Голос в трубке звучал спокойно, мягко: — Мисс Кларво? — Да. — Узнаёте, кто говорит? — Нет. — Ваша подруга. — У меня много подруг, — солгала мисс Кларво. В зеркале, висевшем над телефонным столиком, она увидела, как ее губы с наслаждением произнесли эти лживые слова, как она подтвердила их легким кивком головы: «Да, эта ложь истинна, это истинная ложь». Но глаза не поверили. Смущенно моргнули и стали смотреть в сторону. — Мы давно не виделись, — продолжал приятный женский голос, — но я так или иначе следила за вами. У меня есть хрустальный шарик. — Простите — что? — Хрустальный шарик, с помощью которого можно заглянуть в будущее. У меня есть такой. В нем время от времени показываются мои старые друзья. Например, сегодня я видела вас. — Меня? Элен Кларво снова обернулась к зеркалу. Оно было круглое, как хрустальный шарик, и в нем показалось лицо — старый, но нелюбимый друг: тонкие сжатые губы, словно две обтянутые кожей косточки; светло-каштановые волосы, подстриженные очень коротко, по-мужски; постоянно лиловатые, будто от холода, уши; настолько белесые ресницы и брови, что глаза кажутся оголенными и испуганными. Старый друг в стеклянном шарике. Элен с опаской спросила: — Все-таки кто же вы? — Эвелин. Припоминаете? Эвелин Меррик. — О да. — Значит, помните? — Конечно. Это была еще одна ложь, которая сорвалась с языка даже легче, чем первая. Имя ни о чем ей не говорило. Пустой звук, отождествить который с реальным человеком было так же трудно, как по шуму мотора определить марку машины на бульваре с высоты четвертого этажа. Для Элен было все едино: «форд» или «остин», «кадиллак» или Эвелин Меррик. — Вы слушаете, мисс Кларво? — Да. — Я слышала, ваш старик умер. — Да. — Говорят, оставил вам кучу денег. — Это уж моя забота. — Деньги налагают большую ответственность. Я могла бы помочь вам. — Спасибо, я не нуждаюсь в помощи. — Скоро, возможно, будете нуждаться. — В любом случае постараюсь решить задачу сама, не прибегая к помощи постороннего человека. — Постороннего? — В голосе зазвучала досада. — Вы же только что сказали, что вспомнили меня. — Я сказала это из чистой вежливости. — Из вежливости. Как истая леди. Ты всегда считала себя настоящей леди, верно, Кларво? Что ж, на днях ты разом меня вспомнишь: сможешь взглянуть на мое тело в любой художественной галерее. Все будут мной восхищаться. Тебе не завидно, Кларво? — Я думаю, вы не в своем уме. — Я? О нет. Не я сумасшедшая, а ты, Кларво. Ведь это у тебя память отшибло. Скорей всего, от зависти, ты всегда мне завидовала, потому и вымарала меня из своих воспоминаний. — Неправда! — взвизгнула мисс Кларво. — Я не знаю вас. Даже понаслышке. Вы ошибаетесь. — Нет, не ошибаюсь. Тебе нужен всего-навсего хрустальный шарик, чтобы вспомнить старых друзей. Пожалуй, мне надо бы послать тебе свой. Тогда и ты увидела бы в нем себя. Хочешь? Или боишься? Ты всегда была такой трусихой, что мой хрустальный шарик может напугать тебя до полной потери тех малых крох разума, которыми ты располагаешь. У меня шарик под рукой. Сказать, что я в нем вижу? — Нет… прекратите… — Я вижу тебя, Кларво. — Нет… — Вижу перед собой твое лицо ярко и отчетливо. Но с ним что-то не так. Ах, вот оно что! Несчастный случай. Ты пострадала. У тебя рассечен лоб, изо рта течет кровь, кровь все течет и течет… Мисс Кларво смахнула телефонный аппарат со столика. Он не разбился, лежал на боку и урчал. Мисс Кларво сидела, оцепенев от ужаса. В хрустальном шарике зеркала лицо ее оставалось прежним, невредимым. Лоб был гладким, рот — закрытым, вот только лицо побелело, словно в нем не осталось ни капли крови. Мисс Кларво истекла кровью много лет тому назад, незаметно — внутренне. Когда Элен начала понемногу приходить в себя, она наклонилась, подняла телефон и поставила его обратно на столик. Услышала в трубке, как телефонистка коммутатора повторяет: «Какой вам номер? Коммутатор слушает. Какой номер? Пожалуйста, назовите номер». Мисс Кларво хотела бы сказать «соедините меня с полицией» непринужденным тоном, как это делают персонажи пьес, будто им случается звонить в полицию два-три раза в