Восточный Китай, 1281 год Густой туман заполнял долину, окутывал окружающие горы. Трепеща от ветерка, он создавал впечатление, что вершины дышат. Густые леса казались не отдельными деревьями, а сплошной массой. Не слышалось шагов животных, ступающих по ковру из палой листвы и сосновой хвои, не раздавалось птичьего пения. Стояла внушающая суеверный страх тишина. Даже армейские лошади притихли в этой непроницаемой мгле. Лишь изредка негромкий топот копыт выдавал их присутствие. Солнце медленно съело дымку, и верхняя часть замка появилась из тумана, словно всплывая. Казалось, она висит над землей. Черепичная крыша блестела от влаги. Затем показались окружающие город высокие стены. Зубцы крепостного вала были ровными, как зубы дракона. Издали на стенах было хорошо видно стражей: они расхаживали, небрежно положив копья на плечи. Стражи знали, что войско великого хана рядом, но, похоже, верили, что укрепления города неприступны. В Китае считалось, что деревня без защитной стены все равно что дом без крыши, поэтому даже самая крохотная деревушка укрывалась за валами или на худой конец за частоколом. Осада и оборона стали основными методами ведения войны, и за тысячелетие тактику довели до совершенства. До покорения Китая монголы вели войну легкой кавалерией: внезапно появлялись из степей и истребляли врагов в молниеносных налетах, – но потом приспособились к китайским методам – правда, нехотя. Уходили недели, месяцы, иногда годы, чтобы проломить стены укрепленного города, заставляя пленных рабов засыпать рвы, орудовать тараном под дождем стрел, несущихся со стен, поступать вопреки врожденному желанию быстрой победы. Если все шло как планировалось, если солнце съедало туман, то применялась новая стратегия, превращающая каждый укрепленный город в ловушку, откуда нет выхода. Те немногие военачальники, что еще не объявили о своей верности хану, либо объявляли об этом, либо быстро гибли. В течение недели войско из пятисот всадников и тысячи пеших воинов ждало в лесу, у самой границы городских полей. Урожай был убран, желтая стерня низко скошена. Это давало лучникам в крепости превосходную возможность перебить всех, у кого хватило бы глупости пойти в лобовую атаку. Да и убранный урожай означал, что на время долгой осады защитникам хватит продовольствия. Если стены не падут до наступления зимы, монголы скорее всего уйдут на север, в свою столицу, и до весны не вернутся. Тысячник Хенбиш получил от хана приказ взять этот город до того, как на крышу его дворца ляжет первый снег. Ни разу не удостоенный присутствием хана, тысячник не хотел разочаровывать повелителя, словно тот был его лучшим другом. Сожалел только, что великий вождь прислал наблюдать за битвой своего эмиссара. Притом такого уродливого: с землистым цветом лица, с большим крючковатым носом да еще с дьявольскими глазами. Его борода особенно не нравилась Хенбишу. У него самого росли только вислые усы и редкие волоски на подбородке, а у этого наблюдателя вся нижняя часть лица была скрыта за густыми черными завитками. Тысячник Хенбиш не сооружал, как при прежних осадах, десятки штурмовых лестниц и башен, не строил камнеметы и катапульты. Он лишь привел достаточно рабов, чтобы обеспечивать нужды воинов, и построил две деревянные башни – они высились в поле, у самого предела досягаемости стрел лучников. Наверху башен стояли большие медные конусы, обращенные отверстиями в небо. Внутри они были покрыты тонким слоем серебра, начищенного так, что ослепляли, как солнце. Под каждым труба, напоминающая ствол маленькой пушки, поднималась из деревянного ящика, служащего опорой двух с половиной метровому конусу. Все это верхнее сооружение, находящееся почти в пяти метрах над землей, могло подниматься и вращаться на крепком шарнире. Если у ханского посла были какие-то вопросы относительно этих странных башен, то он их не задавал. Уже неделю красная юрта стояла у высоких, накрепко запертых ворот города. По монгольскому обычаю сперва разбивали белую юрту, и вожди города получали возможность обсудить условия сдачи, не опасаясь за свою жизнь. Когда на смену белой приходила красная шерстяная, это