Холодный ветер, налетевший на равнину, принес на своих сильных крыльях одинокую бабочку. Удивительное насекомое порхало, то поднимаясь высоко в небо, то опускаясь ближе к земле. Сверху желтые крылья покрывала тончайшая черная сеточка. Имя этого прекрасного экземпляра тоже было необычным, под стать внешности: Papilio Argus. Бабочка летала над разделительной полосой, над охранным ограждением, по которому бежал электрический ток, над витками колючей проволоки. Там, за оградой, раскинулось пестрое поле диких цветов. Нигде не было видно ни домов, ни сараев — вообще ни одного строения вокруг. Лишь едва различимые под цветочным покровом свежие земляные насыпи свидетельствовали о недавних работах. Несмотря на невероятно долгий путь, бабочка не обращала на цветы никакого внимания. Ее не привлекала ни их ароматная пыльца, ни сладкий нектар. Она поднималась все выше и выше, будто пищей для нее был сам воздух. Там она и парила — переливающийся желтый флаг в пронзительно-синем небе. Ни на секунду не опустилась она, чтобы передохнуть на лавандовом кусте или утолить жажду в стремительном потоке, который несся через плодородные луга, сбегая с суровых величественных гор. Она ни разу не вылетела за периметр ограждения, охватывающего площадь один квадратный километр. Радостно порхая над цветущим лугом, она летала взад и вперед, день за днем, ночь за ночью, без еды, без воды, без отдыха. Спустя семь дней с севера налетел жестокий ветер наши. Он скатился с гор и пронесся над равниной, набирая силу и скорость, сметая все на своем пути. Перед его безжалостным натиском бабочка, изрядно потрепанная полетами внутри периметра, оказалась беззащитна. Очередной порыв ветра подхватил, закружил и, швырнув оземь, разбил хрупкое создание. Патрульный пограничник, выхватив взглядом желто-черное пятно на грязной дороге, остановил свой джип. Осторожно приблизившись, он опустился на колени. Перед ним лежала бабочка, не похожая ни на одну из тех, что ему доводилось видеть раньше. Она была крупнее обычной бабочки, а ее крылышки были сделаны из тончайшего металла. Разделенную надвое пушистую грудку скреплял зеленый шнур. Озадаченный пограничник взял свою находку в руки и тщательно осмотрел ее. Как и все, кто здесь работал, он был прежде всего инженером и только затем — и то скрепя сердце — солдатом. Увиденное заставило его содрогнуться. В грудке находился аккумулятор размером с рисовое зерно, а к нему присоединялся микроволновый передатчик. Отогнув ногтем край оболочки, он увидел пучок оптико-волоконных проводов не толще человеческого волоса. «Нет, не может быть! Не так скоро», — пронеслось у него в мыслях. Вскочив, патрульный кинулся к джипу. В голове все перемешалось — мысли, предположения, объяснения, теории. Все это не имело значения. Споткнувшись о камень, он рухнул на землю, но тут же вскочил, торопясь к машине. Каждая минута могла стоить жизни. Когда он вышел на связь с руководством, его руки тряслись. — Мы обнаружены.
Джонатан Рэнсом смахнул снег с солнцезащитных очков и посмотрел на небо. Еще немного такой погоды, и беды не миновать. Снег валил все сильнее и сильнее. Ветер швырял в лицо ледяной песок. Знакомые очертания скалистых вершин, опоясывавших высокогорную альпийскую долину, исчезли за армадой грозных туч. Шаг за шагом он поднимался по склону на лыжах, все больше наклоняясь вперед. Нейлоновый «тюлений мех», подшитый к лыжам, не давал им проскальзывать на снегу. Специальные крепления обеспечивали широкий шаг. Высокому, широкоплечему Джонатану было тридцать семь. Плотная шерстяная шапка скрывала копну волос, в которых уже серебрилась первая седина, а солнцезащитные очки — глаза цвета черных оливок. Зато четко очерченный рот и двухдневная щетина были хорошо видны. Старая куртка горнолыжного спасателя — он всегда ходил в горы только в ней — дополняла его облик. Позади, в красной парке и черных штанах, карабкалась по склону его жена Эмма. Она продвигалась рывками: три шага — отдых, затем два шага — отдых. Они едва прошли