Ее звали Эмили-Энн. Девятилетняя девочка с черными кудряшками, длинными ресницами и кожей цвета карамели. В ушах крошечные золотые сережки в виде колечек. Во лбу два отверстия от пуль, выпущенных из девяти миллиметровой полуавтоматической «кобры». Была суббота, но я работала по настоятельной просьбе шефа, Пьера Ламанша. Вот уже четыре часа я корпела в лаборатории, исследуя сильно поврежденные человеческие останки. Вдруг дверь распахнулась, и в просторное помещение для вскрытия стремительно вошел сержант-детектив Люк Клодель. Мы с Клоделем как-то раз работали вместе. И хотя отношения между нами сложились вполне нормальные, даже можно сказать, наметилось нечто вроде взаимного уважения, со стороны все выглядит совсем иначе. - Где Ламанш? - требовательно спросил Клодель, бросив быстрый взгляд на разложенные передо мной останки и затем столь же поспешно отвернувшись. Я промолчала. Самый лучший способ общения с Клоделем, когда он в подобном настроении, - не обращать на него внимания. - Доктор Ламанш здесь? - Детектив упорно отводил глаза от моих покрытых слизью перчаток. - Сегодня суббота, месье Клодель. У него выхо… В эту минуту в дверном проеме показалась голова Мишеля Шарбонно. Издалека доносилось жужжание и клацанье электрической двери. - Le cadavre est arrive, - доложил Шарбонно напарнику. Чей труп доставили? И вообще, что привело в морг двух детективов из отдела убийств в субботний полдень? Шарбонно, крупный мужчина с короткими волосами, похожими на колючки ежа, обратился ко мне на английском: - Привет, док. - Что случилось? - спросила я, стаскивая перчатки и опуская маску. Лицо Клоделя посуровело, глаза угрюмо блеснули в ярком свете ламп. Детектив ответил: - Доктор Ламанш будет здесь с минуты на минуту. Он все объяснит. Его лоб уже покрылся капельками пота, рот сжался в тонкую линию. Клодель ненавидит все, что связано со вскрытием трупов, и старается держаться от морга как можно дальше. Не сказав больше ни слова, он распахнул дверь и выскочил наружу, Шарбонно проследил за ним взглядом, затем повернулся ко мне: - Клоделю сейчас нелегко. У него ведь тоже есть дети. - Дети? - Внутри у меня все похолодело. - Сегодня утром «Дикари» снова нанесли удар. Когда-нибудь слышали о Ричарде Маркотте? Имя показалось мне смутно знакомым. - Возможно, вы знаете его как Araignee - Паука. - Он сплел пальцы в замок, костяшки побелели от напряжения. - Выдающийся малый. Выборное лицо в байкерской гангстерской банде. Он у «Гадюк» начальником безопасности числился, но сегодня у Паука выдался поистине неудачный день. Утром, около восьми часов, когда Маркотт отправился в спортзал, «Дикари» изрешетили его из проезжающего автомобиля, в то время как подружка успела нырнуть в кусты сирени. Шарбонно взъерошил волосы, нервно сглотнул. Я молча ждала. - В перестрелке погиб ребенок. - О Боже! - Мои пальцы судорожно сжали латекс перчаток. - Маленькая девочка. Ее отвезли в Монреальскую детскую больницу, но она умерла. Сейчас тело привезли сюда. Маркотт скончался по дороге в больницу, так и не приходя в сознание. - Ламанш выехал? Шарбонно кивнул. В нашей лаборатории пять сотрудников по очереди отвечают на срочные вызовы. Необходимость внеурочного вскрытия или же присутствия патологоанатома на месте смерти возникает редко, но в подобных случаях специалиста всегда можно найти. Сегодня была очередь Ламанша. Ребенок. Во мне все перевернулось, захотелось выбраться отсюда. Часы показывали двенадцать сорок. Я резко стянула прорезиненный фартук, скомкала его в кучу вместе с маской и латексными перчатками и бросила все в контейнер для мусора. Вымыв тщательно руки, на лифте поднялась на двенадцатый этаж. Не знаю, как долго я сидела в своем кабинете, бездумно устремив взгляд на реку Святого Лаврентия и позабыв на время о стоящем передо мной йогурте. Мне показалось, я слышала, как открывается дверь в кабинет Ламанша, потом до меня донеслось шуршание стеклянных перегородок, разделяющих секции нашего крыла. Профессия судебного антрополога вырабатывает в человеке своего рода невосприимчивость к насильственной смерти. И так как мне не раз во время судебно-медицинской экспертизы приходилось извлекать крупицы информации из изуродованных, сгоревших или разложившихся человеческих останков, то довелось видеть много такого, с чем обычный человек не справился бы. Морг и кабинет для вскрытия - вот где я провожу большую часть своего рабочего времени, поэтому мне известно, как выглядит и пахнет человеческое тело, что именно чувствуешь, когда держишь в руках его части или осторожно проводишь по нему скальпелем. Мне привычен вид окровавленной одежды, которая сушится на вешалке, визг пилы, вонзающейся в кость, колыхание человеческих органов, плавающих в пронумерованных банках для хранения препаратов. Но видеть мертвого ребенка всегда страшно. Искалеченный младенец. Избитый до смерти малыш, едва начавший ходить. Умерший от истощения ребенок из семьи религиозных фанатиком. Двенадцатилетняя жертва извращенного педофила. Я так и не смогла привыкнуть к насилию над невинными детьми. Не так давно я участвовала в расследовании жестокого убийства братьев-близнецов. Это дело оказалось одним из самых трудных за все годы моей практики в качестве судебного антрополога. И мне совсем не хотелось снова испытать подобные переживания. То преступление нам удалось раскрыть. И я почувствовала удовлетворение, словно сделала что-то по-настоящему хорошее, когда фанатика, на руках которого была кровь мальчиков, удалось посадить в тюрьму, чтобы он больше уже не мог творить злодеяний. Я отогнула крышку и ложкой стала медленно помешивать йогурт. Образы погибших детей не выходили из головы. Я отчетливо помнила, что чувствовала в тот день в морге, как мысли то и дело возвращались к собственной дочери. Боже милосердный, почему ты допускаешь существование подобного безумия? И почему те люди, чьи изуродованные тела сейчас лежат внизу, в покойницкой, должны были погибнуть из-за начавшейся между байкерами войны?
