Утром она проснулась с головной болью и неприятным предчувствием, словно сегодня с ней должно произойти что-то дурное. Потом головная боль немного утихла, но странное предчувствие осталось до конца дня. Думала, наступит вечер и все пройдет окончательно. Она ошибалась.
— Не выпить ли нам чего-нибудь? — произносит он улыбаясь. — Например, кофе. — Мне пора домой. Он смотрит на часы. — Да что вы! Сейчас только половина двенадцатого. Пойдемте, я угощу вас лучшим капуччино в городе. Она соглашается, наверное, потому, что наконец-то прошла головная боль. А возможно, день оказался намного лучше, чем ожидалось, и ей не хотелось оставаться одной. По крайней мере сейчас. — Давайте пройдемся. Вечерний воздух заметно посвежел. В тонкой хлопчатобумажной курточке ей прохладно. — Замерзли? — Он обнимает ее за плечи. Ей не то чтобы неприятно — просто неловко. После непродолжительного анализа своих ощущений она громко вздыхает. — Что? Она слабо улыбается. — Так, ничего. Ответ его раздражает. Как это так — ничего? Он убирает руку с ее плеча, и они продолжают идти молча примерно с квартал. Рестораны, небольшие особняки. Она удивляется реакции своего спутника. Наконец не выдерживает и произносит: — Я, пожалуй, поймаю такси и поеду домой. Он мягко останавливает ее, взяв за руку. — А как же кофе? — Мне пора. — Ну что ж, пора так пора. Но я вас провожу. Мне хочется увидеть, где вы живете. — Зачем? Я могу добраться домой сама. — Нет. Я настаиваю. Сейчас мы возьмем такси, а капуччино, наверное, найдется и в вашем районе. Как вам мое предложение? Она вздыхает. Спорить почему-то нет сил. В такси они молчат. Он смотрит в окно, она разглядывает свои руки. Кафе на углу, неподалеку от ее дома, закрыто. Несколько секунд они наблюдают через стекло за мальчиком внутри, который заканчивает уборку. Он оборачивается и машет им, мол, ничего не поделаешь. — Вот незадача. А мне, как назло, еще сильнее захотелось кофе. — Он смотрит на нее, грустно улыбаясь, неожиданно став похожим на обиженного ребенка. — Ладно, пойдемте. — Она тоже улыбается. — Я сварю вам кофе. У входа в подъезд она возится с ключами, наконец находит нужный, сует в замок, но повернуть не успевает. Дверь открывается раньше. — Они затеяли ремонт, поэтому ничего не работает. Я жаловалась управляющему, но все без толку. На втором этаже прямо посередине площадки навалены стройматериалы и какое-то электрооборудование. Приходится обходить. — Кажется, здесь переделывают две квартиры в одну. Очевидно, надеются содрать большую квартплату, не иначе. И длится это несколько недель. С ума можно сойти от шума. На третьем этаже она отпирает дверь квартиры, затем отключает сигнализацию. Он проходит мимо нее вперед, быстро снимает плащ и бросает на стул. Уж слишком по-свойски, — думает она. А он направляется к дивану, усаживается. Диван обычный — спинка и сиденье пенопластовые, обшитые набивным ситцем с веселеньким рисунком, плюс две подушечки, которые она купила в магазине на Четырнадцатой улице, одна с трафаретным портретом Элвиса, другая — Мэрилин. Он начинает задумчиво водить пальцами по ослепительно-красным губам Мэрилин. Туда-сюда, туда-сюда. Она спохватывается, что все еще стоит в куртке, снимает ее, вешает на крючок, прикрепленный к входной двери, запирает дверь, затем снова включает сигнализацию. — Понимаете, привычка. С этим я чувствую себя спокойнее. Нервно улыбнувшись, она разворачивается в сторону крохотной кухни. Собственно, это прямоугольный альков в гостиной, чуть глубже стенного шкафа. Она дергает цепочку. Загорается лампочка, которая освещает небольшой холодильник, плиту с двумя конфорками, небольшую раковину и полку с тостером и кофеваркой. Она снимает кофеварку, вынимает влажный коричневый фильтр и швыряет в небольшую пластмассовую урну. — Помочь? — спрашивает он. — Я справлюсь. К тому же для двоих здесь тесновато. Она загружает кофеварку, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Встряхивает волосами, стараясь двигаться увереннее. Наверное, зря я привела его сюда. Наконец она садится у стола с компьютером на стул с твердой спинкой, повернув его к дивану. — Через минуту кофе будет готов. Он молчит, лишь смотрит на нее и улыбается. Она играет с ниткой на манжете блузки, пытаясь придумать, чем заполнить тишину. — Может быть, включить музыку? — Она встает, делает несколько шагов к небольшому музыкальному центру в углу на полу. — Это у меня единственный предмет роскоши. Он подходит и опускается на колени рядом с ней. Пару секунд рассматривает аккуратную стопку компактдисков, затем вытаскивает один. — Поставьте это. — Билли Холидей? — произносит она, беря у него диск. — Потрясающая певица. Ее грусть меня просто убивает. В его ушах долго звучат эти два слова. Меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает… Из маленьких колонок начинает струиться музыка. Тему ведет кларнет, а вскоре к нему присоединяется неподражаемый голос Билли, чуть с хрипотцой, немного похожий на стон. И верно — первая же песня, «Господь, благослови дитя», оказывается наполненной невыразимой печалью. Она стоит рядом с ним на коленях, тихо подпевая, слегка покачивая головой, волосы упали налицо. Он молча наблюдает за ней, как наблюдал весь вечер, не переставая думать об этом, прикидывая то так, то эдак. И теперь еще оставались кое-какие сомнения. Неужели пора начать все снова? Ведь прошло столько времени. И все эти годы он вел себя как паинька. Но, протянув руку и коснувшись ее волос, он уже знал, что сомневаться поздно. Она вздрагивает и быстро встает. — Я вас испугал? Извините, — произносит он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. А сам смотрит, наслаждаясь ее пружинящей походкой, мягкими кошачьими движениями, но затем ловит ее взгляд. Она стоит над ним и смотрит сверху вниз как на какую-то жалкую тварь. Его настроение круто меняется, по телу прокатывается острая злоба, и он чувствует, что готов. — Я налью кофе. Она поворачивается, но он хватает ее за руку. — В чем дело? — резко спрашивает она. — Прекратите. Он отпускает, затем поднимает руки вверх, показывая, что сдается, и пытается снова улыбнуться. Она твердо заявляет: — Я думаю, вам лучше уйти. Но он опять усаживается на диван, забрасывает руки за голову и усмехается: — Давай не будем поднимать из-за этого шум. Хорошо? — Он неожиданно переходит на ты. — Есть вещи, из-за которых шум поднимать как раз стоит. Впрочем, у меня нет желания обсуждать с вами это сейчас. К тому же… я сомневаюсь, что вы поймете. — Неужели? Почему? А-а-а… сейчас-сейчас… мне кажется, я начинаю врубаться. — Просто уходите, и все! — Она продолжает стоять, не меняя позы. — Понял, понял, — говорит он. — Я плохой, тут уж ничего не поделаешь. Верно? А ты невинная затюканная девушка. Конечно, ведь ты воплощенная невинность. — Он поднимается. — Так вот, позволь мне сказать тебе кое-что…
