработать двадцать евро; повешенные опорожнялись, едва она касалась их тел; отчаявшиеся безработные тратили последние деньги на лотерейные билеты; оголодавший кот сожрал щеки своему умершему хозяину; улицы Парижа мчались ей навстречу со скоростью 110 километров в час; кровь коллеги, выстрелившего себе в глаз, забрызгала экран компьютера в комиссариате; ребенок выжил после падения с четвертого этажа. Из этих неблагодарных дел состоят ее трудовые будни, она утратила покой, увидев жизнь неблагополучных кварталов, перестала чему-либо удивляться, узнала о жизни худшее, она получает едва ли достойную зарплату и постоянно спрашивает себя, как ей удалось не испачкаться и отчего в глубине ее глаз еще не поселился слабый отблеск всей этой нищеты, всех этих страданий. Она отправляет Тома́ сообщение: предупреждает, что вернется поздно, напоминает, что Максансу нужно дать витамин D и намазать попу цинковой мазью. Она обещала себе, что ее жизнь почти не изменится, что у нее будет оставаться время для себя, что она не станет брать на себя слишком много. Да, ее мать, тетки, подруги так и не сумели остановиться. Да, они пустили все на самотек. Но ведь и ей тоже не удалось этого избежать, ее жизнь перевернулась вверх дном. Теперь ею, как и всеми вокруг, правит вселенская ложь: усталость, слезы в любое время дня и ночи, отсутствие желания, потрескавшиеся губы. Тома́ к ней не прикасается. Порой они еще целуются, но лишь коротко, походя. Они еще способны погладить друг друга по щеке, по волосам, по голове, но заниматься любовью – уже нет. Они отвыкли друг от друга, словно забыли, как себя вести. Она пыталась целовать его более страстно, делала недвусмысленные намеки, касалась рук, груди. Он ни разу не ответил, и от этого ей становилось так стыдно, будто она просила милостыню, стояла на улице с протянутой рукой. Она быстро собирает волосы в пучок, закрепляет его шпильками, отвлекается на привычные, заученные движения: надевает ботинки, протягивает ремень через шлевки на поясе брюк. Касается пистолета, в который в начале смены вставила новую обойму. Надевает через голову бронежилет, застегивает липучки по бокам. Подняв руку, черным маркером пишет на боку жилета свою группу крови. Натягивает куртку с большими буквами ПОЛИЦИЯ. Форма заставляет ее инстинктивно распрямиться, придает ей уверенность в себе, которой не было и в помине еще минуту назад, когда она задыхалась от разрывающих ее чувств. Она отводит назад плечи, выставляет грудь вперед. В отражении в зеркале ее волосы, намертво закрепленные шпильками, разделены посередине белой линией. Волосы забраны назад так туго, что все черты ее лица растянулись. На секунду она задумывается о том, хватит ли ей смелости встретиться с Аристидом. Берется за ручку двери, так и не найдя ответа на этот вопрос, делает глубокий вдох. Она только что слышала в коридоре его голос. Сегодня встречаться с ним нельзя, ей будет слишком тяжело. Одна мысль о том, чтобы обменяться с ним парой фраз при коллегах, кажется ей совершенно невыносимой. Надо просто найти Эрве и попросить у него ключи. Она сядет в машину и подождет, пока не придет пора ехать в Центр административного задержания. Она идет по коридорам, стараясь контролировать слепые зоны, бросает взгляд назад, чтобы избежать туннельного зрения. Перед каждой открытой дверью она замедляет шаг, останавливается поодаль, чтобы увидеть происходящее внутри прежде, чем сидящие в комнате заметят ее. Ее собственный комиссариат стал для нее вражеской территорией. Вжимаясь в стену, она спускается по лестнице на первый этаж. В комнате отдыха полицейские, заступившие на ночную смену, склонились над своими коробками с разогретым в микроволновке ужином – куриным филе или рыбным рагу. Она сразу же замечает расширяющуюся к плечам спину Аристида, крепкие позвонки у него на шее, деформированные