Светловолосый мальчик только что одолел последний спуск со скалы и теперь пробирался к лагуне. Школьный свитер он снял и волочил за собой, серая рубашечка на нем взмокла, и волосы налипли на лоб. Шрамом врезавшаяся в джунгли длинная полоса порушенного леса держала жару, как баня. Он спотыкался о лианы и стволы, когда какая-то птица желто-красной вспышкой взметнулась вверх, голося, как ведьма; и на ее крик эхом отозвался другой. – Эй, – был этот крик, – погоди-ка! Кусты возле просеки дрогнули, осыпая гремучий град капель. – Погоди-ка, – сказал голос. – Запутался я. Светловолосый мальчик остановился и подтянул гольфы автоматическим жестом, на секунду уподобившим джунгли окрестностям Лондона. Голос заговорил снова: – Двинуться не дают, ух и цопкие они! Тот, кому принадлежал голос, задом выбирался из кустов, с трудом выдирая у них свою грязную куртку. Пухлые голые ноги коленками застряли в шипах и были все расцарапаны. Он наклонился, осторожно отцепил шипы и повернулся. Он был ниже светлого и очень толстый. Сделал шаг, нащупав безопасную позицию, и глянул сквозь толстые очки. – А где же дядька, который с мегафоном? Светлый покачал головой: – Это остров. Так мне, по крайней мере, кажется. А там риф. Может, даже тут вообще взрослых нет. Толстый оторопел: – Был же летчик. Правда, не в пассажирском отсеке был, а впереди, в кабине. Светлый, сощурясь, озирал риф. – Ну, а ребята? – не унимался толстый. – Они же, некоторые-то, ведь спаслись? Ведь же правда? Да ведь? Светлый мальчик пошел к воде как можно непринужденней. Легко, без нажима он давал понять толстому, что разговор окончен. Но тот заспешил следом. – И взрослых, их тут совсем нету, да? – Вероятно. Светлый произнес это мрачно. Но тотчас его одолел восторг сбывшейся мечты. Он встал на голову посреди просеки и во весь рот улыбался опрокинутому толстому. – Без всяких взрослых! Толстый размышлял с минуту. – Летчик этот… Светлый сбросил ноги и сел на распаренную землю. – Наверно, нас высадил, а сам улетел. Ему тут не сесть. Колеса не встанут. – Нас подбили! – Ну, он-то вернется еще, как миленький! Толстый покачал головой: – Мы когда спускались, я – это – в окно смотрел, а там горело. Наш самолет с другого края горел. Он блуждал взглядом по просеке. – Это все от фюзеляжа. Светлый потянулся рукой и пощупал раскромсанный край ствола. На мгновенье он заинтересовался: – А что с ним стало? Куда он делся? – Волнами сволокло. Ишь, опасно-то как, деревья все переломаты. А ведь там, небось, ребята были еще. Он помолчал немного, потом решился. – Тебя как звать? – Ральф. Толстый ждал, что его в свою очередь спросят об имени, но ему не предложили знакомиться; светлый мальчик, назвавшийся Ральфом, улыбнулся рассеянно, встал и снова двинулся к лагуне. Толстый шел за ним по пятам. – Я вот думаю, тут еще много наших. Ты как – видал кого? Ральф покачал головой и ускорил шаг. Но наскочил на ветку и с грохотом шлепнулся. Толстый стоял рядом и дышал, как паровоз. – Мне моя тетя не велела бегать, – объяснил он, – потому что у меня астма. – Ассы-ма-какассыма? – Ага. Запыхаюсь я. У меня у одного со всей школы астма, – сказал толстый не без гордости. – А еще я очки с трех лет ношу. Он снял очки, протянул Ральфу, моргая и улыбаясь, а потом принялся их протирать замызганной курткой. Вдруг его расплывчатые черты изменились от боли и сосредоточенности. Он утер пот со щек и поскорей нацепил очки на нос. – Фрукты эти… Он кинул взглядом по просеке. – Фрукты эти, – сказал он. – Вроде я… Он поправил очки, метнулся в сторонку и присел на корточки за спутанной листвой. – Я сейчас… Ральф осторожно высвободился и нырнул под ветки. Сопенье толстого тотчас осталось у него за спиной, и он поспешил к последнему заслону, отгораживавшему его от берега. Перелез через поваленный ствол и разом очутился уже не в джунглях. Берег был весь опушен пальмами. Они стояли, клонились, никли в лучах, а зеленое оперенье висело в стофутовой выси. Под ними росла жесткая трава, вспученная вывороченными корнями, валялись гнилые кокосы и то тут, то там пробивались новорожденные ростки. Сзади была тьма леса и светлый проем просеки. Ральф замер, забыв руку на сером стволе, и щурясь, смотрел на сверкающую воду. Там, наверное, в расстоянии мили лохматилась у кораллового рифа белая кипень прибоя и дальше темной синью стлалось открытое море. В неровной дуге кораллов лагуна лежала тихо, как горное озеро – разнообразно синее, и тенисто-зеленое, и лиловатое. Полоска песка между пальмовой террасой и морем убегала тонкой лукой неведомо куда, и только где-то в бесконечности слева от Ральфа пальмы, вода и берег сливались в одну точку; и, почти видимая глазу, плавала вокруг жара. Он соскочил с террасы. Черные ботинки зарылись в песок, его обдало жаром. Он ощутил тяжесть одежды. Сбросил ботинки, двумя рывками сорвал с себя гольфы. Снова вспрыгнул на террасу, стянул рубашку, стал среди больших, как черепа, кокосов, в скользящих зеленых тенях от леса и пальм. Потом расстегнул змейку на ремне, стащил шорты и трусики и, голый, смотрел на слепящую воду и берег. Он был достаточно большой, двенадцать с лишним, чтоб пухлый детский животик успел подобраться; но пока в нем еще не ощущалась неловкость подростка. По ширине и развороту плеч видно было, что он мог бы стать боксером, если бы мягкость взгляда и рта не выдавала его безобидности. Он легонько похлопал пальму по стволу и, вынужденный наконец признать существование острова, снова упоенно захохотал и стал на голову. Ловко перекувырнулся, спрыгнул на берег, упал на коленки, обеими руками подгреб к себе горкой песок. Потом выпрямился и сияющими глазами окинул воду. – Ральф… Толстый мальчик осторожно спустил ноги с террасы и присел на край, как на стульчик. – Я долго очень, ничего? От фруктов этих… Он протер очки и утвердил их на носу-пуговке. Дужка уже пометила переносицу четкой розовой галкой. Он окинул критическим оком золотистое тело Ральфа, потом посмотрел на собственную одежду. Взялся за язычок молнии, пересекающей грудь. – Моя тетя… Но вдруг решительно дернул за молнию и потянул через голову всю куртку. – Ладно уж! Ральф смотрел на него искоса и молчал. – По-моему, нам надо все имена узнать, – сказал толстый. – И список сделать. Надо созвать сбор. Ральф не клюнул на эту удочку, так что толстому пришлось продолжить. – А меня как хочете зовите – мне все равно, – открылся он Ральфу, – лишь бы опять не обозвали, как в школе. Тут уж Ральф заинтересовался: – А как? Толстый огляделся, потом пригнулся к Ральфу. И зашептал: – Хрюша – во как они меня обозвали. Ральф зашелся от хохота. Даже вскочил. – Хрюша! Хрюша! – Ральф! Ну, Ральф же!.. Хрюша всплеснул руками в ужасном предчувствии: – Я сказал же, что не хочу… – Хрюша! Хрюша! Ральф выплясал на солнцепек, вернулся истребителем, распластав крылья, и обстрелял Хрюшу: – У-у-уф! Трах-тах-тах! Плюхнулся в песок у Хрюшиных ног и все заливался: – Хрюша!! Хрюша улыбался сдержанно, радуясь