Все вперед и вперед. Спотыкаясь на бегу, он мчался с поднятой рукой, чтобы ветки не хлестали по лицу. Корня не заметил. Рухнул на землю, ладони впечатались в мох и слякоть. Его автоматическая винтовка упала, подпрыгнула и куда-то откатилась. Лоран Лепаж оглядел лесную подстилку, лихорадочно обшарил руками слой мертвых гниющих листьев. У него за спиной раздавались шаги. Топот ботинок. Он почти чувствовал, как содрогается земля под чьей-то тяжелой поступью. Пока он на четвереньках разгребал листья, шаги неумолимо приближались. – Ну же, ну! – взмолился Лоран. Наконец он нащупал ствол винтовки окровавленными грязными пальцами, вскочил и побежал. Пригнувшись. Хватая ртом воздух. Казалось, он бежит уже несколько недель, месяцев, стремительно петляя между деревьями. Целую жизнь. И все же он знал, что его бег скоро закончится. Однако он продолжал мчаться вперед, так велико было его желание выжить. И спрятать находку. Если не удастся доставить ее в безопасное место, то он хотя бы попытается сделать так, чтобы ее не нашли преследователи. Он может спрятать ее. Здесь, в лесу. И тогда лев сегодня уснет. Наконец-то. Бабах. Бах-бах-бах. С деревьев вокруг него посыпались щепки, сорванные пулями. Он пригнулся, перекатился и спрятался за пнем, уткнувшись плечом в гнилое дерево. Нет, укрыться от пуль здесь не получится. Его мысли в эти последние мгновения были не о родителях и не о родном доме в маленькой квебекской деревушке. И не о щенке, который вырос и стал огромным псом. Лоран не думал ни о друзьях, ни о летних играх на деревенском лугу, ни о бесшабашном катании на санках по заснеженному склону холма под крик грозящей им кулаком сумасшедшей старой поэтессы. Он не думал о горячем шоколаде в конце дня перед камином в бистро. Он думал только о том, как бы убить тех, кто попадет в прицел его винтовки. И выиграть время. И тогда, может быть, может быть, ему удастся спрятать кассету. И тогда, может быть, может быть, жители деревни будут спасены. И жители других деревень будут спасены. Он находил утешение в том, что его труды не пропадут даром. Его жертва послужит великому благу и принесет мир людям, которых он любит, и месту, которое он любит. Лоран поднял свое оружие, прицелился и нажал на спусковой крючок. – Бах, – сказал он, почувствовав удар приклада по плечу. – Бах-бах-бах-бах-бах. Те, кто бежал впереди, упали. Он вскочил и перекатился за крепкое дерево, прижался к стволу с такой силой, что жесткая кора разодрала кожу на спине, а в голове промелькнула мысль, устоит ли дерево под этим напором. Он обхватил винтовку обеими руками. Кровь пульсировала в жилах. Стук сердца в ушах грозил заглушить все другие звуки. Например, звук быстро приближающихся шагов. Лоран попытался успокоиться. Выровнять дыхание. Унять дрожь. Он напомнил себе, что уже попадал в такие переделки. И ему всегда удавалось ускользнуть. Всегда. Удастся и сегодня. Он вернется домой. А там его ждет горячий чай и что-нибудь сладкое. И ванна. И он смоет с себя все ужасы, которые совершил и еще собирается совершить. Он сунул руку в карман порванной грязной куртки. Пальцы с ободранными до крови костяшками нащупали то, что там лежало, – кассету. В целости и сохранности. Или, по крайней мере, в такой же целости и сохранности, как и он сам. Его обостренное обоняние инстинктивно впитывало сладковатый запах лесной подстилки, глаза ловили проблески солнечных лучей. У себя над головой он слышал суетливую возню бурундуков в ветвях. Но вот чего он больше не слышал, так это шагов. Неужели он убил или ранил всех преследователей? Неужели он все-таки доберется сегодня до дома? Но потом он кое-что услышал. Характерный треск веточки. Близко. Они тихо подкрадывались к тому месту, где он находился. Окружали его. Лоран попытался