означало, что штурм близится. Когда красную юрту убирали и ее место занимала черная, это означало, что всех в городе ждет смерть. После того как красная юрта стала раскачиваться и раздуваться от ветра на дороге у самых ворот, погода испортилась: то шли дожди, то небо заволакивало густыми тучами. Теперь ожидался первый ясный день, и Хенбиш, как только уверился, что солнце съест последние остатки тумана, приказал рабам на невспаханных полях убрать красную палатку и разбить другую. Лучники начали стрелять в рабов, едва те оказались на расстоянии выстрела. Град стрел, такой густой, что казался сплошной массой, усеял землю вокруг людей. Попадали стрелы и в плоть. Четверо рабов упали на месте, еще двое с трудом шли вперед с торчащими из тел тонкими деревянными древками. Остальные бежали под защитой большой, увязанной в узел черной палатки. Тут же была отправлена замена. Люди бежали зигзагами, мешая лучникам целиться. Большинство уцелело, но несколько человек упали ничком, отчего стрелы вошли в их тела еще глубже. В общей сложности потребовалось двадцать человек, чтобы разбить палатку; из них вернулись к монгольским позициям всего пятеро. – Кажется, немного расточительно, – заметил наблюдатель. Его сильный акцент резанул ухо Хенбиша. – Так принято, – ответил Хенбиш, не поворачивая коня. – Белая палатка, красная, черная, смерть. – Хан не говорил, почему этот город штурмуют. Ты знаешь? Хендишу хотелось резко ответить, что у хана свои соображения, но с этим человеком требовалось обращаться почтительно из-за его статуса. – Местный военачальник, – вежливо произнес Хенбиш, – в прошлом году не выплатил хану все налоги. Сумма пустяковая, хан по своей щедрости мог бы не обратить на нее внимания, однако ханский почтовый курьер подслушал, как он похвалялся своим воровством. Империя славилась почтовой службой: вдоль всех главных дорог стояли дома для отдыха, чтобы всадники могли поменять лошадей и скакать дальше или передать послания отдохнувшим курьерам, которые уже ждали. Таким образом, вести со всех концов обширных владений достигали хана за недели, иногда даже за дни. – Такое нарушение закона, – продолжал Хенбиш, – не может оставаться безнаказанным. – Отдавайте кесарево кесарю, – велел эмиссар. Тысячник пропустил незнакомую цитату мимо ушей и поднял взгляд к небу. Последние остатки тумана исчезали, оставляя над полем битвы голубое небо. Он развернул коня, чтобы взглянуть на ожидающих позади воинов. Все они были покрыты бамбуковой броней, сидели на сильных лошадях, потомках животных, что позволили монголам атаковать, а потом удерживать эту часть континента. У каждого всадника свисал с седла специальный мешок. Ткань была водонепроницаема, содержимое мешков тщательно отмерили и смешали лучшие алхимики Хенбиша. Позади конницы стояли ряды пехотинцев, вооруженные копьями длиной в два человеческих роста. Наконечники их были заточены до бритвенной остроты. – Тысячник, – позвал его один из адъютантов. Хенбиш повернулся к отдаленной деревне. На каждой из двух странных осадных башен воин размахивал красным боевым флагом – сообщал, что они готовы. Хенбиш кивнул своему знаменосцу. Тот вышел вперед, чтобы его было отчетливо видно, и замахал над головой шелковым знаменем. Люди на башнях опустили флаги и сосредоточились на странных, доставленных на поле боя машинах. Они передвинули неуклюжее устройство так, что отверстие в деревянном, величиной с гроб ящике смотрело на верх укрепленной стены. Один из воинов снял крышку со ствола, остальные тем временем поворачивали ящик из стороны в сторону. Когда одно из двух устройств оказывалось наведенным прямо на стрелка или наблюдателя на стене замка, оно замирало на несколько секунд. Казалось, ничего не происходило: не было ни шума, ни выпущенного снаряда, однако всякий раз, когда один из стволов направлялся на наблюдателя, этот человек внезапно пригибался и больше не показывался. Эмиссар хана вопросительно посмотрел на Хенбиша, словно требуя объяснений. Неразговорчивый тысячник разглядывал парапеты через лист темного стекла величиной с ручное дамское зеркало. Наконец он повернулся и увидел на лице