против воли хоть такому признанию. – Ладно уж. Ты только никому не рассказывай… Ральф хихикнул в песок. Снова на лице у Хрюши появилось выражение боли и сосредоточенности. – Минуточку… И он бросился в лес. Ральф поднялся и затрусил направо. Там плавный берег резко перебивала новая тема в пейзаже, где господствовала угловатость; большая площадка из розового гранита напролом врубалась в террасу и лес, образуя как бы подмостки высотой в четыре фута. Сверху площадку припорошило землей, и она поросла жесткой травой и молоденькими пальмами. Пальмам не хватало земли, чтобы как следует вытянуться, и, достигнув футов двадцати роста, они валились и сохли, крест-накрест перекрывая площадку стволами, на которых очень удобно было сидеть. Пока не рухнувшие пальмы распластали зеленую кровлю, с исподу всю в мечущемся плетеве отраженных водяных бликов. Ральф подтянулся и влез на площадку, в прохладу и сумрак, сощурил один глаз и решил, что тени у него на плече в самом деле зеленые. Он прошел к краю площадки над морем и заглянул в воду. Она была ясная до самого дна и вся расцвела тропическими водорослями и кораллами. Сверкающим выводком туда-сюда носились рыбешки. У Ральфа вырвалось вслух на басовых струнах восторга: – Потряса-а-а! За площадкой открылось еще новое чудо. Какие-то силы творенья – тайфун ли то был или отбушевавшая уже у него на глазах буря – отгородили часть лагуны песчаной косой, так что получилась глубокая длинная заводь, запертая с дальнего конца отвесной стеной розового гранита. Ральф, уже наученный опытом, не решался по внешнему виду судить о глубине бухты и готовился к разочарованью. Но остров не обманул, и немыслимая бухта, которую, конечно, мог накрыть только самый высокий прилив, была с одного бока до того глубокая, что даже темно-зеленая. Ральф тщательно обследовал ярдов тридцать и только потом нырнул. Вода оказалась теплее тела, он плавал как будто в огромной ванне. Хрюша снова был тут как тут, сел на каменный уступ и завистливо разглядывал зеленое и белое тело Ральфа. – А ты ничего плаваешь! – Хрюша. Хрюша снял ботинки, носки, осторожно сложил на уступе и окунул ногу одним пальцем. – Горячо! – А ты как думал? – Я вообще-то никак не думал. Моя тетя… – Слыхали про твою тетю! Ральф нырнул и поплыл под водой с открытыми глазами: песчаный край бухты маячил, как горный кряж. Он зажал нос, перевернулся на спину, и по самому лицу заплясали золотые осколки света. Хрюша с решительным видом стал стягивать шорты. Вот он уже стоял голый, белый и толстый. На цыпочках спустился по песку и сел по шею в воде, гордо улыбаясь Ральфу. – Да ты что? Плавать не будешь? Хрюша покачал головой: – Я не умею. Мне нельзя. Когда астма… – Слыхали про твою какассыму! Хрюша снес это с достойным смирением. – Ты вот здорово плаваешь! Ральф дал задний ход к берегу, набрал в рот воды и выпустил струйку в воздух. Потом поднял подбородок и заговорил. – Я с пяти лет плавать умею. Папа научил. Он у меня капитан второго ранга. Как только его отпустят, он приедет сюда и нас спасет. А твой отец кто? Хрюша вдруг покраснел. – Папа умер, – пролепетал он скороговоркой. – А мамка… Он снял очки и тщетно поискал, чем бы их протереть. – Меня тетенька вырастила. У ней кондитерская. Я знаешь, сколько сладкого ел! Сколько влезет. А твой папа нас когда спасет? – Сразу, как только сможет. Хрюша, струясь, выбрался из воды и голый стал протирать носком очки. Единственный звук, пробивавшийся к ним сквозь жару раннего часа, был тяжелый, тягучий гул осаждавших риф бурунов. – А почему он узнает, что мы тут? Ральф нежился в воде. Перебарывая, затеняя блеск лагуны, как кисея миража, его окутывал сон. – Почему он узнает, что мы тут? «Потому что, – думал Ральф, – потому что – потому». Гул бурунов отодвинулся в дальнюю даль. – На аэродроме скажут. Хрюша покачал головой, надел очки и сверкнул стеклами на Ральфа. – Нет уж. Ты что – не слыхал, что летчик говорил? Про атомную бомбу? Все погибли. Ральф вылез из воды, встал, глядя на Хрюшу и сосредоточенно соображая. Хрюша продолжал свое: – Это же остров, так? – Я на гору влезал, – протянул Ральф. – Кажется, остров. – Все погибли, – сказал Хрюша. – И это остров. И никто ничего не знает, что мы тут. И папаша твой не знает, никто. Губы у него дрогнули и очки подернулись дымкой. – И будем мы тут, пока перемрем. От этих слов жара будто набрякла, навалилась тяжестью, и лагуна обдала непереносимым сверканьем. – Пойду-ка, – пробормотал Ральф, – там вещи мои. Он бросился по песку под нещадными, злыми лучами, пересек площадку и собрал раскиданные вещи. Снова надеть серую рубашечку оказалось до странности приятно. Потом он поднялся в уголок площадки и сел на удобном стволе в зеленой тени. Прибрел и Хрюша, таща почти все свои пожитки под мышкой. Осторожно сел на поваленный ствол возле небольшого утеса против лагуны; и на нем запрыгали путаные блики. Он опять заговорил. – Надо их всех искать. Надо чего-то делать. Ральф не отвечал. Тут был коралловый остров. Укрывшись в тени, не вникая в прорицания Хрюши, он размечтался сладко. Хрюша не унимался: – Сколько нас тут всех? Ральф встал и подошел к Хрюше. – Не знаю. То тут, то там ветерок рябил натянутую под дымкой жары гладкую воду. Иногда он задувал на площадку, и тогда пальмы перешептывались, и свет стекал кляксами им на кожу, а по тени порхал на блестящих крылышках. Хрюша смотрел на Ральфа. На лице у Ральфа тени опрокинулись, сверху оно было зеленое, снизу светлое от блеска воды. Солнечное пятно застряло в волосах. – Надо делать чего-то. Ральф смотрел на него, не видя. Наконец-то нашлось, воплотилось столько раз, но не до конца рисовавшееся воображению место. Рот у Ральфа расплылся в восхищенной улыбке, а Хрюша отнес эту улыбку на свой счет, как знак признанья, и радостно захохотал. – Если это правда остров… – Ой, что это? Ральф перестал улыбаться и показывал на берег. Что-то кремовое мерцало среди лохматых водорослей. – Камень. – Нет. Раковина. Хрюша вдруг закипел благородным воодушевлением. – Точно. Ракушка это. Я такую видал. На заборе у одного. Только он звал ее рог. Задудит в рог – и сразу мама к нему выбегает. Они жуть как дорого стоят. У Ральфа под самым боком повис над водою росток пальмы. Хилая земля все равно уже вздулась из-за него комом и почти не держала его. Ральф выдернул росток и стал шарить по воде, и от него в разные стороны порхнули пестрые рыбки. Хрюша весь подался вперед. – Тихо! Разобьешь… – А, да ну тебя. Ральф говорил рассеянно. Конечно, раковина была интересной, красивой, прекрасной игрушкой; но манящие видения все еще заслоняли от него Хрюшу, которому среди них уж никак не могло быть места. Росток выгнулся и загнал раковину в водоросли. Ральф, используя одну руку как опору рычага, другой рукой нажимал на деревцо, так что мокрая раковина поднялась и Хрюше удалось ее выловить. Наконец можно было потрогать раковину, и теперь-то до Ральфа дошло, какая это прелесть. Хрюша тараторил: -…рог. Жуть