сосчитать, сколько врагов к нему приближается, оценить их количество по звукам. Но не смог. И понял, что это не имеет значения. На сей раз ему не уйти. И тогда он ощутил что-то незнакомое. Горькое. Вкус страха во рту. Он глубоко вздохнул. В оставшиеся ему мгновения Лоран Лепаж посмотрел на свои грязные пальцы, сжимающие винтовку. А увидел их чистыми и розовыми, держащими бургер, картофель фри, початок кукурузы, pets de soeurs на сельской ярмарке. Увидел щенка у себя на руках. Харвеста. Названного по любимому альбому его отца. И наконец, сжимая в руках винтовку, он тихонько запел. Песню, которую отец напевал ему каждый вечер перед сном. – «Старик, взгляни на жизнь мою, – пел он еле слышно. – Двадцать четыре мне, и столько еще впереди». Он опустил винтовку и вытащил кассету. Время его истекло. Он проиграл. И теперь должен спрятать эту кассету. Упав на колени, он нашел переплетение ветвей ежевики, старых и одеревеневших. Больше не думая о приближающихся звуках, Лоран попытался раздвинуть ветви. Они были толще и плотнее, чем показалось вначале, и его охватила паника. Неужели он опоздал? Лоран раздирал и разрывал путаницу ветвей, пока не появилось небольшое отверстие. Он просунул туда руку с кассетой и разжал пальцы. Возможно, эту кассету никогда не найдут те, кому она необходима. Зато не найдут и те, кто вот-вот убьет его из-за нее. – «Но вот остался я один, – прошептал он, – и домой к тебе возвращаюсь». Что-то сверкнуло за переплетенными ветвями. Что-то лежало там. Оно не выросло – его туда положили. Кто-то побывал здесь до Лорана. Забыв о своих преследователях, Лоран Лепаж придвинулся ближе, ухватил ветви обеими руками и принялся их раздвигать. Ползучие стебли переплетались, цеплялись друг за дружку. Годы, десятилетия, эоны роста. И сокрытия. Он продолжал разрывать, раздирать и раздвигать ветки. Наконец солнечные лучи проникли сквозь густые заросли и подлесок, и Лоран увидел то, что там находится. То, что было спрятано там, когда он еще и на свет не появился. Глаза его широко распахнулись. – Ух ты!
Глава вторая
– Ну так что? Изабель Лакост поставила стакан с яблочным сидром на поцарапанную деревянную столешницу и посмотрела на человека, сидящего напротив нее. – Ты же знаешь, я не стану отвечать на этот вопрос, – сказал Арман Гамаш, отхлебнул пива и улыбнулся ей. – Что ж, теперь, когда вы мне больше не начальник, я могу вам сказать, что думаю на самом деле. Гамаш рассмеялся. Его жена Рейн-Мари наклонилась к Лакост и прошептала: – И что же вы думаете на самом деле, Изабель? – Я думаю, мадам Гамаш, что ваш муж стал бы замечательным суперинтендантом Квебекской полиции. Рейн-Мари откинулась на спинку стула. Через сводчатые окна бистро она видела разношерстную группу играющих в футбол детей и взрослых, среди которых были ее дочь Анни и муж Анни – Жан Ги. Стояла середина сентября. Лето прошло, и осень стучалась в дверь. Листва меняла цвет. В лесу и садах пламенели красные, желтые и янтарные клены. На траве деревенского луга уже лежали опавшие листья. Это было прекрасное время года, когда поздние летние цветы еще цвели и трава оставалась зеленой, но по вечерам становилось прохладно, так что обитатели деревни вытащили из шкафов свитеры и начали протапливать дома. И домашние очаги по вечерам напоминали лес днем – такие же веселые, яркие и привлекательные. Скоро все будут уезжать после уик-энда в город, но они с Арманом могли не возвращаться. Их дом был здесь. Рейн-Мари кивнула месье Беливо, владельцу магазина, усевшемуся за соседний столик, а потом снова перевела взгляд на женщину, которая приехала к ним на выходные. Изабель Лакост. Старший инспектор Лакост, исполняющая обязанности главы отдела по расследованию убийств Квебекской полиции. Этот пост в течение двадцати