гостя замешательство. Ударив коленями коня, подъехал к эмиссару поближе и протянул ему смотровое стекло. Дипломат взял его за резную рукоятку из слоновой кости и поднес к глазу. Быстро замигал, потом взглянул поверх него на обнесенный стеной город. Так же быстро, как смотрел сквозь стекло. Темное стекло погружало всю сцену в сумерки, несмотря на яркое солнце, но поразило его не это. Поразили исходящие с обеих башен однотонные лучи, тонкие, как клинок рапиры. Темно-красные, они вылетали копьями из этих странных сооружений и проходили над верхом стен. На его глазах один из наблюдателей в осажденном городе сунул голову в проем между двумя зубцами. Оба луча тут же устремились к нему. Свет забегал по его лицу, и хотя расстояние было слишком большим, чтобы сказать с уверенностью, эмиссару показалось, что лучи сосредоточились на глазах наблюдателя. Всего через несколько секунд несчастный пригнулся снова, неистово мотая головой. Эмиссар опустил стекло. Темная окраска исчезла; рубиновые лучи – тоже. Все было неподвижным, безмятежным, только два деревянных ящика поворачивались туда-сюда, их назначение без стекла оставалось непонятным. Выражение его лица стало еще более недоуменным. – Взгляд дракона, – произнес Хенбиш, не поворачиваясь. – Так называют это мои люди. – А как ты сам это называешь? – спросил ханский посланник. – Несомненная победа. – Хенбиш натянул поводья и повернул коня. – Не понимаю. Как действует устройство? – В каждом из них есть длинный восьмиугольный кристалл из древнего рудника далеко на юге. Не спрашивай меня о сложных вещах, но, используя набор зеркал с отверстиями, кристалл как-то собирает солнечный свет, падающий в конус сверху, и сосредоточивает его таким образом, что он может на время ослепить человека, попав в глаза. – Но ведь он почему-то невидимый? – Попадая в цель, он появляется маленькой красной точкой. Но видеть луч в воздухе можно только через стекло, которое ты держишь. – Тысячник снова посмотрел на своих всадников. – Теперь пора завершать осаду. Ханский посланник снова посмотрел на высящиеся стены и толстые деревянные ворота. Они казались непробиваемыми, как Великая стена к северу от столицы. Он не мог понять, как ослепление нескольких наблюдателей способно завершить осаду. Но происходил он из семейства торговцев и был невеждой в боевых действиях и тактике войны. – В атаку! – скомандовал Хенбиш. Хотя эмиссар ожидал, что конница понесется к далеким стенам во весь опор, воины пустили коней шагом. Копыта лошадей были обернуты толстой шерстяной тканью, поэтому не издавали почти ни звука. Сбруя, седла и переметные сумы оказались так туго закреплены, что не слышалось обычного скрипа кожи. Понукали всадники лошадей негромким шепотом. Закрыв глаза, эмиссар утратил представление о том, что мимо него проезжают пятьдесят всадников. Из всех его чувств только обоняние ощущало легкий запах пыли, поднятой мягко ступающими копытами. Эмиссар, хоть и не был военным, интуитивно понимал, что это основная фаза плана тысячника. Он поднял взгляд вверх. Прямо над головой небо оставалось ясным, но к полю битвы надвигалась густая туча. Тень ее омрачала холмы за городом. Окажись она над ними, таинственное оружие Хенбиша стало бы бесполезным. Долгие минуты никто из наблюдателей не показывался. Эмиссар представлял себе смятение и тревогу защитников крепости, не знающих, что поразило их, как они потеряли зрение. Их было не так уж много, а эмиссар по своим путешествиям знал, что люди в сельской местности склонны к суевериям. Какому волшебству приписали они свое ослепление? Подобно отряду воинов-призраков колонна всадников быстро и незаметно продвигалась по полям. Лошади были выучены так хорошо, что ни одна ни разу не заржала. Эмиссар быстро произвел в уме подсчеты, башни окажутся в тени тучи через несколько минут. Однако всадники не ускоряли движения. Тысячник внушил им, что дисциплина важнее всего. Над стеной появилась голова, и обе световые пушки повернулись к ней так быстро, что человек лишь мельком увидел поле битвы до того, как его сетчатку поразили невидимые лучи. Хенбиш напрягся в седле, ожидая тревожного крика, который