какой дорогой… Ей-богу, если бы покупать, так это тьму-тьмущую денег надо выложить… он у них в саду на заборе висел, а у моей тети… Ральф взял у Хрюши раковину, и ему на руку вытекла струйка. Раковина была сочного кремового цвета, кое-где чуть тронутого розоватым. От кончика с узкой дырочкой к разинутым розовым губам легкой спиралью вились восемнадцать сверкающих дюймов, покрытых тонким тисненым узором. Ральф вытряхнул песок из глубокой трубы. -…получалось как у коровы, – говорил Хрюша, – и еще у него белые камушки, а еще в ихнем доме птичья клетка и попугай зеленый живет. В белый камушек, ясно, не подуешь, вот он и говорит… Хрюша задохнулся, умолк и погладил блестящую штуку в руках у Ральфа. – Ральф! Ральф поднял на него глаза. – Мы ж теперь можем всех созвать. Сбор устроить. Они услышат и прибегут… Он, сияя, смотрел на Ральфа. – Ты для этого, да? Для этого рог из воды вытащил? Ральф откинул со лба светлые волосы. – Как твой приятель в него дул? – Он вроде как плевал туда, – сказал Хрюша. – А мне тетя не велела, из-за астмы. Вот отсюдова, он говорил, надо дуть. – Хрюша положил ладонь на свое толстое брюшко. – Ты попробуй, а, Ральф. И всех скликаешь. Ральф с сомненьем приложился губами к узкому концу раковины и дунул. В раковине зашуршало – и только. Ральф стер с губ соленую воду и снова дунул, но опять раковина молчала. – Он вроде как плевал. Ральф сделал губы трубочкой, впустил в раковину струйку воздуха, и раковина будто пукнула в ответ. Оба покатились со смеху, и в промежутках между взрывами смеха Ральф еще несколько минут подряд извлекал из раковины эти звуки. – Он вот отсюдова дул. Ральф наконец-то понял и выдохнул всей грудью. И сразу раковина отозвалась. Густой, резкий гул поплыл под пальмами, хлынул сквозь лесные пущи и эхом откатился от розового гранита горы. Птицы тучами взмыли с деревьев, в кустах пищала и разбегалась какая-то живность. Ральф отнял раковину от губ. – Вот это да! Собственный голос показался ему шепотом после оглушающих звуков рога. Он приложил его к губам, набрал в легкие побольше воздуха и дунул опять. Загудела та же нота, но Ральф поднатужился, и нота взобралась октавой выше и стала уже пронзительным, надсадным ревом. Хрюша что-то кричал, лицо у него сияло, сверкали очки. Вопили птицы, разбегались зверюшки. Потом у Ральфа перехватило дух, звук сорвался, упал на октаву ниже, вот он споткнулся, ухнул и, прошуршав по воздуху, замер. Рог умолк – немой, сверкающий бивень; лицо у Ральфа потемнело от натуги, а остров звенел от птичьего гомона, от криков эха. – Его жуть как далеко слыхать. Ральф отдышался и выпустил целую очередь коротких гудочков. Вдруг Хрюша заорал: – Глянь-ка! Среди пальм ярдах в ста по берегу показался ребенок. Это был светлый крепыш лет шести, одежда на нем была порвана, а личико перемазано фруктовой жижей. Он спустил штаны с очевидной целью и не успел как следует натянуть. Он спрыгнул с пальмовой террасы в песок, и штанишки сползли на щиколотки; он их перешагнул и затрусил к площадке. Хрюша помог ему вскарабкаться. А Ральф все дул, и уже в лесу слышались голоса. Мальчуган присел на карточки и снизу вверх блестящими глазами смотрел на Ральфа. Убедившись, что тот, очевидно, не просто так развлекается, а занят важным делом, он удовлетворенно сунул в рот большой палец – единственный оставшийся чистым. Над ним склонился Хрюша: – Тебя как звать? – Джонни. Хрюша пробормотал имя себе под нос, а потом прокричал Ральфу, но тот и бровью не повел, потому что все дул и дул. Он упивался мощью и роскошью извлекаемых звуков, лицо раскраснелось, и рубашка трепыхалась над сердцем. Крики из лесу приближались. Берег ожил. Дрожа в горячих струях воздуха, он укрывал вдалеке множество фигурок; мальчики пробирались к площадке по каленому глухому песку. Трое малышей не старше Джонни оказались удивительно близко – объедались в лесу фруктами. Кто-то щуплый и темный, чуть помоложе Хрюши, выбрался из зарослей и залез на площадку, радостно всем улыбаясь. Шли еще и еще. По примеру простодушного Джонни садились на поваленные стволы и ждали, что же дальше. Ральф продолжал выпускать отдельные пронзительные гудки. Хрюша обходил толпу, спрашивал, как кого зовут, и морщился, запоминая. Дети отвечали ему с той же готовностью, как отвечали взрослым с мегафонами. Кое-кто был голый – те держали одежду под мышкой, кто-то был полуодет, другие даже одеты, в школьных формах, серых, синих, коричневых – кто в свитерке, кто в курточке. Тут были эмблемы и даже девизы, полосатые гольфы, фуфаечки. Зеленая тень укрывала головы, головы русые, светлые, черные, рыжие, пепельные; они перешептывались, лепетали, они во все глаза глядели на Ральфа. Недоумевали. И ждали. Дети парами и поодиночке показывались на берегу, выныривая из-за дрожащего марева. И тогда взгляд сначала притягивался к пляшущему на песке черному упырю и лишь затем поднимался выше и различал бегущего человека. Упыри были тени, сжатые отвесным солнцем в узкие лоскутья под торопливыми ногами. Ральф еще дул в рог, а к площадке над бьющимися черными лоскутьями уже неслись двое последних. Двое круглоголовых мальчиков с волосами, как пакля, повалились ничком и, улыбаясь и тяжко дыша, как два пса, смотрели на Ральфа. Они были близнецы и до того одинаковы, что в это забавное тождество просто не верилось. Дышали в лад, улыбались в лад, оба здоровые и коренастые. Губы у близнецов были влажные, на них будто не хватило кожи, и потому у обоих смазались контуры профиля и не закрывались рты. Хрюша склонился над ними, сверкая стеклами очков, и между кличами рога слышно было, как он заучивает имена: – Эрик, Сэм, Эрик, Сэм. Скоро он запутался; близнецы трясли головами и тыкали друг в друга пальцами под общий хохот. Наконец Ральф перестал дуть и сел, держа рог в руке и уткнувшись подбородком в коленки. Замерло эхо, а с ним вместе и смех, и настала тишина. Из-за блестящего марева на берег выползало черное что-то. Ральф первый увидел это черное и не отрывал от него взгляда, пока все не посмотрели туда же. Но вот непонятное существо выбралось из-за миражной дымки, и сразу стало ясно, что чернота на сей раз не только от тени, но еще от одежды. Существо оказалось отрядом мальчиков, шагавших в ногу в две шеренги и странно, дико одетых. Шорты, рубашки и прочий скарб они несли под мышкой; но всех украшали черные квадратные шапочки с серебряными кокардами. От подбородка до щиколоток каждого укрывал черный плащ с длинным серебряным крестом по груди слева и наверху с треугольным жабо. От тропической жары, спуска, поисков пищи и вот этого потного перехода под палящим небом лица у них темно лоснились, как свежепромытые сливы. Вожак отряда был облачен точно так же, только кокарда золотая. Ярдах в десяти от площадки его люди по команде встали, задыхаясь, обливаясь потом, качаясь под нещадными лучами. Сам он отделился от них, вспрыгнул на площадку в разлетающемся плаще и со света щурился в почти непроглядную темень.