лет занимал Арман Гамаш. Рейн-Мари всегда думала о ней как о «юной Изабель». Она надеялась, что в этом нет никакого покровительства или снисходительности, просто Арман нашел, принял и обучил Изабель, когда та была совсем юной девушкой. Но теперь на лице Изабель появились морщинки, в волосах – седые пряди. Казалось, все произошло за одну ночь. Они знакомились с ее женихом, гуляли на ее свадьбе, присутствовали на крещении двух ее детей. Она так долго была юным агентом Лакост, а теперь, как-то вдруг, стала старшим инспектором Лакост. А Арман ушел в отставку. Ушел явно слишком рано, но все же ушел. Рейн-Мари снова посмотрела в окно. Для них наступили золотые годы. А может быть, и нет. Рейн-Мари переключила внимание на Армана, который сидел в облюбованном им «ушастом» кресле в бистро, попивая пиво из микропивоварни. Расслабленный, довольный, веселый. Его шестифутовая фигура обрела нормальную массу. Нет, он не растолстел, просто оставался крепким. Волнолом во время шторма. Но шторма прекратились, напомнила себе Рейн-Мари. Они наконец могли перестать противостоять волнам и побыть обычными людьми. Арманом и Рейн-Мари. Двумя деревенскими жителями. Никем больше. И этого вполне достаточно. Для нее. А для него? Волосы у Армана сильно поседели, но, как всегда, слегка завивались над ушами и сзади. Они отросли чуть длиннее, чем во времена его работы в полиции. Скорее не потому, что он махнул на себя рукой, а потому, что он этого не замечал. Здесь, в Трех Соснах, они замечали многое: перелет гусей, колючие каштаны, вызревающие на деревьях, покачивание цветущих «черноглазых Сюзанн». Они замечали бочку яблок у магазина месье Беливо – бери сколько хочешь. Они замечали фрукты и овощи нового урожая на фермерской ярмарке и новые поступления в книжный магазин Мирны. Они замечали ежедневные специальные блюда в бистро Оливье. Рейн-Мари замечала, что Арман счастлив. И здоров. И Арман Гамаш замечал, что Рейн-Мари тоже счастлива и здорова здесь, в этой маленькой деревне. Три Сосны не могли защитить их от горестей мира, но способствовали исцелению ран. Шрам пересекал висок Армана, лоб бороздили морщины. Некоторые из них возникли под воздействием стресса, забот и печалей. Но большинство, как те, что обозначились сейчас, появились благодаря его смешливости. – Я думала, вы мне скажете, что на самом деле думаете о нем как о человеке, – снова заговорила Рейн-Мари. – Поведаете обо всех тех недостатках, которые видели за годы совместной работы. – Рейн-Мари заговорщицки подалась вперед. – Ну же, Изабель, расскажите мне о вашем наставнике. На деревенском лугу двое детей Лакост сражались с Жаном Ги Бовуаром за мяч. Взрослый Жан Ги, казалось, искренне и даже с каким-то отчаянием старался завладеть мячом. Лакост улыбнулась. Инспектор Бовуар не хотел проигрывать даже детям. – Вы имеете в виду его жестокость? – спросила она, переводя взгляд на свою собеседницу в уютном бистро. – Его некомпетентность? Нам приходилось будить его и подсказывать решения, чтобы он мог приписать себе все заслуги в раскрытии преступления. – Это правда, Арман? – спросила Рейн-Мари. – Pardon? Я вздремнул. Лакост рассмеялась: – А теперь я заняла ваш кабинет и ваш диван. – Она посерьезнела. – Я знаю, вам предлагали должность суперинтенданта, patron. Старший суперинтендант Брюнель сообщила мне об этом по секрету. – Хорошенький секрет, – заметил Гамаш. Однако он не выглядел обескураженным.
Все вперед и вперед. Спотыкаясь на бегу, он мчался с поднятой рукой, чтобы ветки не хлестали по лицу. Корня не заметил. Рухнул на землю, ладони впечатались в мох и слякоть. Его автоматическая винтовка упала, подпрыгнула и куда-то откатилась. Лоран Лепаж оглядел лесную подстилку, лихорадочно обшарил руками слой мертвых гниющих листьев.