— Опять деньги! — закричала жена. — Ты себя убиваешь, Уилл! Брось ты эту биржу и давай уедем куда-нибудь, где можно жить по-человечески… Не желая слушать упреки, он хлопнул дверью и, стоя на ковре в коридоре, поморщился от пронзившей его боли: язва напомнила о себе. Дверь лифта мягко открылась, и лифтер с улыбкой сказал: — Доброе утро, мистер Борн. Сегодня чудесная погода. — Прекрасно, Сэм… — буркнул с угрюмым видом У. Дж. Борн. — Я только что расчудесно позавтракал. Сэм, не зная, как отнестись к его словам, на всякий случай выдавил из себя жалкое подобие улыбки. — Ну, что сегодня на бирже? — закинул было удочку Сэм, когда кабина лифта остановилась на первом этаже. — Двоюродный брат — он собирается стать пилотом — посоветовал мне отказаться от акций «Лунные развлечения». «Бюллетень» считает, что их выпустят еще больше. У. Дж. Борн хмыкнул: — Да я б вам не сказал, даже если бы и знал. Вы ничего не смыслите в биржевых делах. Ровным счетом ничего, если думаете, что это похоже на игру в кости. Всю дорогу до офиса в такси он кипел от злости. Сэм, миллионы сэмов не проворачивают «дел» на бирже, но именно они влияют на положение, именно они создали Великий Бум 1975 года, на волне которого продолжает счастливое плавание «У. Дж. Борн Ассошиэйтс». Сколько же времени продлится благополучие? При этой мысли он снова почувствовал резь в желудке. Он приехал в 9.15. Работа в офисе уже шла полным ходом. Гудящие телеграфные аппараты, мигающие табло и торопящиеся посыльные сообщали самые последние, самые свежие новости с бирж Лондона, Парижа, Вены. Скоро подключится Нью-Йорк, потом Чикаго и Сан-Франциско. Может быть, это случится сегодня. Может быть, Нью-Йорк сообщит о значительном падении цен на акции «Лунных рудных и сталеплавильных». Может быть, Чикаго, нервничая, откликнется на это резким сокращением сбыта предметов потребления, а «Ута ураниум» в Сан-Франциско из солидарности сделает то же самое. А быть может, тревожная весть о панике на бирже Токио уже несется вместе с восходящим солнцем через всю Азию в Вену, Милан, Париж, Лондон и врывается в Нью-Йорк, как вал, сокрушающий все на своем пути, захлестывая только что открытую биржу. «Карточный домик, — подумал Борн. — Карточные домики один на другом. Вытяни одну карту, и все они рухнут, превратятся в беспорядочную кучу. Может быть, именно сегодня это и случится». Мисс Иллиг уже вписала в его настольный календарь с десяток имен его личных клиентов, звонивших по телефону. Он не обратил на них никакого внимания и в ответ на ее приветственную улыбку сказал: — Соедините меня с мистером Лорингом. Лоринг долго не подходил к телефону, а у У. Дж. Борна все кипело внутри. Лаборатория напоминала хлев, и, когда Лоринг погружался в работу, он был слеп и глух ко всему, что отвлекало его. Но надо было признать и его достоинства. Он был никчемный, нахальный, его комплекс неполноценности был виден за версту, но он умел работать. В трубке послышался наглый голос Лоринга: — Кто это? — Борн, — буркнул он. — Как дела? Молчание. После долгой паузы Лоринг ответил небрежно: — Я работал всю ночь. Кажется, у меня получилось. — Что вы имеете в виду? Очень раздраженный голос: — Я сказал: кажется, у меня получилось. Я послал часы, кошку и клетку с белыми мышами на два часа. Они благополучно вернулись назад. — Так вы считаете… — хрипло начал У. Дж. Борн и облизал губы. — На сколько же лет? — спросил он бесстрастно. — Мыши мне не сказали, но я думаю, что они пробыли часа два в 1977 году. — Я выезжаю немедленно, — рявкнул У. Дж. Борн и повесил трубку. Под удивленные взгляды сотрудников он пронесся через офис и выскочил на улицу. А если он соврал… Нет, он не мог соврать. В течение шести месяцев, с того самого момента, как он пробился к Борну со своим проектом машины времени, он высасывал деньги, но он ни разу не лгал. С грубой откровенностью он говорил о собственных неудачах и сомнениях в том, что машина когда-либо будет работать. Но теперь, радовался Борн, все обернулось самой великолепной сделкой