Вечером читать побаивалась. :) Дааа, многослойная философская книга, даже с отсылками к Библии. Хотя может быть кто-то читает просто, как приключения.
Думаю, если бы вместо детей были взрослые, было бы практически то же самое. Хотя... может быть страхов было бы меньше. А ведь именно страх - основной инстинкт здесь, а из него уже выросло зло. Хотя задатки уже были в Джеке с самого начала - стремление к вождизму. Он же староста этого церковного хора и уже сначала требовал подчинения от своих хористов.
Думаю, если бы вместо детей были взрослые, было бы практически то же самое.
Нет, это не тоже самое. В том, что они дети, самая суть. В отличие от людей эпохи Просвещения, которые считали, что люди рождаются как чистая книга, и только потом "загрязняются" цивилизацией, Голдинг придерживался теории, что люди изначально рождаются с полным комплектом звериного начала. Роман как раз и показывает, что прячется внутри людей под тонким слоем "цивилизационности". Этот тонкий слой цивилизации всегда слетает как шелуха, когда люди оказываются в эстремальной ситуации, и начинает действовать принцип "ты умри сегодня, а я завтра".
Ну так я про это и говорю - с взрослых шелуха цивилизованности слетела бы тоже очень быстро. Но обрати внимание, что Голдинг еще говорит и про то, что в людях помимо звериного начала присутствует такая вещь как совесть. И только маска из боевой раскраски помогает позывы совести заглушить. И все-таки, есть Ральф, Хрюша, Саймон, отчасти близнецы не утратили человеческое окончательно. Я все боялась, что сейчас еще Ральф, защищаясь, потеряет человеческое и убъет кого-то из нападавших. И капец тогда ваще.
Хотя... Хрюша какой-то скользкий, я его так и не поняла. Но его ... (спойлер) все искупает.
Но обрати внимание, что Голдинг еще говорит и про то, что в людях помимо звериного начала присутствует такая вещь как совесть. И только маска из боевой раскраски помогает позывы совести заглушить.
Совесть - очень условное название.) Кант называл это "нравственный закон внутри нас", которому он очень удивлялся. Заглушить этот нравственный внутренний закон и даже полностью убить его внутри себя существует миллион способов.) Все они успешно используются сволочью всех калибров, от последнего преступника-убийцы, до миллионеров-олигархов.
Но совесть же никуда не девается, она остается в человеке, просто он перестает ее слушать. Или совесть - это и есть уже то, что привито цивилизацией? (Это я в раздумье... не знаю... засомневалась что-то).
Или совесть - это и есть ужу то, что привито цивилизацией?
Никакая цивилизация ничего нам не прививает. Немцы были в середине двадцатого века самой культурной и цивилизованно развитой страной в мире. Это не помешало им сотворить Освенцим. Первобытные люди не знали вообще никакой цивилизации. Но они уже умели ухаживать за беспомощными инвалидами и немощными соплеменниками. "Совесть" - мутационный генетический сбой кода у наших далеких прародителей, закрепившийся в нас на генетическом уровне.
Очень понравилось определение совести в одном идиотском учебнике психологии...Итак - "совесть - процесс негативной обратной связи применяемый в сфере этики и морали"...Ну разве это не прекрассно!? И главное - всё обьясняет! :-)
И когда начала читать, меня преследовало сначала сходство с Лостом, только где-то к середине книги отцепилось. Вероятно, когда делали Лост, использовали мотивы этой книги.
Так и есть. Сценарий Лоста писали профи высокого класса, там много отсылок к мировой литературе. Кстати, в одной из серий Сойер сидит и читает "Повелителя мух".
Ну не удержусь же, захочется сравнить с книгой. Смотри тогда старый вариант, черно-белый. Он считается более лучшим.
В 17-ой серии первого сезона, когда Сойер ведёт связанного Джина по джунглям, он говорит Джину фразу: "Люди с пляжа могли быть докторами еще месяц назад. Но тут правит Повелитель мух". Первый сезон Лоста едва ли не в каждой серии имеет скрытый отсыл к "Повелителю мух", в основном сюжетные параллели.
Это связано не с Хиросимой, а с неврозами на тему ядерной войны. Точно также после атаки самолетов на башни в Нью-Йорке, зарубили штук пять голливудских фильмов, где было похожее по сюжету.
Не соглашусь. Вот только сегодня посомтрела "Аккаттоне" ( писала на Форуме в "Я - киноман"), а еще недавно смотрела советский фильм "Убить дракона". Очень актуально на сегодняшний день.
К слову. А какой грим там там выразительный у Янковского. Ксения Собчак после интервью подарила Навальному книгу Шварца "Дракон".
А фильм "Повелитель мух" просто слабый сам по себе, не доносит смысл книги совсем. Мне так показалось.
а еще недавно смотрела советский фильм "Убить дракона". Очень актуально на сегодняшний день. Тема актуальная, и пьеса Шварца очень хорошая. А фильм плохой. Коньюнктурный фильм. Как всё у него, этого режиссера, забыл его фамилию.
Марк Захаров.) Я вот его фамилию всегда помню, ночью подними, сразу скажу. Я его так терпеть ненавижу, "просто кушать не могу".)) Ренегаты и вовремя сориентировавшиеся - главные сволочи этого мира.
Когда в 1986 году режиссер ставит пьесу "Большевики" и с пафосом рассказывает, какие они классные люди, а в 1991 году перед телекамерой сжигает партбилет - это не актуальность. это ренегатство в худшем проявлении.
Маяковский и Шолохов не сжигали партбилетов и не перестраивались за одну ночь на идеологию прямо противоположную. Не те фамилии ты приводишь. Не Маяковский и Шолохов, а Ксения Собчак - ярчайший пример ренегатов нового поколения. Но Ксюша не угадала с перебежкой в другой лагерь, и проиграла. Теперь локти кусает, а ее маман бегает по кабинетам администрации президента с слезными мольбами вернуть дочурку на федеральные каналы.
Может театр обязали этих "Большевиков" поставить. А вообще не представляю, что это за пьеса и как там были расставлены акценты. Почему же сразу и конъюнктура? Так уж и скажите, что вам не понравилось, что Захаров отказался от партбилета. Ну вы-то честно и исключительно по убеждениям носили свои пионерские галстуки и комсомольские значки. :))
В советское время Захаров был одним из проводников коммунистической идеологии. На его спектакли "Брестский мир", "Большевики", "Дальше, дальше, дальше" водили школьников и студентов именно для приобщения к идеологии. Сам он получал за это нехилые ништяки. В виде премий, орденов, званий, машин, денег, квартир. А потом когда коньъюнктура поменялась, быстренько перебежал к тем, кто теперь заведовал кормушкой по раздаче ништяков - к ельцинскому кагалу. А чтоб случайно не прозевали его перебежку, сделал это публично, в отвратительной форме. Гнида он, и это не имеет отношения к правильности той или иной идеологии. Ренегаты всегда отрвратительны, это бесспорно.
Если исходить из твоей точки зрения, то ренегатами у нас оказались добрая половина страны))) Правильно Натив говорит, очень многие не только были октябрятами/пионерами/комсомольцами, и клятвы давали, но и в общественной жизни участвовали, и на демонстрации ходили, и в партии состояли... А потом от всего этого отказались - не только сдавали партийный билеты, или прятали их куда подальше, но просто переставали верить в эту идеологию, в принципы и лозунги. Прежде всего потому, что выяснилось - строилось в советское время все в значительной степени на вранье, превратили неплохую идею в профанацию - и как только действительность в стране изменилось, система рухнула. Получилось, вместо счастливого будущего построили какую-то хрень, при этом еще кучу всего секретили и врали - разочарование тогда в коммунизме было полным, если ты помнишь, а идеалом тогда считалась Швеция, где типа самый настоящий социализм)
И по поводу деятелей искусства не все так однозначно, они в советское время не могли снимать и ставить то, что хотят. Для творчества требовались ресурсы и деньги - создание произведений идеологической направленности тогда было обязательным делом, вне зависимости от того, верил в это человек, или не верил. Нельзя было тогда снимать сплошные "Формулы любви", государство было совсем другим - кто-то из творческих людей в идеологию верил, полностью или частично, другие не верили, но понимали, что есть определенные правила игры. Советская власть тоже вовсе не случайно привлекала к этому делу самых талантливых, и баловала их плюшками не случайно - очевидно, что если бы люди искренне верили в то, что делали, то все было бы просто, и никаких плюшек бы не потребовалось). И сейчас власти делают то же самое - те же Табаков, Захаров, Колягин, Говорухин и д.р. опять перестроились, и демонстрируют полный одобрямс теперь уже Путину, кого-то сам сориентировался, кого-то поставили в такие условия, ведь без денег и без поддержки творчеством сейчас заниматься никак. Меня позиция некоторых из них тоже иногда возмущают, но все-таки гнидами их я бы не назвал. Для меня настоящие ренегаты - это, прежде всего, партийные и комсомольские деятели, которые переметнулись. Которые всем тогда рулили, учили людей, как жить, и давали задания снимать и ставить эти самые идеологические спектакли и фильмы, а с рядовых коммунистов спроса гораздо меньше.
Правильно Натив говорит, очень многие не только были октябрятами/пионерами/комсомольцами, и клятвы давали, но и в общественной жизни участвовали, и на демонстрации ходили, и в партии состояли... А потом от всего этого отказались - не только сдавали партийный билеты, или прятали их куда подальше, но просто переставали верить в эту идеологию, в принципы и лозунги.
Правильно. И перестали они верить в эти принципы не потому, что эти принципы плохи, а потому что те, кто с экранов телевизоров и кинотеатров, со страниц газет и книг учили их этим принципам, потом по мановению палочки вдруг "прозрели" и стали вещать прямо противоположное, причем многие из этих вещателей - люди искусства. Во вторых, ты видишь разницу между человеком, который жил веря в какие-то принципы и идеи и потом разочаровался в них, и гаденышами, которые были на острие проведения идеологии партии в искусстве и жизни, с жаром проповедовали эти принципы, а потом вдруг с неменьши жаром стали говорить что они "всегда знали, всегда ненавидели, не могли дождаться когда рухнет". Я несколько раз приводил классический пример - братьев Вайнеров, которые в прошлые времена строчили тонны книг о героической советской милиции, кормились из рук лично министра МВД Щелокова, получали от него квартиры, машины, поездки за границу, всякие медальки и звания типа "Почетный сотрудник милиции". Но власть изменилась, и о чудо! Оказывается, этот семейный каганат по возвеличиванию образа сотрудников советской милиции всегда неневидели советскую власть, ненавидели ментов, и дождаться не могли, когда проклятый СССР наконец рухнет! И такая же история со всеми этими захаровыми-табаковыми.
P.S. Только я написал этот комментарий, как увидел в сети свежее потверждение своим словам. И все знакомые лица - Захаров, Табаков и прочая обойма лизунов ануса любой власти!
Ведь ещё и трёх лет не прошло после дикой травли Лужкова. И, понятно же, под кого освобождали место таким "гуманным" способом (плох или хорош был Лужков - отдельная тема) с привлечением "четвертой власти". Но. Не верю! Ну что же так прогибаться, может лучше было бы промолчать... Вы же это всё чувствуете лучше нас, актеры и режиссеры, ну зачем же вы опять побежали в первых рядах!?? Стоило только поманить... Или даже не манили? Сами побежали вприпрыжку, торопясь быть в первых рядах и быть первыми в списке подписантов?..
перестали они верить в эти принципы не потому, что эти принципы плохи, а потому что те, кто с экранов телевизоров и кинотеатров, со страниц газет и книг учили их этим принципам, потом по мановению палочки вдруг "прозрели" и стали вещать прямо противоположное, причем многие из этих вещателей - люди искусства.
Очень странно обвинять в этом в первую очередь людей искусства). Многие переставали верить еще задолго до краха СССР, потому что действительность все меньше соответствовала идеалам. Я тоже, например, могу тебе сколько угодно рассказывать, как прекрасен капитализм, и как хорошо эта система работает в ряде сопредельных стран, но если наша действительность этому в целом ряде моментов противоречит, то ты мне, очевидно, не поверишь))) Тогда слишком многие понимали, что в стране явно что-то не так, и дело было не только в пустых полках магазинов - несправедливость бросалась в глаза, видно было, что приспосабливались, жировали и нефигово жили бессовестные люди, которые научились при советском строе обтяпывать свои делишки. Для государственного строя, построенного на идеологии, и ожидании светлого будущего, это ситуация просто убийственная. Тут как-то проводили опрос среди известных людей на тему - когда вы в первый раз увидели валюту. Меня результаты поразили - лично я в детстве владел несколькими иностранными монетками, и думал, что это великое счастье), однако выяснилось, что у других все не так. Большинство опрошенных имели дело с валютой еще в советское время, и сейчас они, не стесняясь, рассказывают, как спекулировали, фарцевали, торговал в черную, или просто покупали на черном рынке валюту перед поездкой за рубеж - все это, как ты понимаешь, было тогда строжайше запрещено. Хорошая иллюстрация к последним годам существования Советского Союза, и к тому, из кого состояла, и состоит, наша элита.
ты видишь разницу между человеком, который жил веря в какие-то принципы и идеи и потом разочаровался в них, и гаденышами, которые были на острие проведения идеологии партии в искусстве и жизни, с жаром проповедовали эти принципы, а потом вдруг с неменьши жаром стали говорить что они "всегда знали, всегда ненавидели, не могли дождаться когда рухнет".
