...Символика «ностальгии» постепенно проступала сквозь мутную сетку дождя, заливающего экран: герой его, Андрей Горчаков (надо же, какая фамилия красивая, нет, чтобы Горшков или Торчков, как это в жизни бывает) помогал режиссеру Андрею Тарковскому преодолеть Эдипов комплекс его предыдущего фильма «Зеркало». В свете этого мучительного преодоления становилась понятной непреходящая черная меланхолия нашего двуликого Андрея, приехавшего из солнечной России в промозглую от вечной сырости Италию, чтобы увидеть наконец воочию те памятники средневековой архитектуры, о которых он в течение многих лет читал лекции студентам. Ведь его томит ностальгия по семейному уюту «Зеркала», где он был счастливо женат на собственной матери – как говорится, «и дома, и замужем». Факт этого кровосмесительного брака удостоверяется в «Зеркале» не только тем, что режиссер поручил роль и матери, и жены героя одной и той же актрисе, не затрудняя ее даже переодеванием и гримом, созвучным эпохе, но и тем, что в глазах матери-жены сын-мальчик то и дело занимает место мужа-мальчика, так что к концу фильма вовсе непонятно, кто кому кем приходится. И последнюю точку над «i» ставит отсутствие в фильме отца, то ли арестованного, то ли погибшего на фронте, но в любом случае безжалостно удаленного режиссером из экранной жизни согласно канонам Эдипова комплекса, чтобы обеспечить себе ничем не замутненный союз с матерью. В «Ностальгии» почти преодоленное стремление героя жениться на собственной матери прорывается только изредка, когда он в ностальгическом отчаянии пытается жену «уматерить» и когда сам не знает, кто же этот мальчик, взбегающий к дому на пригорке, – он сам или его сын. Зато проблему отца режиссер решил воистину мастерски: не впуская его на экран и таким образом увиливая от непосредственного общения с объектом слишком недавней и потому неостывшей еще ненависти, он часто и подолгу читает вслух его стихи. Тут уж вовсе смешались все сознательные и подсознательные потоки, обильно орошаемые потоками текущей по экрану воды: по фильму стихи принадлежат перу Андрея Горчакова, по жизни – перу Арсения Тарковского, отца Андрея Тарковского, того самого, который после успеха «Андрея (опять Андрей, что за наваждение! – а ведь это «муж» по-гречески) Рублева» говорил мне с горьковатой (горчаковатой) иронией: «Если раньше девушки спрашивали, кто этот вертлявый юнец, им отвечали: это сын знаменитого поэта Тарковского. Если теперь они спрашивают, кто этот хромой старик, им отвечают; это отец знаменитого режиссера Тарковского». Тут уж весь фрейдовский расклад налицо: и соперничество поколений, и соперничество поэзии с кино, и соперничество мужское – за благосклонность прекрасных дам. Но за годы, протекшие (ведь у Тарковского все именно течет, а не передвигается каким-либо иным способом, – и время, и стихи, и судьбы) между «Зеркалом» и «Ностальгией», юношеское неприятие отца у Андрея, постепенно остывая, переплавилось в форму идеологического к нему почтения, свойственного зрелости. Враждебность, правда, еще не остыла настолько, чтобы допустить физическое присутствие отца в кинопространстве, но голос его поэзии уже заполняет все эмоциональное пространство фильма, преображаясь там в некое видимое Божество, витающее над водами. Этот образ вовсе не условный, ибо многие кадры «Ностальгии» представляют собой разнообразные эффектные сцены «из жизни воды» – потоки, заливающие нижние этажи заброшенных зданий; хлюпающие мокротой болотистые луга; радужный пар над горячими источниками; прозрачные струи, омывающие позеленевшие от времени скульптуры, и т. д. – озвученные пространным чтением стихов Арсения Тарковского. Пригасив свою неприязнь к отцу, Андрей одновременно уже не с прежним пылом стремится к союзу с матерью, и потому намеки на ее отождествление с женой Горчакова не так прозрачны, как в «Зеркале», зато жена все еще олицетворяет собой покинутую героем мать-Родину. Вот тут-то