Предтечей современной фантастики, которая началась на рубеже XX века, принято считать Жюля Верна. Именно в его век наука, до того не вторгавшаяся в жизнь обитателей Земли, вдруг рванулась вперед, затопляя планету новыми реалиями. В юности Жюль Верн жил в окружении керосиновых ламп, карет, парусных фрегатов, в мире, где самым быстрым способом передвижения считалась тройка лошадей, а самым быстрым и надежным способом контакта между людьми в разных городах было письмо. Когда он завершал свой жизненный и писательский путь, уже утвердились телеграф, автомобили, электрические лампы, появились первые самолеты и радиосвязь. И все же Жюль Верн остался человеком XIX века — не потому что отвергал новые открытия, а потому что до конца дней сохранил уверенность в том, что наука — благо для человечества, что технический прогресс ведет к изобилию и благоденствию. Лишь к исходу столетия его начали одолевать сомнения, и тогда появились тревожные повести: «500 миллионов Бегумы» или «Экспедиция Барсака». XX век нес с собой не только надежды, но и тревоги. Достижения человеческого разума все чаще попадали в руки шульцев (милитарист из повести «500 миллионов Бегумы») и обращались против людей. Мир первой декады нового столетия становился все более жестоким и вовлеченным в борьбу хищных держав. Телеграф передавал депеши о военных походах и карательных экспедициях, деловитые оружейники устанавливали пулеметы на неспешные цеппелины, в тихих лабораториях испытывались смертоносные газы. Мыслящие люди, еще вчера видевшие в науке панацею, с тревогой разворачивали газеты. Сквозь грохот пушек боксерского восстания в Китае, залпы Цусимы, треск пулеметов в Абиссинии прорывались сполохи грядущей мировой войны. Именно в это тревожное время и появилась современная фантастика. Рожденная темпом XX века, его надеждами и его страхами. Будущее Жюля Верна во многом было продолжением настоящего. Его преемникам будущее нередко представлялось пугающим, хотя они и пытались разглядеть в нем светлые дали. Герберт Уэллс, великий начинатель, свой первый научно-фантастический роман назвал «Машина времени». Он жаждал понять будущее, внимательно глядя на современность. Отыскивая в будущем заложенное в нем сегодня, Уэллс открыто полемизировал с крупными писателями-реалистами, своими современниками — Конрадом или Джойсом, — ставившими перед собой задачу психологического исследования личности. Он писал: «Почему мы должны считать, что человек — это только его лицо, манеры, его любовные дела? Чтобы дать полное представление о человеке, необходимо начать с сотворения мира, поскольку это касается его лично, и кончить описанием его ожиданий от вечности. Если человек должен быть изображен полностью, он должен быть дан сначала в его отношении ко вселенной, затем — к истории и только после этого — в его отношении к другим людям и ко всему человечеству». Недаром советские исследователи отмечают пионерскую сущность творчества Уэллса, для которого человек существовал, прежде всего, как часть человечества и средоточие не только биологических, но и социальных сил. Вот это и было манифестом новой фантастики, ибо человек, изучаемый Уэллсом, был частью общества XX века, общества динамичного, сложного, нацеленного в будущее активнее, чем в прошлое. Фантастика из путешествий в настоящем, обогащенная дарами научного прогресса, обратилась к социальным проблемам, тянущимся в завтра, и стала средством раздумий о судьбах мира. До этого издавна существовала утопия, но она никогда не была частью художественной литературы, не интересовалась конкретно человеком, а представляла собой лишь популярное изложение той или иной философской концепции. «Машина времени» Уэллса открыла не только новую страницу в истории фантастики — она положила начало размежеванию внутри этой отрасли художественной литературы. Порой фантастику называют одним из жанров литературы, ставя в один ряд, например, с детективом. Неверность этого определения очевидна. Фантастика включает в себя множество жанров — многожанровость ее уловил еще Уэллс, показав возможности фантастики в своих произведениях. Фантастический детектив завоевал в ней сегодня прочные позиции, а фантастическая комедия так же привычна, как и фантастическая трагедия. Жюль Верн не эмоционален — он деловит, его герои считают мили, фунты, минуты, ящики с гвоздями и число насекомых на квадратный метр. В этом они — наследники Робинзона Крузо, которому Дефо подарил возможность заняться бухгалтерским учетом. Жюль Верн спешит образовать читателя, просветить его. Герои его однозначно благородны или столь же однозначно непривлекательны. Мы их любим в детстве, детство чаще