даст сигнал невидимым лучникам выпустить стрелы. Какой-то крик наверху заставил его шумно втянуть воздух сквозь зубы. Оказалось, это каркнула ворона на ветвях дерева позади них. Передний всадник достиг деревянных ворот и небрежно бросил на землю под ними седельную сумку. Секунду спустя то же самое сделал еще один, и еще один, и еще. Куча росла, пока вплотную к воротам не вырос односкатный холмик. В конце концов кто-то за стенами проявил немного сообразительности. Подняв голову над парапетом справа у самых ворот, он прикрыл ладонью глаза и посмотрел вниз. Его предостерегающий крик разнесся над полем. Элемент внезапности был утрачен. Всадники перестали таиться и пустили лошадей в полный галоп. Несколько последних бросили свои сумы к воротам и повернули обратно. Они рассыпались, когда стрелы, выпущенные вслепую из-за стен, вновь заполнили небо. Однако заслонили солнце не столько стрелы, сколько надвигающаяся туча. И по какой-то прихоти судьбы подгоняющий ее ветер прекратился, она нависла над городом, словно гигантский зонтик. Без прямых солнечных лучей световые пушки Хенбиша были бесполезны. Встревоженные стражи поняли, чего ожидать, и стали ведрами лить воду на кучу седельных сумок, выросшую почти до середины толстых деревянных ворот. Тысячник предвидел это и потребовал, чтобы каждая была покрыта толстым слоем смолы, не дающей воде проникнуть внутрь. Побуждаемые отчаянием лучники встали вдоль стены и принялись стрелять, тщательно целясь. У всадников на груди была броня, на головах шлемы, но спины оставались незащищенными, и стрелы начали находить свою цель. Секунды спустя несколько лошадей скакали по полю без всадников, наездники их лежали распростертыми на земле – одни корчились в агонии, другие были зловеще неподвижны. Один из воинов Хенбиша поскакал вдоль стены, стоя в стременах и натягивая короткий кавалерийский лук. Вместо острого бронзового наконечника на конце стрелы был ярко горящий, пропитанный смолой комок ткани. Он выпустил стрелу и тут же сильно натянул левый повод. Лошадь знала этот сигнал и повалилась на бок, подняв тучу пыли. Ноги ее неловко дергались, а массивный корпус защищал всадника от того, что должно было последовать. Стрела угодила в кучу сумок у основания ворот, и тут же с парапета выплеснули ведро воды. Пламя погасло, от стрелы поднялись белый дымок и пар. Время на поле битвы способно растягиваться вопреки всякой логике. Казалось, прошла целая вечность, но в действительности минуло меньше чем полсекунды: последний огонек наконечника стрелы прожег сумку и воспламенил содержимое. Алхимики искали эликсир жизни и случайно нашли данное соотношение и состав химикалиев, которое назвали «хуо яо», или огненным лекарством. Мир впоследствии будет знать его под названием «порох». Поскольку это взрывчатое вещество горело медленно, порох требовалось сжимать, чтобы произвести не просто вспышку и шипение. Первая сумка вспыхнула, зажигая те, что лежали наверху кучи, застилая все дымом, и в конце концов пламя взметнулось на десятки футов. Этого костра оказалось достаточно, чтобы взорвать сумки в основании холма, и тяжелые сумки снаружи удерживали расширяющиеся газы достаточно долго, чтобы произошел громадный взрыв. Взрывная волна пронеслась по полю стеной горячего воздуха до тысячника и его оставшихся пешцев. Она сбила эмиссара с коня, и ему показалось, будто он очутился перед печью для обжига. Пламя и дым поднялись высоко в воздух, а по другую сторону стены ворота швырнуло внутрь и расщепило. Обломки косили всех на своем пути, а лучников и наблюдателей вдоль парапета разметало, будто тряпичных кукол, их пронзительные крики слышались сквозь грохот взрыва. Ханские воины медленно поднимались на ноги. В ушах у посланника звенело. Когда он закрыл глаза, сохранившийся зрительный образ взрыва продолжал гореть под опущенными веками. Это было второе таинственное оружие из увиденных сегодня. Сперва световые пушки, а теперь какой-то способ сохранения огня в седельных сумах и его мгновенного высвобождения. Поистине удивительная страна. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
Восточный Китай, 1281 год 