неделю. Но она ни разу в жизни не звонила в полицию, за тридцать лет никогда даже не говорила с полицейским. Не то чтобы она их боялась, просто у нее не было с ними ничего общего. Она не совершала преступлений, не имела дела с преступниками и не была их жертвой. — Какой вам номер? — Это… это вы, Джун? — Да-да, мисс Кларво. Ой, пока вы не отвечали, я уж подумала, не случился ли с вами обморок или еще что. — Я никогда не падаю в обморок. — Опять ложь. У нее вошло в привычку нанизывать одну ложь на другую, словно бусы на нитку, это превратилось у нее в своего рода хобби. — Который час, Джун? — Примерно полдесятого. — Вы очень заняты? — Ну, я, собственно говоря, одна на коммутаторе. У Доры грипп. Да и я борюсь с ним, как могу. По жалобным интонациям и слегка заплетающемуся языку собеседницы мисс Кларво заподозрила, что Джун борется с гриппом таким способом, который не одобряют ни дирекция гостиницы, ни сама Элен. И она спросила: — Вы скоро освободитесь? — Примерно через полчаса. — Не могли бы вы… то есть мне очень хотелось бы, чтобы вы зашли ко мне в номер, прежде чем уйти домой. — Что-нибудь не так, мисс Кларво? — Да. — Вот тебе на! Но я же ничего не… — Я буду ждать вас после десяти, Джун. — Ну ладно, но я все-таки не понимаю, что я такого… Мисс Кларво повесила трубку. Она знала, как надо обращаться с Джун и ей подобными. Повесить трубку. Оборвать разговор. Однако она не понимала, что в жизни слишком часто обрывала разговор с очень многими людьми, слишком быстро вешала трубку. И вот в тридцать лет она одна. И телефон ее обычно молчал, а если кто-то стучал в дверь ее номера-люкс, то это означало, что либо официант принес обед, либо посыльный — газету, либо парикмахерша из салона красоты пришла подправить ей прическу. Так что не с кем было обрывать разговор, кроме телефонистки с коммутатора, которая когда-то работала в конторе отца Элен, или сумасшедшей незнакомки, предсказательницы будущего по хрустальному шарику. Правда, она повесила трубку в разговоре с незнакомкой недостаточно быстро. Похоже, ее собственное одиночество мешало ей оборвать разговор: лучше злые слова, чем совсем никаких. Мисс Кларво прошла через гостиную и открыла застекленную дверь, которая вела на маленький балкон. Там хватало места только для одного стула. Элен села на него и стала смотреть на бульвар с высоты четвертого этажа. Бульвар был забит машинами и сиял огнями. На тротуарах кишел народ, ночь заполняли звуки городской жизни. Слух мисс Кларво почему-то воспринимал их как шумы, доносившиеся с другой планеты. На небе появилась первая звездочка, можно бы загадать желание. Но мисс Кларво ничего не загадала. От людей на бульваре ее отделяла такая же бесконечность, как и от звезд.
* * *
Джун задержалась, так как зашла сначала в бар и лишь затем поднялась по лестнице черного хода к двери в небольшую кухню номера-люкс мисс Кларво. Иногда мисс Кларво и сама пользовалась черной лестницей. Джун не раз видела, как она легкой тенью кралась вверх или вниз, точно призрак, избегающий общения с живыми людьми. Дверь на кухню была заперта. Мисс Кларво держала под замком все на свете. Среди работников гостиницы ходил слух, будто она держит в номере крупные суммы денег, так как не доверяет банкам. Подобные слухи — обычное дело, их распускают посыльные, которым нравится рассуждать о всякого рода хищениях: ведь они слишком бедны, чтобы позволить себе какое-нибудь более интересное развлечение. Джун этому слуху не верила. Мисс Кларво все запирала потому, что была из тех, кто вечно оберегает свои вещи независимо от их ценности. Джун постучала в дверь и подождала, слегка покачиваясь, потому что выпила двойной мартини, да к тому же из радиоприемника в холле доносились звуки вальса, и ее маленькая худая фигурка в полупальто из дешевой шотландки раскачивалась в такт музыке. Голос мисс Кларво вошел в мелодию, словно нож в масло: — Кто там? Джун взялась за косяк двери, чтобы обрести равновесие. — Это я, Джун. Хозяйка номера сняла цепочку и отодвинула засов. — Как вы поздно. — Мне надо было сначала сделать одно дело. — Да, понимаю. — Мисс Кларво