за всю карьеру. Четверть миллиона долларов за шесть месяцев, но предвидеть состояние биржевых дел на два года вперед стоило по меньшей мере миллиард! Четыре тысячи к одному — радовался он про себя; четыре тысячи к одному! Два часа для того, чтобы узнать, когда потерпит крах Великий биржевой скачок 1975 года, а затем уже, все зная наперед, — обратно в офис, чтобы скупать акции до самой последней минуты бума, а потом на вершине благополучия выйти из игры — богатым на всю жизнь, на всю жизнь независимым от превратностей судьбы. Он с трудом поднялся на чердак Лоринга в районе Западных семидесятых улиц. Лоринг явно переигрывал. Неуклюжий, рыжий, небритый, он ухмыльнулся Борну и сказал: — Как делишки с будущим соевых акций, У. Дж.? Держать или отказаться? У. Дж. Борн начал по привычке: — Даже если б я знал… да перестаньте валять дурака. Покажите мне эту чертову штуку. Лоринг показал. Генераторы гудели, как раньше, аккумулятор по-прежнему напоминал чудо-машину из третьесортного фильма ужасов. Вакуумные лампы и сопротивления все еще валялись в невероятном беспорядке. Но со времени его последнего визита ко всему этому прибавилась телефонная будка без телефона. Тонкий медный диск, вделанный в потолок, был соединен с мотором тяжелым кабелем. На полу лежала плита из полированного стекла. — Вот она, — сказал Лоринг. — Я раздобыл ее на свалке и приладил. Хотите посмотреть опыт с мышами? — Нет, — ответил Борн. — Я хочу сам попробовать. За что же, вы думаете, я платил? — Он помолчал. — Вы гарантируете безопасность? — Послушайте, У. Дж., я ничего не гарантирую. Я думаю, что эта будка перенесет вас на два года вперед. Я думаю, что если вы через два часа снова окажетесь в ней, то вернетесь обратно в настоящее. Да, вот что я должен сказать — если попадете в будущее, обязательно возвращайтесь в будку через два часа. Иначе вас выбросит в наше время отовсюду, где бы вы ни были, будете ли вы гулять по улице или мчаться в автомобиле, и все это кончится большим ядерным взрывом. Язва У. Дж. Борна опять дала о себе знать. Он произнес с трудом: — О чем еще мне нужно помнить? — Пожалуй, ни о чем, — ответил Лоринг после минутного раздумья. — Вы просто пассажир, заплативший за свое место. — Тогда поехали. У. Дж. Борн проверил, не забыл ли он записную книжку и ручку, и шагнул в будку. Лоринг закрыл дверь, ухмыльнулся, махнул рукой и исчез, в буквальном смысле слова исчез на глазах у Борна. Борн с размаху распахнул дверь и закричал: — Лоринг! Какого черта?.. — И вдруг он увидел, что уже не раннее утро, а перевалило за полдень, что Лоринга на чердаке нет, что генераторы молчат, а трубы темны и холодны; что все покрыто пылью и пахнет плесенью. Он выскочил из комнаты и сбежал вниз по лестнице. Улица была та же самая в районе Западных семидесятых. «Два часа», — подумал Борн и взглянул на часы: на них было 9.55, но солнце безошибочно показывало, что было далеко за полдень. Что-то произошло. Он едва удержался, чтобы не схватить проходившего старшеклассника и не спросить его, какой сейчас год. Немного дальше на улице был газетный автомат, и Борн устремился к нему быстрее, чем когда-либо за последние годы. Опустив десять центов, он схватил «Пост», на котором стояла дата: «II сентября 1977 года». Свершилось! Он судорожно рыскал глазами по скудной финансовой страничке «Поста». Акции «Лунных рудных и сталеплавильных» в начале дня стояли на 27 пунктах, «Урановые» на 19, а «Юнайтед компани» на 24! Катастрофическое падение! Это уже крах! Он снова посмотрел на часы, и его охватила паника: 9.59. Но только что было 9.55. В 11.55 он должен быть в телефонной будке или — его передернуло при одной мысли — все это кончится ядерным взрывом! А теперь надо точно проследить за процессом крушения. — Такси! — завопил он, размахивая газетой. Машина притормозила у обочины тротуара. — В публичную библиотеку, — промычал Борн и, откинувшись назад, стал с удовольствием читать «Пост». Крупный заголовок гласил:
«25 ТЫСЯЧ ТРЕБУЮТ УВЕЛИЧЕНИЯ ПОСОБИЯ ПО БЕЗРАБОТИЦЕ.»