половину пути, а она, похоже, уже выдохлась. Развернув лыжи поперек склона, Джонатан воткнул палки в снег. Он сложил руки рупором и крикнул жене, чтобы она остановилась. Но сквозь завывания ветра Эмма, вероятно, не слышала его: опустив голову, она из последних сил продолжала свое восхождение. Джонатан немного спустился навстречу ей. Крутой и узкий склон с одной стороны ограничивала отвесная каменная стена, с другой — обрыв. Далеко внизу, из-под быстро летящих облаков, то и дело показывалась деревня Ароза, относившаяся к восточному кантону Граубюнден. — Неужели всегда было так тяжело? — спросила Эмма, когда муж приблизился к ней. — В прошлый раз ты поднялась первой. — Прошлый раз был восемь лет назад. Старею. — Да-а, тридцать два — это не шутка. Просто динозавр ископаемый. Ничего, доживешь до моих лет — вот тогда все действительно покатится по наклонной. — Достав из рюкзака бутылку воды, он протянул ее Эмме. — Ну, как ты? — Еле живая, — ответила она, опираясь на палки. — Может, пора звать шерпов? — Страна не та. Здесь у них — гномы. Они умнее, но слабее. Сами справимся. — Уверен? Джонатан кивнул: — Просто ты перегрелась. Сними на минуту шапку и выпей побольше воды. — Будет сделано, доктор. — Она стащила с головы вязаную шапочку и принялась жадно пить из бутылки. Джонатану вспомнилось их первое совместное восхождение восемь лет назад. Он — новоиспеченный хирург — только что вернулся из Африки, где служил в составе организации «Врачи без границ»; она — решительная английская медсестра, которую он привез с собой в качестве невесты. Перед тем как начать восхождение, он поинтересовался, был ли у нее подобный опыт прежде. «Небольшой, — ответила Эмма, — ничего особенного». Однако вскоре она первой взошла на вершину, продемонстрировав при этом навыки суперпрофессионального альпиниста. — Ну вот, другое дело, — сказала Эмма, проведя рукой по волосам. — Точно? Она улыбнулась, но в ее зеленовато-карих глазах застыла усталость. — Прости, — сказала она. — За что? — Я теперь не такая спортивная и только задерживаю тебя. И еще за то, что не ходила с тобой в последние несколько лет. — Не говори глупости. Я очень рад, что ты рядом. Эмма поцеловала его: — Я тоже. — Слушай, погода совсем испортилась, — уже серьезнее заметил Джонатан. — Может, вернуться? Эмма отдала ему бутылку. — Даже не думай, трус. Однажды я уже обошла тебя здесь, на горе. И вот увидишь, снова обойду. — Спорим на деньги? — Есть ставки и получше. — Например? — Джонатан сделал глоток, отметив, что ему приятно слушать, как она болтает всякую чепуху. Сколько это уже длится? Шесть месяцев? Или даже год, с тех пор как у Эммы начались страшные головные боли и она стала закрываться в темноте часа по четыре кряду. Он не мог назвать точный срок. Определенно до Парижа, а Париж был в июле. Отогнув рукав, Джонатан посмотрел на свои многофункциональные часы: высота — 9200 футов, или 2804 метра, температура — минус 10 градусов Цельсия. Он уставился на показания барометра: давление падало на глазах. — Что там? — спросила Эмма. Джонатан убрал бутылку с водой в рюкзак. — Прежде чем ситуация улучшится, она значительно ухудшится. Давай-ка отсюда сматываться. Ты уверена, что не хочешь вернуться? Эмма решительно покачала головой. — Ладно, иди вперед, я — следом. Только крепления поправлю. Джонатан присел и вдруг увидел, как на загнутые концы лыж упала, рассыпавшись, пригоршня снега. За считаные секунды его лыжи сплошь покрылись снегом, а концы стали мелко подрагивать. Про крепления он тут же забыл. Осторожно поднявшись на ноги, Джонатан посмотрел наверх: прямо над ним вздымался северный склон горы Фург — тысячефутовая стена из камня и льда, увенчанная щербатой вершиной. Преобладающие ветры намели к основанию отвесной стены рыхлый снег, и этот тяжелый снежный карниз имел вид самый угрожающий. Выражаясь по-научному, набрал критическую массу снега. У Джонатана, опытного альпиниста, ходившего в Альпы, Скалистые горы и даже в Гималаи, мгновенно пересохло в горле. Он