не стала спрашивать, что за дело: кухню сразу заполнил запах, который говорил сам за себя. — Пройдемте в другую комнату. — Я только на минутку. А то моя тетя… — Почему вы пришли с черного хода? — Ну, я же не знала, для чего я вам нужна, вот я и подумала: если я что-то сделала не так, зачем всем видеть, как я шастаю туда-сюда. — Вы не сделали ничего плохого, Джун. Я только хотела задать вам несколько вопросов. — Мисс Кларво улыбнулась доброй улыбкой. Она знала, как надо обращаться с Джун и ей подобными. Улыбнуться. Даже если на душе кошки скребут от страха и неизвестности, все равно улыбнуться. — Вы раньше бывали в моем номере, Джун? — Нет. — Ни разу? — А как я могла сюда прийти? Вы никогда раньше меня не звали, а я сюда поступила уже после того, как вы заняли этот номер. — Может, вам хочется осмотреть его? — Нет, спасибо, мисс Кларво. Я действительно спешу. — Тогда выпейте чего-нибудь. Не откажетесь? — Улыбнуться. Задобрить. Предложить выпить. Сделать что угодно, только бы не остаться одной и не ждать, что телефон вот-вот снова зазвонит. — У меня есть хороший херес. Я держу его для… ну, на случай, если кто-нибудь зайдет. — Пожалуй, глоток хересу мне не повредит, — честно призналась Джун. — Особенно в борьбе с наступающим гриппом. Мисс Кларво повела гостью через прихожую в гостиную, и Джун теперь, когда оказалась за спиной у хозяйки, с любопытством оглядывалась. Но, собственно, увидеть ничего было нельзя. Все двери были закрыты, как тут догадаешься, куда они ведут: в спальню, ванную или в стенной шкаф. Последняя дверь вела в гостиную. Здесь мисс Кларво проводила дни с утра до вечера, сидя с книгой в глубоком кресле у окна, или лежа на диване, или же сочиняя письма за ореховым бюро: «Дорогая мама, я здорова… прекрасная погода… близится Рождество… привет Дугласу… Дорогой мистер Блэкшир, насчет этих ста акций компании „Атлас"…» Мать ее жила в шести милях к западу, в Беверли-Хиллз, а контора мистера Блэкшира находилась в десяти кварталах на том же бульваре, но мисс Кларво очень давно не видела ни мать, ни поверенного в делах. Налила в рюмку хересу из графинчика, стоявшего на кофейном столике: — Прошу вас, Джун. — О, спасибо, мисс Кларво. — Присаживайтесь, пожалуйста. — Благодарю вас. Джун села в кресло у окна, а мисс Кларво наблюдала за ней, думая, как она похожа на птицу с ее быстрой походкой вприпрыжку, яркими жадными глазами и костлявыми кистями рук. Воробей, да и только, несмотря на светлые волосы и аляповатое полупальто из шотландки, — захмелевший воробей, который вместо зерен питается хересом. Глядя на Джун, мисс Кларво впервые подумала о том, а как же выглядит эта самая Эвелин Меррик. Подумав, сказала: — Час назад, то есть в половине десятого, мне позвонили. Я буду вам очень благодарна, если вы сообщите мне что-нибудь об этом звонке. — Вы хотите знать, откуда звонили? — Да. — У меня нет возможности установить это, мисс Кларво, если звонок был не по междугородному телефону. Сегодня вечером таких было четыре, но звонили не вам. — Но вы помните, что кто-то вызывал мой номер? — Не могу вам сказать. — Подумайте хорошенько. — Да, конечно, мисс Кларво, я думаю, как только могу. — И девушка наморщила лоб, чтобы подтвердить свои слова. — Только дело-то вот в чем. Если бы кто-то позвонил и спросил мисс Кларво, я бы это запомнила, но если спрашивают номер 4-25, это совсем другое дело, сами понимаете. — Значит, тот, кто мне звонил, знал мой телефонный номер в гостинице? — Наверное. — Почему вы так думаете, Джун? Девушка поерзала в кресле, поглядывая то на дверь, то на мисс Кларво, то снова на дверь. — Я не знаю. — Но вы же сказали «наверное», Джун. — Я только хотела сказать… хотела сказать, что не помню, вызывал ли кто-нибудь номер 4-25 сегодня вечером. — По-вашему, я лгунья? — О нет, мисс Кларво, я не это хотела сказать, мисс Кларво. Я только… — Ну? — Не припомню, только и всего. На этом разговор и был закончен. Ни изъявлений благодарности, ни благих пожеланий на прощание. Просто мисс Кларво встала и открыла дверь. Джун выскочила в коридор. А мисс Кларво снова осталась одна. Хохот в