Ну да, естественно! Он открыл рот от изумления, увидев, кто победил на президентских выборах 1976 года. Господи, какие шансы у него будут, если он захочет держать пари с кем-нибудь насчет того, кто станет президентом!
«ВОЛНЫ ПРЕСТУПЛЕНИЙ НЕТ, — ЗАЯВЛЯЕТ СПЕЦИАЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ.»
Положение в общем-то не очень изменилось.
«БЕЛОКУРАЯ МАНЕКЕНЩИЦА ИЗРУБЛЕНА В ВАННЕ НА КУСКИ. РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЕЕ ТАИНСТВЕННЫЙ ПРИЯТЕЛЬ.»
Он прочитал эту заметку, заинтересовавшись огромной фотографией блондинки. И вдруг заметил, что такси стоит на месте. Они попали в пробку. Было 10.05. — Шофер, — сказал он. Человек испуганно повернулся, стараясь успокоить пассажира: во время депрессии деньги особенно нужны. — Не беспокойтесь, мистер, через минуту мы отсюда выберемся. Они повернули движение, и поэтому машины задержатся на пару минут, вот и все. Через милуту мы тронемся. Через минуту они поехали, но двигались всего лишь несколько секунд. Машина ползла черепашьим шагом, и Борн нервно вертел в руках газету. В 10.13 он бросил деньги шоферу и выскочил из такси. Задыхаясь, он в 10.46 по своим часам добежал до библиотеки. Если в том мире, откуда он прибыл, продолжался день, то здесь, в центре города, заканчивали работу. По пути ему встречались толпы девушек в удивительно коротких юбках и удивительно широких шляпах. В библиотеке, растерявшись от собственного волнения, он заблудился в необъятных мраморных залах. Когда он нашел газетный зал, часы показывали уже 11.03. Борн бросился к девушке за столиком и тяжело дыша сказал: — Подшивку «Бюллетеня фондовой биржи» за 1975, 1976 и 1977 годы. — У нас есть микрофильмы за 1975 и 1976 годы, сэр, и подшивка за этот год. — Скажите мне, — обратился он к ней, — в каком году был великий крах? Вот о нем мне надо почитать. — В 1975 году, сэр. Принести вам этот год? — Подождите, — сказал он. — Вы случайно не помните месяца? — Мне кажется, март или август, что-то в этом роде. — Тогда, пожалуйста, дайте мне подшивку за весь год, — попросил он. 1975 год. Год, в котором он живет. Будет ли у него еще месяц до краха? Или неделя? Или… — Подпишите эту карточку, сэр, — терпеливо произнесла девушка. — Вот там машина для чтения. Вы посидите, а я принесу пленку. Он нацарапал свое имя и пошел к единственной машине из двенадцати, которая была незанятой. На его часах было 11.05. Ему осталось 50 минут. Девушка бесцельно перебирала карточки у себя на столе и болтала с красавчиком-служителем, державшим кипу книг. Пот выступил на лбу Борна. Наконец она исчезла среди стеллажей, стоявших за столом. Борн томился в ожидании. 11.10… 11.15… 11.20… Все это кончится ядерным взрывом. Внезапная острая боль в желудке снова пронзила его, когда показалась девушка: аккуратно держа между большим и указательным пальцами катушку 35-миллиметровой пленки, она приветливо улыбалась Борну. — Вот и мы, — сказала она, вставляя пленку в машину и щелкая выключателем. Машина не работала. — Проклятье! Нет света. Я же говорила электрику! У Борна чуть не вырвался стон, потом он решил объяснить свое положение, но и то и другое было бы одинаково глупо. — Вон там свободно, — показала она на одну из машин в ряду. У Борна дрожали колени, когда они шли к ней. Он взглянул на часы — 11.27. Ему осталось 28 минут. На матовом стекле засветился знакомый формат: 1 января 1975 года. — Просто поворачивайте ручку, — объяснила девушка и показала, как это делается. На экране с головокружительной быстротой замелькали тени, и девушка пошла к своему столику. Борн прокрутил ленту до апреля 1975 года, того месяца, который он покинул 91 минуту назад, до 16 числа, то есть «сегодняшнего дня». На матовом стекле показалась та же самая газета, которую он смотрел утром:
«АКЦИИ СИНТЕТИКИ ДОСТИГЛИ МАКСИМАЛЬНОГО УРОВНЯ.»