не раз попадал в передряги, проходил там, где другие не могли. И знал, когда стоит беспокоиться по-настоящему. — Чуешь? Того и гляди обрушится, — встревоженно сказал он. — Ты что-то слышишь? — Нет. Пока нет. Но… Где-то вдалеке… где-то над ними… над вершинами прокатился ухающий раскат. Горы содрогнулись. Он подумал о снежном наддуве на Фурге. Продолжительные холода превратили его в гигантскую смерзшуюся плиту весом сотни тонн. То, что он сейчас слышал, был не гром, но грохот оседающей плиты, продавившей нижний, более рыхлый и слабый слой. Джонатан по-прежнему смотрел наверх. Однажды ему уже довелось побывать под лавиной: одиннадцать минут он пролежал, погребенный во мраке, не в силах пошевелить даже пальцем, настолько окоченевший, что не чувствовал вывихнутую ногу, задранную так, что колено оказалось чуть не у самого уха. И если сейчас он жив, то только потому, что товарищ успел заметить белый крест на его куртке за секунду до того, как его накрыла лавина. Прошло десять секунд. Грохот умолк, ветер ослаб, и воцарилась жуткая тишина. Не говоря ни слова, Джонатан отцепил от пояса веревку и обвязал ее конец вокруг Эмминой талии. О возвращении теперь и думать нечего. Главное — как можно скорее убраться с пути лавины. Жестами он показал жене, что они будут двигаться строго к вершине и она должна идти за ним след в след. — Поняла? — беззвучно спросил он одними губами. — Поняла, — последовал такой же немой ответ. Джонатан в темпе начал подъем. Каждые несколько шагов он бросал через плечо взгляд, проверяя, что Эмма не отстала. Снова поднялся ветер, на этот раз изменив направление на восточное. Снег летел прямо в лицо, пытаясь продраться сквозь одежду. Джонатан почти не чувствовал пальцев. Руки окоченели. Видимость сначала ухудшилась до десяти футов, а вскоре он и вовсе перестал видеть дальше собственного носа. Только боль, отдающая в бедро, придавала ему уверенности в том, что он продвигается вверх, прочь от ущелья. Час спустя Джонатан добрался до хребта. Собрав остатки сил, он закрепил свои лыжи и помог Эмме пройти несколько последних футов. Поднявшись наверх, она рухнула ему на руки. Он крепко держал жену, пока она не отдышалась и снова могла стоять на ногах. Здесь, на седловине между двумя вершинами хребта, ветер яростно набрасывался на них. Однако временами небо прояснялось, и тогда Джонатан на мгновение видел долину, которая вела к деревне Фрауэнкирхе и далее — к Давосу. Пройдя на лыжах к дальнему концу перевала, он встал на краю уступа и посмотрел вниз. Футах в двадцати начинался крутой снежный скат, больше похожий на лифтовую шахту с выступающими по краям голыми камнями. — Это Романов скат. Если спустимся, то все будет хорошо. Скат получил свое название по имени проводника, погибшего здесь под лавиной во время спуска. Глаза у Эммы стали круглыми. Она с недоверием посмотрела на Джонатана и покачала головой: — Слишком круто. — Мы с тобой видали и покруче. — Нет, Джонатан… Смотри, какой обрыв. Неужели нет другого пути? — Сегодня нет. — Но… — Эм, либо мы убираемся с этого перевала, либо замерзаем насмерть. Приблизившись к краю, она вытянула шею, чтобы хорошенько рассмотреть, что там внизу, и тут же отпрянула. — А, была не была, — сказала она с деланой решимостью, — давай рискнем. — Небольшой соскок, быстрый поворот — всего делов-то! Я же говорю, видали и покруче. Эмма кивнула уже более уверенно. На секунду ей показалось, что все в порядке, и они вовсе не заигрывают со стихией, и она всю жизнь мечтала проверить свои силы на таком чудовищном, убийственном спуске. — Ладно. — Джонатан снял лыжи и отстегнул «тюлений мех». Орудуя лыжей, как топором, он отколол здоровенный куб снега и бросил его через край. Куб скатился по скату. В некоторых местах снег немного обсыпался, но наст был крепкий. — Спускаешься сразу за мной, — сказал он. Эмма встала рядом, концы ее лыж нависли над склоном. — Отойди. — Джонатан спешно надевал лыжи. Эмма осмотрелась вокруг. Даже не глядя на нее, он почувствовал, что она что-то