видит мир в резких красках — черное и белое. Уэллс же понял, что в фантастическом мире должны жить и действовать наши современники, которые не бывают только хорошими или только плохими. Вот почему, читая его книги, взрослый человек испытывает те же эмоции, которые дарит высокая реалистическая проза. Чувства уэллсовских героев, а значит, и чувства самого Уэллса — это чувства читателя. Когда Уэллс огорчается, нам больно, когда он смеется, мы смеемся вместе с ним. Жаль только, что смеется он редко. Помимо различных жанров фантастическая литература получила в наследство от Уэллса «правила игры» — основные темы. Их немного, но они прослеживаются практически в любом сегодняшнем произведении. Это — путешествие во времени, путешествие в пространстве и путешествие мысли. Основы этих тем Уэллс заложил в первых же своих книгах. Вспомним: «Машина времени» — путешествие во времени, «Война миров» — путешествие в пространстве, «Остров доктора Моро» — путешествие мысли. Темы эти широки, и границы их трудноопределимы. Но они реальны, они отражают направления наших размышлений и тревог. Это поиски ответов на вопросы: что будет завтра и что было вчера? Что там, вдали, в глубинах океана и пропасти космоса? Чем грозит и что обещает нам сумма открытий и изобретений, в сущности которых так трудно разобраться? Когда эти темы раскрывает художник, пишущий в первую очередь о людях, и читатель может ассоциировать себя с героем, появляются крупные произведения литературы, которое живут долго. «Машина времени» читается и сегодня, хотя после нее рождено множество антиутопий и описаны тысячи путешествий во времени. Не только художественная достоверность романа, но и актуальность его ничуть не потускнели, ибо, заглядывая в будущее, Уэллс клеймил современное ему буржуазное общество. И можно понять (однако нельзя с ним согласиться) одного редактора, который утверждал, что после «Машины времени» путешествия во времени писаться и публиковаться не имеют права — Уэллс уже все сказал. К счастью, тема эта широка и она лишь метод, лишь привычный уже ход, позволяющий автору поделиться с читателем тем, что у него на душе.
Есть литературные произведения, не претендующие на полноту раскрытия человеческих характеров или отражение крупных проблем. Мы имеем в виду небольшие рассказы, характерные преимущественно для юмористической литературы. Это рассказ-анекдот, рассказ-развлечение. То, что подобных произведений тьма, отнюдь не означает, что все они дурны или не нужны. Ранний Чехов — это очень часто рассказ-анекдот. Уэллс тоже не чурался таких рассказов. Очевидно, с его легкой руки и родился в фантастике рассказ-парадокс, будящий мысль и вызывающий улыбку. Для таких парадоксов фантастика открывает широчайший простор. Жизнь вообще во многом парадоксальна, а возможности фантастики позволяют этот парадокс гиперболизировать. Последователей у Уэллса множество, и число их растет. Патриарх советской фантастики Александр Беляев создал серию рассказов о профессоре Вагнере. Замечательно владел этим жанром другой советский фантаст Илья Варшавский. В США мастерами парадоксальной новеллы по праву считают Роберта Шекли или Генри Каттнера. Если рассказ написан талантливо, то за анекдотом, парадоксом открывается мысль, заставляющая читателя задуматься. Путешествие во времени позволяет писателям-фантастам чрезвычайно широко пользоваться парадоксами. Пожалуй, ни одна другая тема в фантастике не родила столько рассказов и повестей, построенных именно на парадоксах. В самом деле, сколько раз приходилось сталкиваться с серьезным (а то и лукавым) вопросом: а что, если?.. Уже у зачинателей этой линии в фантастике таких вопросов возникало множество. Есть среди них и такие, что, признаться, успели набить оскомину. Вспомним: А что, если я отправлюсь в прошлое и убью там своего дедушку? Значит ли это, что я не появлюсь на свет? А если я не появлюсь на свет, кто отправится в прошлое убить моего дедушку? А что, если я отправлюсь в будущее и встречу там самого себя? Значит, одновременно будут существовать два идентичных человека? А что, если я нарушу течение истории в прошлом? Может ли тогда Наполеон победить при Ватерлоо? Уэллс в своей «Машине времени» использует путешествие во времени, чтобы осознать настоящее и разглядеть тенденции будущего, и это направление в фантастике можно назвать социальным. В одном из рассказов Брэдбери человек в прошлом нечаянно раздавил бабочку и тем нарушил весь ход истории — это направление в фантастике можно назвать парадоксальным. Есть и третье направление. Путешествие во времени дает удивительно богатые возможности для приключений. Герою повести ничего не стоит сражаться с римскими легионерами или космическими бандитами из далекого будущего. Он спасает вавилонскую рабыню и уносит ее в свой двадцать первый век, снимает кинофильм о викингах, расположив юпитеры в десятом веке, как в романе Гарри Гаррисона «Фантастическая сага». Это направление можно назвать приключенческим. Вот из этих трех направлений и складывается в основном сегодня большая тема — путешествия во времени. В сборнике «Патруль времени» присутствуют все три направления. Наиболее полно представлено второе, парадоксальное направление. И это понятно, так как состоит он в основном из новелл. Пожалуй, несколько скуднее отражено социальное направление. Но и это понятно — такая тема требует романа, неспешного осмысления. И все же сошлемся на рассказ Уильяма Тенна «Посыльный». Цель автора — показать современного делового хищника, не способного ни на миг отвлечься от пагубной страсти к наживе. Перед нами типичный американский бизнесмен, лишенный человеческих чувств и обуреваемый лишь мыслью о прибыли. Резко заостряя этот образ, автор бичует мир, в котором живет. Сборник привлекает своей представительностью. Не только географической — в нем представлены писатели США, Англии, Италии, Польши, Кубы, Испании, — но и тематической. Читателя, который не очень искушен в правилах фантастической литературы, он знакомит с основными парадоксами и проблемами путешествия во времени. Читателю, который многое знает, предлагает неожиданные, новые ходы и проблемы, доказывая тем самым неисчерпаемость темы. Любопытно, что в одном из рассказов — «А мы лезем в окно» — автор, Барри Молзберг, обращается непосредственно к читателю, как бы к члену многотысячного клана знатоков и ценителей фантастики. Описывая крайне парадоксальную, но логически строгую ситуацию, когда в одном отрезке времени из-за неточностей во временных перебросках скапливается более трехсот совершенно одинаковых персонажей, автор рукой своего героя пишет: «Ладно, ладно, мистер Пол (имеется в виду адресат письма — известный американский писатель Фредерик Пол. — Ред.), я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы говорите себе, что для вас и для ваших авторов это старье, которое давно в зубах навязло… и что вы уже рассматривали эту тему с тысячи сторон». Но смысл этого рассказа как раз и заключается в том, что можно отыскать неожиданную и плодотворную тысяча первую сторону. Уязвимая сторона почти любого тематического сборника в том, что в нем можно встретить писателей, разных не только по своему складу, но и таланту. Вместе с тем тематический сборник имеет и свои преимущества: читатель как бы входит в комнату, где собрано десятка два разных людей; каждый из них в силу своего умения и таланта рассказывает историю — так из суммы новелл рождается яркий букет, как из множества ночей Шехерезады, веселых и скучных, ярких и обыденных, родилась «Тысяча и одна ночь». Так, известный американский фантаст Ван Вогт ограничивается парадоксом («Часы времени»). Но парадоксом умным, окрашенным юмором, в нем проступают человеческие характеры, и герой его, и тем более героиня действуют, переживают и вызывают нашу симпатию. Возникает возможность подмены — а как бы я поступил на его месте? Озорно и лукаво шутит Джанни Родари («Профессор Грозали»), но шутка его удивительно жизненна и сатирична, и вдруг становится страшно, когда читаешь: «Он очень хороший паренек, этот Альберти, и, если в рождественскую ночь ему присудят премию за доброту, это будет вполне справедливо, более чем справедливо». А доброта эта бездумна, как полет бабочки, внутренне жестока и отвратительна — двадцать четвертый удар ножом, убийство, которое никому не кажется убийством. Телеоператоры, гротескно повторяющие дубль «Убийство Юлия Цезаря», толпы идиотски внимательных туристов — кого мы воспитываем, кем мы стали? Читатель слышит крик Джанни Родари, и парадокс перерастает в горькую социальную сатиру. Изобретение пуговицы и смерть оказываются в одном ряду. В классическом рассказе Уиндема «Хроноклазм» за цепью парадоксов вырисовываются человеческие судьбы — вроде бы и нет трагедии, да и сам писатель мастерски уходит от подчеркивания трагичности ситуации. А непрочность человеческого счастья, зыбкость жизни — и завтра и сегодня — заставляют нас взывать к писателю: пожалейте Тавию! Нам не жалко Лэттери, он переживет разлуку, он станет лордом, получит свои премии — страдает лишь Тавия, отдающая всю себя, но остающаяся лишь винтиком в хорошо отлаженной машине общества. Но если трагедия Тавии дана в полутонах, недосказана, приглушена, то в рассказе Болларда «Из лучших побуждений» трагедия обнажена, ибо обнажена жестокость жизни буржуазного общества, жестокость, в которой беспомощен герой, пытающийся изменить ход событий и не могущий этого сделать. Не потому, что ошибся с выстрелом и, вместо того чтобы спасти в прошлом свою возлюбленную, убил ее вторично. Просто одинокий борец за свое счастье не способен исправить мир, и если даже ему удалось установить справедливость в одном мгновении истории, то безжалостная логика социальных условий, рождающих жестокость, отомстит ему, и все пойдет, как прежде. Понимая это, Пол Андерсон в двух небольших повестях «На страже времен» и «Быть царем» (из цикла «Патруль времени»), которые занимают значительную часть сборника и которые, скорее всего, следует отнести к приключенческому направлению нашей темы, вместо одиночки вводит могучую организацию. Организацию, которая, по замыслу автора, может что-то изменить к лучшему. Но тут же мы сталкиваемся с иной проблемой: а что лучше? И справедлива ли высшая, разумная и размеренная справедливость Патруля? Пол Андерсон — опытный, популярный писатель, один из тех плодовитых авторов, что умело балансируют между серьезной фантастикой и космической оперой, и потому его читают и те, кто ищет только развлечения, и те, кто хочет задуматься. Можно следить за увлекательным сюжетом повести, когда герой, почти супермен, но не лишенный человеческих чувств, совершает смелые поступки и пускается в рискованные авантюры. Можно глазами заинтересованного читателя следить за судьбой людей, втянутых в перипетии временных перемещений, но можно и задуматься: а вправе ли отдельная человеческая личность противопоставлять свое счастье законам общественного развития? Нам важно, что герой Андерсона все же поднимается на бунт, понимая его безнадежность, и побеждает несмотря ни на что. Особенно важно, что делает это он не для себя, а ради других, и порой вопреки собственным чувствам и интересам. Здесь перед нами не конфликт любви и долга, а скорее конфликт между долгом, навязанным сверху, и долгом личности. Говоря о путешествиях во времени, мы, естественно, имеем в виду путешествие в прошлое и проникновение в будущее. Характерно, что авторы, представленные в данном сборнике, как, впрочем, и западные фантасты в целом, отдают предпочтение путешествиям в прошлое, включая сюда и полеты из будущего в настоящее. Будущего в изображении современных буржуазных фантастов мы почти не увидим. Тому есть две причины. Первая — будущее чаще всего рисуется им мрачным, бесчеловечным, бездуховным, лишенным перспективы, оно как бы развивает и усугубляет тему «Машины времени». В этом коренное отличие западной фантастики от советской, как в капле воды отражающее различие в убеждениях представителей двух разных социальных систем: мы верим в то, что будущее оптимистично, западные буржуазные писатели чаще всего будущего боятся. Вторая причина также социально объяснима — она обусловлена ностальгией. Когда окружающая действительность претит и пугает, человеком овладевает эскапизм, желание спрятаться и не видеть того, что происходит вокруг. И здесь западные писатели-фантасты выступают выразителями настроений своего общества: они обращаются к читателю, который хотел бы спрятаться куда угодно от постоянных разговоров об атомной угрозе и перенаселении. Путешествие во времени предоставляет им отличную возможность убежать. В прошлое, в «славное, доброе прошлое», когда воздух был чистым и жизнь подчинялась неспешным законам человеческого общения. Пожалуй, наиболее показателен в этом отношении роман американского писателя Джека Финнея «Меж двух времен». Герой романа делает все возможное, чтобы спрятаться в прошлом, поселиться там, пользоваться допотопными омнибусами и радоваться не загаженным пластиковыми пакетами зеленым лужайкам. Тема ностальгии отчетливо проступает и в произведениях сборника «Патруль времени». Причем не только по направлению из настоящего в прошлое, но и из будущего в настоящее. Для Тавии, героини рассказа «Хроноклазм», наши дни кажутся добрым, неторопливым прошлым — возникает ситуация, когда страх автора перед будущим светит как бы отраженно. Джек Финней в рассказе «Хватит махать руками» также решает эту тему непрямо, вводя дополнительный парадокс и устами генерала Гранта, героя гражданской войны в США, отрицая саму допустимость использования самолета для бомбардировки. Здесь, как и в романе «Меж двух времен», Финней не скрывает своей симпатии к людям XIX века, не противопоставляя их нам впрямую, а предоставляя читателю возможность самому делать выводы. Но ярче всего тема тоски по прошлому звучит в рассказе Робина Скотта «Третий вариант». Стать директором музея или продолжать нелегкую работу агента во времени — таков