в драках уши, форму, не способную скрыть его мускулы, небольшой зад настоящего мачо. Он стоит посреди комнаты, разговаривает с Эрве. Вот истинный борец с преступностью: скрестил руки на груди, обхватил ладонями бицепсы, широко, устойчиво расставил ноги. Надо действовать быстро, не дать ему ни единого шанса. Она протягивает руку к Эрве, забирает у него ключи. – Я подожду в машине. Она не дает Аристиду возможности встретиться с ней взглядом, обратиться к ней, старательно замедляет шаг, чтобы ее уход не выглядел как бегство, толкает двери, проходит через приемную вдоль рядов пластмассовых стульев, замечает даму-адвоката, ожидающую, пока ее пустят к клиенту, идет мимо стоящего за перегородкой охранника – какая-то женщина положила на стойку пластиковый пакет для своего задержанного мужа: – Он ничего не ел со вчерашнего дня… – Пусть ест то, что ему дают, мадам. – Но я звонила днем, мне сказали, что я могу прийти… Виржини распахивает дверь комиссариата, вырывается к закатному солнцу, полной грудью вдыхает уличный воздух. Она переходит проспект Домениль, приближается к покрытым трафаретными надписями полицейским машинам у арок виадука. Почти бежит. Ей кажется, что она будет в безопасности, только когда сядет в машину. Она щурит глаза под слепящими лучами солнца. Она открывает машину, садится на заднее сиденье, за водителем, захлопывает дверцу, выдыхает, словно наконец вернулась домой после долгого путешествия. Она весь день проработала со своим командиром Эриком и с коллегой-водителем Эрве. Сейчас они придут и увезут ее подальше от этого опасного места. Здание комиссариата украшают реплики «Умирающего раба» Микеланджело: кажется, что от жары рабы падают в обморок. Гигантские статуи высотой в два этажа держат крышу. Мускулистые фигуры выглядят не крепче, чем Аристид. Торсы рабов залиты солнечным светом. Как красиво, – думает она и удивляется, что еще способна на такие мысли. Она прикрывает глаза, желая немного отдохнуть. Она взяла с собой рецепт на выписанные врачом антибиотики, хотела зайти после смены в дежурную аптеку. Надо попросить Эрве, пусть остановится по пути. Она слышит, как распахивается передняя дверца машины, открывает глаза. – Сиденье нагрелось, а я этого не люблю, – шутливым тоном сообщает Аристид. Он поменялся с Эрве: тот потом отработает за него. – Ну что, как делишки? – весело спрашивает он, и в его голосе ей слышится шальная надежда. ----------------- Скачайте книгу и читайте дальше в любом из 14 удобных форматов:
На форме пятно чужой крови. Утром ее вызвали разнимать драку, тогда она, наверное, и испачкалась. В раздевалке больше никого нет, она стоит босиком на кафельном полу возле раковины, ищет в шкафчике новую пару брюк. Вытаскивает первые попавшиеся, натягивает почти до самой груди. Брюки, как всегда, сползут на самые бедра под весом форменного ремня, пистолета, запасной обоймы, наручников и дубинки. Карманы окажутся в районе коленей, и все будут думать, что она специально надела штаны не по размеру. Она отпускает пояс, и брюки падают на пол. Принимается искать в стопке другую пару. У вторых шаговый шов короче, но штанины слишком длинные, собираются в складки на коленях. Она достает третью пару: эти малы ей в талии, в них она с трудом может вдохнуть, когда сидит. Она примеряет мужские брюки из зимнего комплекта, хотя сейчас лето, а она – женщина, и вдруг испытывает чувство сродни страху: в висках стучит кровь, она вздрагивает, словно чувствуя, что ей угрожает опасность, – но нет, она так и стоит одна у ряда одинаковых металлических шкафчиков. Она может перемерить все форменные брюки национальной полиции, всех размеров и фасонов, пошитые из любых материалов во Франции или даже в Италии, может потратить на это все восемьсот баллов годового капитала и все равно не найдет ни одних действительно подходящих.