замышляет. — Пропусти меня вперед. — Не все ж тебе отдуваться… — Даже не думай. — Помнишь?.. Побеждает тот, кто последним упадет. — Эй… нет! Эмма оттолкнулась, на мгновение зависла, неловко приземлилась на обледенелый склон и с шипящим свистом помчалась вниз. Спускается «плугом», руки слишком высоко, наклон корпуса недостаточный. Казалось, ее фигура неуправляема. Взгляд Джонатана приковали к себе камни, ограничивающие полосу ската. «Повора-а-а-чивай!» — беззвучно закричал он. От камней Эмму отделяло всего десять футов. Пять. В следующий миг она прыгнула, мастерски развернулась в воздухе и изменила направление. Джонатан вздохнул с облегчением. Эмма промчалась по склону и сделала еще один безупречный поворот. Руки прижаты к телу. Ноги готовы отреагировать на любое препятствие. Усталости как не бывало. Он торжествующе взмахнул рукой: у нее все получилось. Через тридцать минут они будут сидеть в ресторане «Штаффельальп» в Фрауэнкирхе за чашкой горячего кофе, смеяться и делать вид, что никакой опасности и в помине не было, а потом пойдут в гостиницу, упадут на постель и… Эмма упала на третьем повороте. То ли «поймала кант», то ли вошла в поворот на полсекунды позже, чем нужно, но лыжи налетели на камни. У Джонатана внутри все оборвалось. В ужасе он смотрел, как она катится вниз, оставляя за собой вспоротую борозду посредине склона и цепляясь руками за снег. Но склон оказался слишком крутым. И слишком обледенелым. Эмма соскальзывала все быстрее и быстрее. На бугре ее тело, словно тряпичная кукла, подлетело в воздух и рухнуло на снег. Она упала, неловко подвернув ногу, только в воздухе мелькнули лыжи, поднимая вверх снежный столб. — Эмма! — закричал Джонатан и бросился вниз, широко раскинув руки. На мгновение он потерялся в молочном тумане, не представляя, где верх, где низ, но затем, выровняв лыжи, миновал облако. Эмма лежала в неестественной позе — ногами вверх, лицом в снег. Джонатан остановился в десяти футах от нее, снял лыжи и осторожно приблизился. — Эмма, — позвал он, — ты меня слышишь? Сбросив снаряжение, он опустился на колени, очистил от снега ее лицо и нащупал пульс. Четкий и стабильный. Достав из рюкзака запасную рубашку, Джонатан свернул ее валиком и подсунул под голову жене. Эмма пошевелилась. — Вот черт! — простонала она. — Не двигайся, — велел ей Джонатан с привычной интонацией врача скорой помощи и принялся ощупывать ее ноги. — Не трогай! — Лицо ее исказилось от боли. Джонатан отдернул руку. В нескольких дюймах над коленом под тканью выпирало что-то острое. Он не сводил взгляда с уродливого выступа. — Сломана, да? — Эмма часто моргала. — Джонатан, я совсем не чувствую пальцев ног. Больно. Очень-очень больно. — Спокойно, дай я посмотрю. Надрезав швейцарским ножом штанину, он осторожно раздвинул ткань. Сквозь термобелье торчал острый белый осколок, вся ткань вокруг была в крови, — открытый перелом бедренной кости. — Ну что, очень плохо? — спросила Эмма. — Да уж, — ответил Джонатан, доставая аптечку. Отсчитав пять таблеток адвила, он помог ей принять обезболивающее и запить его водой. Потом зафиксировал разрыв пластырем. — Нужно перевернуть тебя на спину, ногами вниз. Хорошо? Эмма кивнула. — Сначала я наложу шину, чтобы кость не сместилась. Ты пока просто полежи. — Боже, Джонатан, а я, по-твоему, собираюсь куда-то пойти? Джонатан вернулся вверх по склону за своими лыжами и палками. Приложив палки с обеих сторон ноги, он обрезал веревку и обвязал ею Эмме ногу у бедра и голени. — Держи, — протянул он жене свой кожаный бумажник. Эмма зажала его в зубах. Медленно Джонатан начал затягивать веревку, пока палки плотно не прилегли к сломанной ноге. Эмма задержала дыхание. Закрепив второй конец веревки, Джонатан перевернул жену на спину и, поддерживая ее, подгреб ей под спину снег, утрамбовав его так, чтобы можно было сидеть. — Так лучше? — спросил он. Эмма всхлипнула. Он тронул ее за плечо. — Я вызову помощь. — Джонатан вытащил рацию. — Спасателям Давоса, — проговорил он, поворачиваясь спиной