соседнем номере сотрясал перегородку, через открытую балконную дверь врывались голоса: — Ну ты даешь, Джордж, ну даешь! — Послушайте эту девицу, она дело говорит! — Черт бы вас побрал, где открывашка? — А для чего Бог дал тебе зубы? — Бог дал, Бог взял. — Долли, куда ты задевала открывашку? — Не помню. «Не припомню, только и всего». Мисс Кларво присела у орехового бюро и взяла золоченую авторучку, подаренную отцом ко дню рождения несколько лет назад. «Дорогая мама, — писала она. — Я целую вечность ничего о тебе не слышала. Надеюсь, вы с Дугласом по-прежнему живете в гадости». Элен уставилась на то, что написала, подсознательно подозревая описку. Поначалу все показалось правильно: «…вы с Дугласом по-прежнему живете в гадости». Я же хотела сказать «в радости». Перо соскочило не на ту букву. Я не желаю зла собственной матери. А все этот шум в соседнем номере, никак не сосредоточиться. — Бывает, ты ведешь себя как павиан, Гарри. — Ну так пошли кого-нибудь за бананами, Гарри голоден. Что тут смешного? — Ладно, я пошутила. Ты что, шуток не понимаешь? Мисс Кларво закрыла на замок застекленную дверь. Может, и звонок незнакомки был всего-навсего шуткой? Кто-то из работников гостиницы решил припугнуть ее, потому что она богата и считается немножечко странной. Мисс Кларво понимала, что эти качества делают ее естественной жертвой шутников; она смирилась с этим много лет тому назад, и розыгрыши уже не задевали ее, как раньше, в школе. Значит, никаких проблем. Девушка с хрустальным шариком пошутила. Эвелин Меррик просто не существует. Однако это имя стало напоминать о чем-то, хоть поначалу мисс Кларво была уверена, что никогда не слыхала его. Элен отдернула занавески на окнах и вернулась к письму. «Надеюсь, вы с Дугласом по-прежнему живете в гадости». Мисс Кларво зачеркнула «в гадости» и написала «в радости». «Надеюсь, у вас с Дугласом все хорошо. Не могу сказать того же о себе. Я ни на что не надеюсь. Мне все равно». Мисс Кларво разорвала листок пополам и аккуратно положила в корзину для бумаг рядом с бюро. По сути дела, ей не о чем было писать своей матери, как всегда. Просить у нее совета и утешения казалось совершенно бессмысленным. Ни того ни другого миссис Кларво не даст, даже если бы Элен осмелилась попросить об этом. Вечеринка в соседнем номере перешла к песням. «Вниз по речке от старой мельницы», «Луна над жнивьем», «Дэйзи, Дэйзи». Иногда пели в лад, иногда — нет. В груди мисс Кларво поднялась горячая волна гнева. Какое они имеют право поднимать такой шум на ночь глядя? Надо пойти постучать в стену, а если не угомонятся, вызвать администратора. Поднимаясь со стула, мисс Кларво зацепилась каблуком за нижнюю перекладину бюро и упала вперед, причем ударилась об острый угол выдвижной его части. Немного полежала молча, ощущая металлический привкус крови во рту и слушая, как тревожно стучит пульс в висках. Немного погодя встала и медленно, негнущимися ногами прошагала к зеркалу над телефонным столиком. На лбу была небольшая царапина, из уголка рта сочилась кровь, там, где выпирающий нижний зуб прорезал губу. «…У меня есть хрустальный шарик. Я вас вижу. Вполне ярко и отчетливо. С вами произошел несчастный случай. Рассечен лоб, изо рта течет кровь…» Крик о помощи поднялся к горлу мисс Кларво. Помогите, кто-нибудь! Мама, Дуглас, мистер Блэкшир… Но крик так и не прорвался наружу. Застрял в глотке, мисс Кларво проглотила его, как и многие другие крики. Я по-настоящему и не пострадала. Видно, я слишком чувствительна. Отец всегда гордился деликатностью моих чувств. Значит, нечего закатывать истерику. Надо подумать и сделать нечто разумное. Мисс Кларво вернулась к бюро, взяла ручку и чистый лист бумаги. «Дорогой мистер Блэкшир, позвольте напомнить Вам, что на похоронах отца Вы предложили мне совет и помощь, если таковые понадобятся. Не знаю, сказали ли Вы это лишь потому, что такие вещи принято говорить на похоронах, или Вы были искренни. Надеюсь на последнее, потому что сейчас у меня возник именно такой случай. Мне кажется, что меня преследует безумная женщина…»
Голос в трубке звучал спокойно, мягко: