День был пасмурный, холодный, безветренный. К вечеру следовало ждать дождя. Из нависшей над аэропортом пелены доносился натужный рев невидимых самолетов. В ресторане уже горели огни. Самолет из Нью-Йорка опаздывал; диктор по-английски и по-французски объявил о тридцатиминутной задержке рейса Париж — Рим. Обычное предотлетное ожидание неприятных сюрпризов усугублялось непогодой. Свет неоновых ламп придавал болезненный вид лицам раздраженных людей. Многие из присутствовавших в зале жалели о том, что предпочли самолет другим видам транспорта. В углу ресторана, за столиком, украшенным, как и прочие, флажком одной из авиакомпаний, обслуживающих Орли, мужчина и женщина пили кофе, поглядывая на мальчика и девочку; дети прилипли к большому окну, выходящему на летное поле. Мужчина был крупным, с худощавым лицом. Его коротко подстриженные темные жесткие волосы, чуть тронутые сединой, заметной лишь вблизи, были зачесаны назад. Над глубоко посаженными голубыми глазами нависали густые брови; тяжелые набрякшие веки придавали ему облик отрешенного наблюдателя, холодного, бесстрастного зрителя. Движения его были медленными и осторожными, как у человека, рожденного для простора, но вынужденного долгие годы жить в тесноте. Его бледность объяснялась тем, что он всю зиму провел в городе. Похоже, ему с трудом удавалось сохранять маску сдержанности и добродушия. Издали он казался бодрым, здоровым и преуспевающим. Женщине на вид было чуть больше тридцати; строгий серый костюм подчеркивал ее фигуру. Короткие черные волосы были уложены в соответствии с требованиями последней моды, крупные серые глаза — умело подведены. Она сидела очень прямо, манеры были безукоризненными, каждое движение — отточенным, строгим, а голос — свежим, звенящим. Она была француженкой, парижанкой, и это проявлялось во всем; ее лицо, в котором угадывалась чувственность, свидетельствовало о решительности характера, умении тактично, незаметно управлять окружающими. Дети были хорошо воспитанными, ухоженными; на первый, не слишком пристальный взгляд семья казалась мечтой рекламного фотографа — взлетное поле залито солнечным светом, улыбки позирующих говорят о том, как приятно и безопасно путешествовать по воздуху. Но солнце не показывалось над Парижем уже шесть дней, неоновые светильники в ресторане придавали предметам гнетущие оттенки, и никто сейчас не улыбался. Дети пытались очистить кусочек запотевшего мутного стекла, чтобы очертания самолетов, стоящих на бетонированной площадке перед ангарами и на взлетной полосе, не расплывались. — Это «Виконт», — сказал мальчик, обращаясь к сестренке. — Турбовинтовой. — «Вайкаунт», — поправил его отец. — По-английски это звучит так, Чарли. Низкий, проникновенный голос мужчины гармонировал с его внушительной фигурой. — «Вайкаунт», — послушно повторил пятилетний мальчуган. По случаю отъезда отца он был одет в строгий костюм и держался с серьезностью. Женщина улыбнулась: — Не беспокойся. К совершеннолетию он научится не смешивать два языка. Она говорила по-английски бегло, с легким французским акцентом. Мужчина рассеянно улыбнулся ей. Он хотел отправиться в аэропорт один. Он не любил долгих проводов. Но жена пожелала отвезти его на машине, взяв с собой детей. «Они обожают смотреть на самолеты», — сказала она, отстаивая свое предложение. Но мужчина подозревал иное — она, вероятно, надеялась на то, что в последнюю минуту, глядя на свою семью, он передумает и откажется от путешествия. Или что запечатлевшаяся в его памяти картина — хорошенькая мать и симпатичные малыши, прижавшиеся к ее юбке, — ускорит возвращение мужа. Он допил горький кофе и с нетерпением взглянул на часы: — Ненавижу аэропорты. — Я — тоже, — отозвалась женщина. — Иногда. Я люблю встречать. Подавшись вперед, она коснулась его руки. Догадываясь, что его шантажируют, он сжал ее кисть. «Господи, — подумал он, — что у меня за настроение». — Я же ненадолго. Скоро вернусь. — Не так уж и скоро, — возразила она. — Не так скоро, как хотелось бы. — Когда я вырасту, — заявил Чарли, — я буду летать только на avions a reaction. — На реактивных самолетах, Чарли, — автоматически поправил его мужчина. — На реактивных самолетах, — повторил мальчик, не поворачивая головы. «Я должен сдерживать себя, — подумал мужчина. — Он вырастет с сознанием, что я постоянно одергивал его. Он не виноват, что вечно вставляет французские слова». — Я не могу упрекать тебя за то, — сказала жена, — что ты радуешься, убегая из Парижа в такую непогоду. — Вовсе я не радуюсь, — возразил мужчина. — Мне приходится это делать. — Конечно. Он слишком хорошо знал ее, чтобы поверить в искренность этого «конечно». — Речь идет о большой сумме, Элен. — Да, Джек, — согласилась она. — Не люблю самолеты, — сказала девочка. — Они уносят людей. — Точно, — подтвердил мальчик. — Глупая. Для этого они и существуют. — Не люблю самолеты, — повторила его сестренка. — Это больше, чем мой четырехмесячный заработок, — заметил Джек. — Мы наконец-то сможем купить новый автомобиль. И съездить зимой в какое-нибудь приличное место. — Конечно. Джек снова отхлебнул кофе и посмотрел на