Ты слишком напираешь на то, что они проповедовали с жаром - при том, что в тех условиях быть искренними, и говорить то, что думаешь, было в принципе не возможно. Попытки противостоять режиму гарантированно вели к серьезным неприятностям. Именно поэтому потом все изменилось так резко, как только запреты отменили - только что в условиях цензуры и авторитарного режима все вроде бы тащились от коммунистической партии, отдавали 98% голосов на выборах, а тут раз - и выясняется, что популярность была сильно преувеличена). Людей искусства, конечно, идеологические требования доставали, но насколько сильно доставали, что они получали в замен - вопросы довольно сложные, все вообще очень не просто. Одно дело профессиональные пропагандисты, которые хлеб зарабатывали, исключительно восхваляя советский строй, другое дело - талантливые режиссеры, сценаристы, актеры и т.д., которые замечательно могли творить, выступать и зарабатывать, не делая все эти фильмы и спектакли про большевиков. Захаров, Табаков, Калягин, Вайнеры прежде всего заработали себе репутацию своим талантом - с учетом этого твои обвинения в том, что они всегда были конъюнктурщиками, выглядят неуместно. Да, они брали и пользовались благами, но, прости, если уж на то пошло, они для страны и зарабатывали не мало. Тогда, еще раз, людей искусства специально осыпали благами, это была продуманная государственная политика, и брать, что дают, было повсеместным явлением - тот же Шварц, например, спокойно пользовался всеми благами, как заслуженный член союза писателей. Или возьми Высоцкого - он отлично играл в фильмах и спектаклях героев революции, но, в то же время, пел неполиткорректные песни, а еще неплохо зарабатывал на шабашках. Вот и пойми, был человек проповедником государственной идеологии, или, наоборот, был борцом с режимом, или его в первую очередь деньги интересовали; непростые тогда были времена - и сейчас очень сложно вынести однозначное суждение о людях того времени, не зная всех обстоятельств, в которых они жили, и всех деталей.
Ну что же так прогибаться, может лучше было бы промолчать... Вы же это всё чувствуете лучше нас, актеры и режиссеры, ну зачем же вы опять побежали в первых рядах!?? Стоило только поманить... Или даже не манили? Сами побежали вприпрыжку, торопясь быть в первых рядах и быть первыми в списке подписантов?..
Тут ты полностью не прав - подписантами и доверенными лицами выступают не кто нибудь, а вполне определенные люди, как правило, знаменитости, руководители лечебных или культурных учреждений, причем учреждений государственных - которые от власти полностью зависят. Это какой-нибудь Юрий Шевчук может заниматься своим любимым делом, и говорить то, что хочет - а главврач или театральный режиссер в наше время себе позволить такого не может. И их, конечно же, просят это делать, причем так просят, что отказать не возможно - да они и сами понимают, что завтра сами пойдут просить к чиновнику, и отношения портить никак нельзя. Кто-то это делает скорее для себя (например, Говорухин, который, как утверждают, получает таким образом деньги на свои новые фильмы), кто-то скорее для других, потому что иначе жить и развиваться в нашей стране просто невозможно (например, как Табаков или Захаров). Такая у нас система финансирования, и вертикаль власти, которая позволяют использовать в своих интересах имена известных людей (ну, или организовывать с ними в симбиоз - как тебе угодно). Лично я могу простить уважаемому мной режиссеру или актеру поставленную подпись, гораздо хуже, когда кто-нибудь из них начинает высказывать свою позицию, объясняя, почему он так сделал - вот это бывает слушать действительно противно, тут я с тобой согласен...
"И перестали они верить в эти принципы не потому, что эти принципы плохи, а потому что те, кто с экранов телевизоров и кинотеатров, со страниц газет и книг учили их этим принципам, потом по мановению палочки вдруг "прозрели" и стали вещать прямо противоположное, причем многие из этих вещателей - люди искусства. Во вторых, ты видишь разницу между человеком, который жил веря в какие-то принципы и идеи и потом разочаровался в них, и гаденышами, которые были на острие проведения идеологии партии в искусстве и жизни, с жаром проповедовали эти принципы, а потом вдруг с неменьши жаром стали говорить что они "всегда знали, всегда ненавидели, не могли дождаться когда рухнет".
Рэдрик, а если не подозревать их всех в низости и двуличности, а посомтерть с других позиций. Ты же сам говоришь, что сами принципы были неплохи, вот они и показывали идеальный мир - как должна быть устроена жизнь в идеале по этим принципам. Хотя знали, что в реальности все эти принципы в реальной жизни искажены и попраны. Такого ты не допускаешь?
По большому счету, о принципах можно было говорить 30-20 лет незад. И спорить об их настоящих принципах. Сейчас нужно говорить уже о морали и нрваственности этих людей. Потому что когда режиссер лижет задницу всем мэрам и президентам, пусть даже ради высокой задачи обеспечения жизни театра и благополучия артисов (про личные ништяки опустим, хотя понятно что это все в первую очередь ради них), но при этом он со сцены в своих спектаклях, в своих интервью вещает как гуру о высокой нраввственности и морали, учит этому других - этому нет оправдания. И не надо эти оправдания им придумывать. Ладно, скажу совсем простыми словами. Я не моралист, и не буду осуждать работу проститутки, понимаю - она зарабатывает на жизнь чем может и как умеет. Но когда эта проститутка одновременно будет в школе учить детишек морали и сеять "доброе вечное" - это совсем другая ситуация. Так вот для меня Табаков, Говорухин, Захаров - это и есть такие проститутки, поучающие других нравственности!
По большому счету мне-зрителю наплевать, каким образом режиссер обеспечивает себе возможность создания и выхода фильма или спектакля. Я сужу о режиссере по его фильмам и спектаклям.
А. ГЕЛЬМАН - Я помню, как однажды Георгий Александрович Товстоногов мне высказал – Саша, я эту власть не люблю, но я хочу от неё получить ордена, для того чтобы именно возможность ещё больше её не любить, потому что когда у меня будут ордена, а особенно звезда героя, пусть попробуют тогда мне запретить какой-нибудь спектакль. http://www.echo.msk.ru/programs/year2012/884521-echo/
По большому счету, о принципах можно было говорить 30-20 лет назад. И спорить об их настоящих принципах. Сейчас нужно говорить уже о морали и нрваственности этих людей. Потому что когда режиссер лижет задницу всем мэрам и президентам, пусть даже ради высокой задачи обеспечения жизни театра и благополучия артисов (про личные ништяки опустим, хотя понятно что это все в первую очередь ради них), но при этом он со сцены в своих спектаклях, в своих интервью вещает как гуру о высокой нраввственности и морали, учит этому других - этому нет оправдания.
О каких принципах ты говоришь? Тогда, 20-30 лет назад, все было точно также - людей вынуждали лизать задницу власти. Форма была другой, но смысл тем же самым, даже еще откровеннее все происходило - творческие люди вынуждены были свои произведения пропускать через фильтр, отдавать на суд по сути левым людям, которые решали, правильные они с точки зрения государственной идеологии, или не правильные. Что можно разрешить, а что нельзя. Сколько всего запретили, порезали, положили на полку, уничтожили... А если авторы рыпались - вызывали людей, беседы вели, давили и наказывали... Но когда они хвалили эту систему и пресмыкались перед ней, им что-то там иногда разрешали, немного по своевольничать. Тебя это не возмущает, не кажется отвратительным? Тем не менее, люди тогда писали великолепные книги и снимали отличные фильмы, продавливая их через всю эту дурную систему. А потом, когда этой системы не стало, они высказали все, что о ней думали - и ты обвиняешь их в предательстве. С какого?) Если говорить о нравственности и честности, то это, наверное, возможно в другой стране, где государство поддерживает искусство, не заставляя людей унижаться. У нас в стране все не так, уже очень давно - у нас могут сломать любого, как бы он не был способен или талантлив, примеров я тебе могу привести множество. Для честных и принципиальных, наверное, выход только один - совсем уйти из профессии, некоторые так и делают.