и начинаются загадки. Сюжетно все вроде бы просто: Андрей Горчаков, специалист по итальянской архитектуре эпохи Возрождения, приезжает в Италию пощупать собственными руками старинные камни, которым отдано его сердце. Казалось бы – щупай и радуйся, что добрался, так нет: наш Андрей сразу по приезде оказывается во власти неодолимой тоски по собственному детству с домом на пригорке (или он только в Италии осознал, что уже не мальчик?), по оставленной в России жене, той, что с венком кос надо лбом, по сыну, взбегающему на пригорок, который сливается в его сердце с памятью о себе, взбегающем на пригорок; и по Родине, сливающейся в его сердце с образом жены. Тоска эта столь же неизбывна, сколь необъяснима, и потому хочется спросить у самого Тарковского, отчего это его герою так плохо.. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
Забавно.. название книги полностью соответствует названию... Описанная "изнутри" жизнь, быт и нравы "шестидесятников" и диссидентов, болшьше всего напоминает рассказ о жителях библейских Содома и Гоморры. И. кажетя. это получилось против воли автора, она сама этого и не заметила.. )) Большую часть чтения этой книги меня не покидало чувство отвращения к этому клубку людей. обуреваемых смесью эдипового комплекса, фредистских латентных наклонностей и еще черт знает чего.. Книга будет полезна всем кто хочет сорвать с глаз розовые очки при взгляде на советских "властителей умов" шестидесятых-семидесятых годов..
/// "И последнюю точку над «i» ставит отсутствие в фильме отца, то ли арестованного, то ли погибшего на фронте, но в любом случае безжалостно удаленного режиссером из экранной жизни согласно канонам Эдипова комплекса, чтобы обеспечить себе ничем не замутненный союз с матерью." ///
Но там же стихи отца идут за кадром - стихи Арсения Тарковского.
Написано живенько, читается легко, хотя есть повторы - видимо книжка компоновалась из отдельно написанных блоков. О некоторых описанных совсем ничего не знаю - тут, естественно, интерес снижался. Сама авторша мне не симпатична по-человечески - написала со злорадством про людей, с которыми ранее дружила. Больше всех досталось Марье Розановой-Синявской - ну форменная стерва получилась. Но, возможно, жанр мемуаров требует от автора безжалостности? Я не знаю ответа на этот вопрос.
В книге отведено много места делу Синявского-Даниэля. Так вот авторша поведала нам, что Синявский и Розанова сотрудничали с КГБ. Из прочитанного в последнее время вынесла знание, что в диссидентской среде были люди, которые являлись сотрудниками и даже провокаторами органов КГБ. Об этом есть в романе Людмилы Улмцкой "Зеленый шатер". Один из героев согласился сотрудничать. Другой, встав перед дилеммой сотрудничества или новой посадки, "вышел" в окно. У Василия Аксенова в "Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках" сделан намек о сотрудничестве Евгения Евтушенко с КГБ. И вот теперь эта книга Нины Воронель... Полученные знания для меня были полной неожиданностью. Но осуждать этих людей я не спешу. Скорее уж, еще больше убедилась насколько все было пронизано щупальцами КГБ. И даже ошеломляющая мысль посетила, в качестве версии конечно - а уж не возглавляло ли КГБ (ну или одно из течений внутри КГБ) диссидентское движение? С учетом того, что они сейчас и возглавляют страну... не знаю... не знаю... очень даже может быть...
Вот здесь интересный диалог об авторе и героях книги http://mbla.livejournal.com/30795.html
А еще прочитала из "Чрева китова" Сергея Хмельницкого - ответ бывшему другу Андрею Синявскому типа мы же с тобой одним миром мазаны по части сотрудничества с органами http://berkovich-zametki.com/Nomer44/SChmelnicky1.htm Пока читала запуталась, кто из них гаже, и кто кого больше предал - так что сыта теперь по горло! Но главное зло однозначно - КГБ, которое вот так использовало и корежило людей.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация |
Вход ]