Дрожащей рукой он повернул ручку и оказался в будущем: «Бюллетень фондовой биржи» за 17 апреля 1975 года. Трехдюймовые буквы кричали:
«ПАДЕНИЕ КУРСА ЦЕННЫХ БУМАГ В МИРОВОМ МАСШТАБЕ. БАНКИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. КЛИЕНТЫ ОСАЖДАЮТ МАКЛЕРСКИЕ КОНТОРЫ.»
Внезапно он совершенно успокоился: теперь он знал будущее и был защищен от ударов. Борн поднялся и решительным шагом двинулся через мраморные залы. Теперь все было в порядке. Двадцати шести минут вполне достаточно, чтобы вернуться к будке. На бирже у него было преимущество в несколько часов: его собственные деньги будут в такой же безопасности, как и дома, он сможет уберечь от удара и своих клиентов. Борн удивительно быстро поймал такси и без всяких препятствий поехал прямо к высокому зданию в районе Западных семидесятых улиц. В 11.50 по своим часам он закрывал дверь телефонной будки в пыльной, пропахшей плесенью лаборатории. В 11.54 внезапно он заметил резкую перемену в солнечном свете, который пробивался через грязные окна, и спокойно вышел из будки. Снова было 16 апреля 1975 года. Лоринг крепко спал возле горящей газовой конфорки, на которой кипел кофе. У. Дж. Борн выключил газ и тихо спустился вниз по лестнице. Лоринг — никчемный, нахальный, неуравновешенный молодой человек, но его гений дал Борну возможность воспользоваться фортуной в счастливый, самый подходящий момент. Вернувшись в контору, он вызвал старшего маклера и сказал твердо: — Кронин, слушайте внимательно, я хочу, чтобы вы немедленно продали на бирже все мои акции и облигации и получили за них заверенные чеки. Кронин спросил без обиняков: — Вы что, шеф, с ума сошли? — И не думал. Не теряйте времени и регулярно докладываите мне, как дела. Заставьте своих мальчиков шевелиться. Бросьте все остальное. Борну прислали легкий завтрак. Он отказался разговаривать со всеми, кроме главного маклера. Кронин продолжал докладывать, что распродажа продолжается, что мистер Борн, должно быть, сошел с ума, что неслыханное требование заверять чеки вызывает беспокойство, и, наконец, перед закрытием, что все пожелания мистера Борна выполнены. Борн велел тотчас же доставить чеки к нему. Они прибыли через час, выписанные на дюжину нью-йоркских банков. Борн вызвал двенадцать курьеров и разделил чеки между ними — каждому по одному банку. Он распорядился, чтобы они получили по чекам наличные деньги, арендовали сейфы необходимых размеров в тех банках, где у него их еще не было, и положили все деньги в банки. Затем Борн позвонил в банки и лично подтвердил странные распоряжения. Он был «на ты» по крайней мере с одним заместителем каждого банка, и это очень помогало. У. Дж. Борн откинулся назад, он чувствовал себя счастливым. Пусть теперь гроза разразится. В первый раз за весь день он включил светящееся табло. В Нью-Йорке положение было скверным, В Чикаго — еще хуже. В Сан-Франциско оно стало шатким: Борн видел, как мелькающие цифры на табло индекса цен пошли на убыль, Через пять минут все уже проваливалось в тартарары. Звонок, возвестивший о закрытии биржи, остановил дело на грани катастрофы. Предупредив по телефону жену, что он не приедет домой, Борн вышел пообедать. Вернувшись в офис, он стал следить за табло в одной из комнау, где ночью принимали данные с биржи Токио. Цифры рассказывали ему историю паники и крушения, а он мысленно поздравлял себя. Карточный домик разваливался, разваливался, разваливался. Он отправился ночевать в клуб, проснулся рано, позавтракал почти в полном одиночестве. Когда он надевал перчатки, чтобы не замерзнуть — апрельский рассвет был прохладным, — телеграфный аппарат в холле пролопотал «Доброе утро». Он задержался, чтобы взглянуть, каково положение дел. Телеграф начал изрыгать историю краха на крупнейших биржах Европы, а мистер Борн отправился к себе в офис. Несмотря на раннее утро, маклеры тянулись сплошным потоком, перешептывались небольшими группами в холле, возле лифтов.
СИРИЛ М. КОРНБЛАТ