А из какого лагеря перебежала Ксюша? Она была в лагере "Дома-2" и в гламуре всяком-разном резвилась. А потом из этого гламурного "лагеря" перебежала в политику. Какие претензии собственно? Для справки: я совсем не фанат Ксюши. И ты сам себе противоречишь. Как же Ксюшу можно обвинять в конъюнктуре, если ее на федеральные каналы не пускают?
А из какого лагеря перебежала Ксюша? Она была в лагере "Дома-2" и в гламуре всяком-разном резвилась. А потом из этого гламурного "лагеря" перебежала в политику. Какие претензии собственно?
Неохота лазить во всех ее речах, искать цитату. За три месяца до ее первого появления на Болотной, она в очередном интервью сказала, что Путин - это вообще классный президент, а те кто ходит на митинги и что-то там протестует - маргиналы и быдло.
Хорошо,поправлю - т.б., не на тех поставила... :-) Но б. всё равно - в хорошем смысле этого слова, и в этом смысле я её уважаю - за последовательность! :-)
44 Nativ По большому счету мне-зрителю наплевать, каким образом режиссер обеспечивает себе возможность создания и выхода фильма или спектакля. Я сужу о режиссере по его фильмам и спектаклям.
Расскажи это евреям, которые запретили в Израиле музыку Вагнера.) Хотя Вагнер вообще к фашизму не имеет отношения как человек. А если серьезно, в третий раз безуспешно повторяю, я говорил не о Захарове-режиссере, Говорухине-режиссере и т.д. а о Захарове-человеке и Говорухине-человеке, как о людях с гнилой двойной моралью.
Не судите - да не судимы будете. Идиотское выражение. Сама догадаешься почему? Потому что мне не хочется повторяться и снова говорить о том, почему христианство с ее вот такими постулатами так удобно для власть придержащих последние 2 тысячи лет. И почему последние 20 лет все жирные коты России от Ельцина с Путина до мелких олигарчиков с таким воодушевлением держат свечки в храмах на праздники.
Этот постулат прежде всего необходим мне и любому другому человеку, потому что облегчает мне душу и жизнь.
Ну а про евреев и Вагнера ты наверняка и сам знаешь, что под звуки музыки Вагнера сжигали евреев в концлагерях. И я так думаю, они запретили музыку не из-за ненависти к Вагнеру, а из-за милосердия к и выжившим узникам и родственникам сожженных . "Звуки Вагнера в еврейском общинном центре- кощунство или плюрализм?" http://evreimir.com/75997/%D0%97%D0%B2%D1%83%D0%BA%D0%B8-%D0%92%D0%B0%D0%B3%D0%BD%D0%B5%D1%80%D0%B0-%D0%B2- %D0%B5%D0%B2%D1%80%D0%B5%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC-%D0%BE%D0%B1%D1%89%D0%B8%D 0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%BC-%D1%86%D0%B5/
Этот постулат прежде всего необходим мне и любому другому человеку, потому что облегчает мне душу и жизнь.
Этот постулат облегчал душу всем рабам, начиная от рабов Древнего Мира. Конечно же он будет мил всем кровососам и просто мошенникам. "Мы воруем и приватизируем, а вы не судите нас, и не судимы будете!" Супер, не спорю.
Ну да, конечно. А что тогда делали рабы-христиане Рима и крепостные рабы России? Чего хотят от нынешних христиан Путин, Медведев, Гундяев и все владельцы "шахт, газет, пароходов"??
53 LD74 О каких принципах ты говоришь? Тогда, 20-30 лет назад, все было точно также - людей вынуждали лизать задницу власти. Форма была другой, но смысл тем же самым, даже еще откровеннее все происходило - творческие люди вынуждены были свои произведения пропускать через фильтр, отдавать на суд по сути левым людям, которые решали, правильные они с точки зрения государственной идеологии, или не правильные. Что можно разрешить, а что нельзя.
Ты понимаешь, что если встать на этот путь, то можно оправдать всё? Ну вот буквально вообще всё что угодно? Потому что свое оправдание есть даже у самого распоследнего негодяя, причем иногда достаточно убедительное. И заодно можно выбросить слово "принципы" на свалку, за ненадобностью. Зачем оно вообще тогда...
Ты понимаешь, что если встать на этот путь, то можно оправдать всё? Ну вот буквально вообще всё что угодно? Потому что свое оправдание есть даже у самого распоследнего негодяя, причем иногда достаточно убедительное.
Я никого не оправдываю - я просто в общих чертах представляю, как живут сейчас театры и филармонии, как они финансируются, как выбивают деньги на новые постановки. Слишком много вижу и слышу, поэтому не могу согласится с твоими обвинениями. У них там если не совсем задница, то вроде того - все решает чиновник, а они бояться даже слово лишнее сказать, а не то что встать в позу. Ты просто не представляешь, до чего они довели систему - сейчас люди готовы унижаться и выполнять любую команду сверху, в общем, складывается впечатление, что они даже не понимаю, не ощущают, как это выглядит со стороны. Самоцензура тоже производит сильное впечатление...
Если уж возмущаться, то имело бы смысл обратить гнев против людей, которые довели страну до такого. Щендерович рассказывал, как они в свое время собирали подписи в поддержку НТВ - тогда поставить такую подпись было все-таки поступком.
"Мой учитель и кумир юношеских лет, художественный руководитель МХАТа Олег Табаков прочел текст, шумно втянул в себя воздух и, поморщившись, сказал: - Витек, мне ж Волошин помогает с театром... - Я пришел не к директору театра, - ответил я, - а к гражданину России Олегу Табакову. Это был удар ниже пояса. Мой любимый Олег Павлович крякнул, подтянул к себе лист, размашисто подписался - и, как мне показалось, с облегчением откинулся в кресле. Список "подписантов" был впечатляющим, но, рискну сказать, не менее впечатляюще смотрелся бы список тех, кто подписывать письмо не захотел. Мотивы отказа, как и их формы, были различны. Знаменитая актриса кричала в трубку "не впутывайте меня в это дело!". Она была пьяна, одинока и нуждалась в публике, поэтому я успел уже трижды попрощаться, а актриса всё кричала что-то про меня и мою говняную телекомпанию. Известный актер и худрук великого в прошлом театра отказал жестко и без объяснений. "Думайте обо мне что хотите", - сказал он. Что я и делаю. Но были и другие отказы. - Не обижайтесь, Витя, - сказал мне один большой музыкант. - Я не подпишу. Я ничего не боюсь, я клал на них и при советской власти... Но я только-только выбил в Кремле стипендии для своих студентов; если я подпишу, они перекроют мне кислород. Чудесная актриса из ныне независимой балтийской страны, в прошлом звезда союзного значения, с нежным акцентом объяснила, что в случае подписания письма они просто не продлят ей российскую визу и сорвут гастроли. Кто такие эти загадочные "они", разъяснил мне пожилой писатель, безукоризненный человек, гордость нации. Он просил у меня прощения и грозился встать на колени, чего я, клянусь, не перенес бы, потому что всю свою жизнь обожал его и буду обожать. - Вы же знаете, - говорил писатель, - у меня благотворительный фонд... Он помогал тяжело больным детям. Его лицо было пропуском в самые высокие кабинеты, его имя открывало финансирование - и какие-то крохи с федерального стола перепадали несчастным... - Витя! - сказал писатель. - Если моя фамилия появится под этим письмом, все эти стальевичи-павлиновичи перестанут снимать трубку. Я просто ни до кого не дозвонюсь... Всё держится только на моем имени. Простите меня... Мне не за что прощать пожилого писателя. Я люблю и боготворю его по-прежнему. Впрочем, может быть, и он, и музыкант, и актриса - ошибались? Может быть, никто не стал бы сводить с ними счеты за симпатию к оппозиционной телекомпании? Допустим. Но почему-то все трое - мудрые, знающие жизнь люди - были твердо уверены, что первые лица города и страны, все эти стальевичи-павлиновичи, не моргнув глазом, оставят всенародно любимую актрису - без гастролей, студентов - без стипендии, а тяжело больных детей - без финансирования, что в конкретном случае означало бы смерть".