к ветру. — Докладываю об экстренной ситуации. На южном склоне Фурга, у подножия Романова ската, травмирован лыжник. Прием. В ответ — тишина. — Спасателям Давоса, — повторил он. — Необходима срочная медицинская помощь. Как слышите меня? В ответ — завывание метели. Он попытался снова. И снова ничего. — Погода, — сказала Эмма. — Попробуй на другой частоте. Джонатан переключился на другой канал. Несколько лет назад, когда он работал лыжным спасателем в Альпах, он сам ввел в настройки рации частоты всех спасательных служб в этой зоне — Давоса, Арозы и Лензерхайде, а также полиции кантона, Швейцарского альпийского клуба и REGA — спасательной вертолетной службы, или «труповозов» на языке лыжников и альпинистов. — Спасателям Арозы. На южной стороне Фурга травмирован лыжник. Необходима срочная помощь. Снова никакого ответа. Он поднес рацию ближе. Индикатор питания мигал еле-еле. Он стукнул рацией по ноге. Лампочка в последний раз мигнула и погасла. Джонатан опустил руки: — Все. — Что — все? Рация? Ты же проверял ее вчера. — Вчера она была в порядке. — Джонатан попробовал несколько раз включить и выключить рацию, но индикатор не загорался. — Аккумулятор? — Вряд ли. Я только вчера поставил новый. — Сняв перчатки, он открыл панель и осмотрел рацию внутри. — Аккумулятор здесь ни при чем. Дело в проводах. Блок питания не подсоединен к передатчику. — Так подсоедини. — Не могу. Во всяком случае, сейчас. Даже если бы у меня были инструменты, не уверен, что смог бы. — И он бросил рацию в сумку. — А телефон? — спросила Эмма. — Что — телефон? Здесь мертвая зона. — Попробуй, — настойчиво попросила она. Индикатор сети на мобильнике Джонатана показывал жирно перечеркнутую параболическую антенну. Но он все равно набрал номер REGA. Безуспешно. — Ничего не получается. Черная дыра. Несколько секунд Эмма смотрела на него, и Джонатан заметил, с каким трудом она старается держать себя в руках. — Но мы должны связаться с кем-нибудь. — Не с кем. — Попробуй еще раз включить рацию. — А смысл? Я же сказал: она сломана. — Попробуй! Джонатан присел рядом с женой: — Послушай, все будет хорошо. — Он старался говорить как можно спокойнее. — Я спущусь и приведу помощь. Пока включен твой передатчик, я не потеряю тебя. — Ты не можешь оставить меня здесь. Ты никогда не найдешь дорогу обратно, с передатчиком или без. Посмотри вокруг: не видно ни зги. Я замерзну. Мы не можем… Я не могу… — Она замолчала и, уронив голову на снег, отвернулась, чтобы он не видел, как она плачет. — Я почти прошла его… этот последний поворот… совсем чуть-чуть не вписалась… — Все будет хорошо. Эмма с надеждой взглянула на него: — Да? Джонатан вытер слезы с ее щек: — Обещаю. Он достал из рюкзака термос и, налив горячего чаю, передал его жене. Пока она пила, он взял ее лыжи и поставил их в снег позади нее буквой «X», чтобы их было видно издалека. Затем снял с себя спасательную куртку и накрыл ею Эмму. Сняв свою шапку, он надел ее поверх Эмминой, сильно натянув вниз, чтобы прикрыть ей шею. И наконец, выудив из рюкзака шерстяное одеяло, обернул им Эмму. На одеяле светились огромные ярко-оранжевые буквы «HELP» — на случай воздушной эвакуации. Но сегодня вертолеты летать не будут. — Каждые пятнадцать минут выпивай немного чаю, — говорил он, держа ее за руку. — Ешь и не вздумай заснуть. Эмма кивала, а ее руки мертвой хваткой вцепились в него. — Помни о чае, — снова напомнил Джонатан. — Каждые пятнадцать… — Заткнись и убирайся, — перебила она, в последний раз сжав его руку и отпустив. — Иди, пока я не струсила окончательно. — Я скоро вернусь. Эмма посмотрела ему прямо в глаза: — Джонатан… не нервничай. До сих пор ты всегда выполнял свои обещания.
Холодный ветер, налетевший на равнину, принес на своих сильных крыльях одинокую бабочку. Удивительное насекомое порхало, то поднимаясь высоко в небо, то опускаясь ближе к земле. Сверху желтые крылья покрывала тончайшая черная сеточка. Имя этого прекрасного экземпляра тоже было необычным, под стать внешности: Papilio Argus.