часы. — Жаль только, что необходимость в поездке возникла именно сейчас. — Я ему нужен именно сейчас. — Ну, в этом ты разбираешься лучше меня. — Что ты имеешь в виду? — Ничего особенного. Только то, что ты понимаешь ситуацию лучше меня. Я даже знакома-то с ним лишь по твоим рассказам. Правда… — Что? — Правда, если вы такие близкие друзья, как ты утверждаешь… — Мы были ими. — Были. Странно, что за все эти годы он ни разу не навестил тебя. — Он впервые в Европе. Я же говорил тебе… — Помню. Но он здесь уже шесть месяцев. И потрудился написать тебе лишь неделю назад… — Если я стану все объяснять, мы утонем в дебрях прошлого. — Папа… — Мальчик повернулся лицом к отцу. — Ты когда-нибудь был в горящем самолете? — Да. — И что произошло потом? — Огонь потушили. — Тебе повезло. — Да. Мальчик посмотрел на сестренку: — Папа был в горящем самолете и не умер. — Утром звонила Анна, — сказала Элен. — Она сообщила, что Джо огорчен твоим отъездом. Анна была женой Джо Моррисона, начальника Джека. Элен дружила с ней. — На прошлой неделе я предупредил Джо о том, что хочу взять короткий отпуск. Подошла моя очередь. Он не возражал. — Но затем, узнав о предстоящей конференции, он сказал, что ты ему нужен, — заметила Элен. — Анна говорит, он отпустил тебя очень неохотно. — Я обещал приехать в Рим. Там на меня рассчитывают. — Джо тоже рассчитывал на тебя. — Придется ему обойтись пару недель без меня. — Тебе известно, какое значение Джо придает лояльности сотрудников? — спросила Элен. Джек вздохнул: — Да, мне это известно. — Он переводил людей бог знает куда за менее значительные проступки, — напомнила Элен. — К следующему сентябрю мы можем оказаться в Анкаре, Ираке или Вашингтоне. — В Вашингтоне, — с деланным ужасом произнес Джек. — О Господи. — Ты хочешь жить в Вашингтоне? — Нет, — отозвался Джек. — Когда мне исполнится восемнадцать лет, — заявил мальчик, — я пересеку la barriere de son. — Я хочу сказать тебе кое-что, — произнесла Элен. — Ты вовсе не огорчен отлетом. Я наблюдала за тобой последние три дня. Ты рад возможности уехать. — Я рад возможности заработать, — поправил жену Джек. — Дело не только в этом. — Еще я буду рад помочь Делани, — добавил Джек. — Если окажусь в силах, конечно. — И это еще не все. На красивом лице Элен появилась грусть. Смирение и грусть, подумал он. — Ты рад случаю покинуть меня. Нас. — Рукой, обтянутой перчаткой, Элен указала на детей. — Послушай, Элен… — Не навсегда. Я не то имела в виду. На время. Ради этого ты даже готов ухудшить отношения с Джо Моррисоном. — Я не стану отвечать на это, — устало промолвил он. — Знаешь, — продолжила она, — ты не спал со мной уже более двух недель. — Вот почему я не хотел, чтобы кто-то провожал меня в аэропорту. Из-за таких вот разговоров. — Кто-то, — сказала Элен. — Ты. — Прежде, — заговорила она ласково, сдержанно, без осуждения, — в последние полчаса перед отъездом ты любил меня. Когда все чемоданы уже собраны. Ты это помнишь? — Да, помню. — Мне больше нравится «Эр Франс», — сказал мальчик. — Голубой — цвет скорости. — Ты еще любишь меня? — негромко спросила Элен, подавшись вперед и заглянув мужу в глаза. Джек посмотрел на нее. Его рассудок признавал, что она очень красива. У Элен были крупные серые глаза, высокие скулы и густые, подстриженные по-девичьи черные волосы. Но в этот миг он не любил ее. «Сейчас, — подумал Джек, — я не люблю никого. Разве что детей. Но это нечто инстинктивное. Хотя нет, не совсем инстинктивное». Из трех своих детей он любил только этих двух. Двух из трех. Вполне пристойное соотношение. — Конечно, люблю, — ответил Джек. Она чуть заметно улыбнулась. У нее была прелестная, доверчивая улыбка. — Возвращайся с лучшим настроением, — попросила Элен. Диктор по-английски и по-французски пригласил пассажиров, летящих рейсом 804 Париж — Рим, пройти таможенный досмотр. С чувством благодарности Джек оплатил счет, поцеловал детей, жену и направился к стойке. ------------- "Скачайте книгу в нужном формате и читайте дальше"
Второй роман, из прочитанных мною у Ирвина Шоу, где героями являются люди, связанные с киноиндустрией. И, пожалуй, мне этот больше понравился, чем "Вечер в Византии". Наверняка, у героев романа были прототипы, как раз на подъеме находилось итальянское кино (действие романа происходит в Риме). Интересно, кто скрывается за именами Делани и Брезача, какие реальные фигуры? Наверняка Ирвин Шоу хорошо знал кинематографический мир, т.к. писал много сценариев для кино.
Очень хотела найти и посомтреть он-лайн одноименный фильм. Но найти не смогла, нашла только отрывок, главный герой - Керк Дуглас. Этот отрывок - полное сумасшествие и бредятина какая-то, фильм смотреть сразу расхотелось. Пусть лучше книга останется как впечатление.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация |
Вход ]
День был пасмурный, холодный, безветренный. К вечеру следовало ждать дождя. Из нависшей над аэропортом пелены доносился натужный рев невидимых самолетов. В ресторане уже горели огни. Самолет из Нью-Йорка опаздывал; диктор по-английски и по-французски объявил о тридцатиминутной задержке рейса Париж — Рим.