Сейчас бы Табаков такую подпись уже не поставил - наоборот, он теперь доверенное лицо... Ты думаешь, человек так меняется, или все таки система его нагнула?
Ты думаешь, человек так меняется, или все таки система его нагнула?
А я вот думаю, что "система нагнула" - это если бы его в Петропавловской крепости в каземате держали, или на исправительные работы в Мухосранск сослали. Но когда деньгами и медальками и званиями завалили, какое же тут "нагнули"? Может еще пожалеть его, бедного нагнутого?
А я вот думаю, что "система нагнула" - это если бы его в Петропавловской крепости в каземате держали, или на исправительные работы в Мухосранск сослали.
Не могут они просто так отправить известного человека в Мухосранск - скандал может получится, а им, наоборот, нужно склонить человека к сотрудничеству, поэтому и стараются обходится без крайностей. Опускать людей можно по разному - посмотри, как ловко нагнули Чулпан Хаматову, которая не так давно снялась в ролике, призывая голосовать за Путина. Ее правильно попросили, и она не смогла отказать, так как вынуждена была думать о своем благотворительном фонде - а потом довольные представители власти все говорили, что вы к человеку пристаете, она же искренне, от чистого сердца... Вот так они и работают - самостоятельных людей урывают, а тех, за кем фонд благотворительный, или театр, обрабатывают другими методами, вынуждая себе подыгрывать - кого-то, наверное, сразу уговаривают, кого-то постепенно...
Конечно, людей, которые идут на такое сотрудничество, нельзя считать моральными авторитетами, однако и решительно их осуждать я не вижу смысла - это хорошо звучало бы из уст человека, который сам проявил принципиальность, оказавшись на их месте, или в схожих обстоятельствах. Хорошо вставать в позу, когда у тебя есть возможность найти другую работу, но у людей целого ряда специальностей такой возможности в принципе нет - потеряешь свое место, уйдешь со скандалом, и все, конец карьере, мечтам, всем жизненным устремлением. Опять же, процитирую Шендеровича, который описывал развал НТВ:
"Алим Юсупов писал заявление об уходе, и Добродеев попытался его остановить репликой, надо признать, довольно двусмысленной. – Тебе рано уходить из профессии, – сказал он. – Есть вещи важнее профессии, – с римским лаконизмом ответил Алим.
Около сорока журналистов НТВ утром того же субботнего дня написали заявления об уходе, но формулировка показалась отделу кадров чересчур эмоциональной, и увольняющихся начали поодиночке приглашать зайти на телекомпанию – под предлогом переписки заявления по форме. Пришедших отводили к Митковой или Йордану – и начинались душеспасительные беседы с материальной подкладкой. В ряде случаев – помогло. Ну, и слава богу. На миру и смерть красна, а когда ты один – для поступка требуются соответствующие убеждения. Если их нет, то и не надо геройствовать. Некоторые из ушедших 14 апреля свои заявления об уходе отозвали – и трудятся на НТВ до сих пор. Ни тени презрения, ни слова хулы в их адрес – каждый пишет свою биографию сам. Жизнь – глубоко личное дело каждого.
Автор прекрасной фразы Алим Юсупов из профессии в конце концов не ушел, сейчас он работает на Первом канале...) Что тут сказать? Одни люди могут поступать как должно, другие - нет.
В тему ваших диалогов о Захарове и Табакове, немножко процитирую: -------------------- Я бы очень не хотел оказаться на месте людей, которым предлагают сняться в ролике в поддержку Путина или стать его доверенным лицом. Даже если я искренне сочувствую именно этому кандидату в президенты и хочу поддержать его своим авторитетом, это крайне невыгодный контракт. Выгоды от такого решения минимальны - скорее всего, тебе за это ничего не сделают; ну, может, лишний раз покажут в программе "Время" или позовут через год на какую-нибудь очередную встречу сторонников (тоже то еще удовольствие).
А вот убытков (в первую очередь, моральных) не оберешься: твое имя станет синонимом продажности и сервильности, твою фотографию будут изучать с увеличительным стеклом, находя в глазах признаки старческого слабоумия, и тот единственный ресурс, который ты можешь потратить на поддержку кандидата - тот самый авторитет - внезапно окажется растраченным и не подлежащим возобновлению. По крайней мере, на первый (он же самый поверхностный) взгляд.
Чтоб предсказать реакцию общественности на ролики с доверенными лицами Путина, не нужно быть особенно тонким аналитиком: общественность объявляет доверенным лицам бойкот, клянется не ходить на их спектакли и не болеть за их футбольные команды, утверждает, что имена доверенных лиц покрыты теперь несмываемым позором - и, в лучшем случае, готова предположить, что согласие на включение в список сторонников получено под пытками (впрочем, и это согласившихся не особо оправдывает).
Разумеется, отношение к тем или иным действиям Евгения Миронова или Алисы Фрейндлих - не только к съемкам в агитролике, но и ко всем прочим их ролям, речам и поступкам - это личное дело каждого; но странным образом, как только обсуждение (и осуждение) их участия в предвыборной кампании выносится в публичное поле, неоднозначно начинают выглядеть в первую очередь сами осуждающие. Мы действительно отказываем актеру Миронову в праве поддержать того кандидата, которого он считает нужным поддержать? Мы готовы зачеркнуть всю карьеру Фрейндлих только из-за нескольких слов, сказанных ей во вполне законном предвыборном ролике? Мы считаем, что включение человека в список доверенных лиц Путина характеризует его как дегенерата, если не как врага? Ау, мы все еще за честные выборы?
После первого митинга на Болотной часто приходилось встречать в сети радостные отзывы - мол, редко когда удается увидеть на улице столько приятных людей. По-моему, главное достижение следующего митинга на Болотной заключается в том, что на нем можно было увидеть множество неприятных людей - и это уже не вызывало у приятных отторжения или желания немедленно сбежать в бар на "Красном Октябре". Ощущение от всего этого было примерно такое: мы понимаем, зачем мы здесь собрались, у нас общая цель, мы очень разные, но это нормально. Чертовски странно при этом, что научившись находить общий язык с Сергеем Удальцовым или Константином Крыловым, прогрессивно-рассерженная интеллигенция разучилась понимать Алису Фрейндлих - равно как и любого из голосующих за Путина.
От того, что эти голоса отданы таким образом по недомыслию, в связи с недостаточной информированностью или даже, черт побери, под давлением, они не перестают быть голосами; я бы даже сказал, большинством голосов; и объявлять их носителей мерзавцами или там бессловесным скотом - не лучший способ эти голоса завоевать. --------------------------- Отсюда: lenta.ru/columns/2012/02/11/voices/
Морской рог