выбор, стоящий перед героем. Будущее, в котором живет Джонатан Бёрк, намечено скупыми штрихами, и они, увы, не вызывают у нас симпатии. В самом деле: там царит перенаселение, там люди лишены возможности свободно передвигаться без особого на то разрешения… Бёрк выбирает для себя второй путь — он отправляется в прошлое, в самое начало нашего века. Там ему как агенту разведки времени приходится постепенно и осторожно вживаться в чуждый, но становящийся с каждым днем все более привычным мир маленького американского городка. Автор весьма подробно описывает, как Бёрк выполняет свое задание — пожалуй, нечасто в фантастической литературе писатели столь скрупулезно воссоздают достоверность в действиях героя. Но вот перед ним возникает еще один вариант. Неожиданный, казалось бы, но подготовленный всеми его предыдущими поступками и размышлениями. Бёрк возвращается к себе, в будущее, чтобы сообщить о своем выборе, — и, подобно герою Финнея, остается в прошлом. Мне этот рассказ-бегство, в такой теме отнюдь не новый и типичный, показался интересным в ином. Чего добивается Бёрк? Спасти ценные картины, которым предназначено погибнуть при пожаре. Он выполняет задание, преодолевая немало трудностей и рискуя, более того, отправляется к себе в будущее, опасаясь, что его не отпустят к возлюбленной, чтобы сообщить, где и как спрятаны картины. И тогда вдруг будущее, сначала набросанное черными штрихами, открывается нам с другой стороны. Оказывается, сам Бёрк и его начальник — вполне доброжелательные, гуманно мыслящие люди, и никто не ставит препон на пути Бёрка к счастью. Более того, если обществу будущего нужны картины старых мастеров, значит, оно, это общество, не омертвело, не деградировало. И читатель понимает, что к черным штрихам вступления добавились яркие мазки оптимизма, сдержанного, но жизненного. Очень трудно заглянуть в будущее, которого писатель боится. Но все же какая-то, пусть противоречивая и неполная, картина его создается. Современники Тавии не признают насилия и убийств. Для мальчика из будущего делец XX века в рассказе «Посыльный» невероятен и гадок. Патруль времени делает попытку бороться не только с нарушениями временного процесса, но и с крайними выражениями несправедливости… Так западные фантасты пусть робко, непоследовательно, но все же нащупывают надежду на свет, пробивающийся из грядущих времен. Но есть в сборнике и рассказ-исключение. Рассказ, в котором прошлое полно страдания и боли, а будущее светло. Рассказ этот печален, настроение его задано тем, что главным героем выступает Эдгар По, не раз уже попадавший в художественную литературу в таком качестве. Создался даже определенный стереотип: одинокий гений, преследуемый несчастьями. Эдмонду Гамильтону в рассказе «Отверженный» его коллега из прошлого понадобился как привычный читателю образ, однако сам же автор этот образ разрушает, отыскивая в творчестве По надежду на существование светлых миров и далеких земель счастья. Правда, приписывает он знакомство с такими мирами не самому По, который полагает, что они всего лишь плод его воображения, а «замурованному» в нем человеку из будущего. Здесь перед нами прекрасное будущее, сродни мечтам Эдгара По. Оно и есть воплощение стремлений и надежд гения. Уэллс после «Машины времени» написал роман «Люди, как боги». Он тоже искал альтернативу обществу, которое грозило гибелью земной цивилизации. И он тоже умел не только предостерегать, но и мечтать о будущем. Писатель-гуманист, он призывал к тому, чтобы не мириться с происходящим вокруг, а работать и бороться во имя светлых дней, что неминуемо наступят. Время — необъятная арена для героев фантастических книг, для путешествия и Парадокса. Но в любом случае его линия проходит через наш день. И неизбежно на этом пути писатели-фантасты ригуют нас, современных людей, и ищут, порой предостерегая, порой надеясь, тот вариант будущего, в котором людям предстоит жить и которое создается уже сегодня.
Предтечей современной фантастики, которая началась на рубеже XX века, принято считать Жюля Верна. Именно в его век наука, до того не вторгавшаяся в жизнь обитателей Земли, вдруг рванулась вперед, затопляя планету новыми реалиями. В юности Жюль Верн жил в окружении керосиновых ламп, карет, парусных фрегатов, в мире, где самым быстрым способом передвижения считалась тройка лошадей, а самым быстрым и надежным способом контакта между людьми в разных городах было письмо. Когда он завершал свой жизненный и писательский путь, уже утвердились телеграф, автомобили, электрические лампы, появились первые самолеты и радиосвязь. И все же Жюль Верн остался человеком XIX века — не потому что отвергал новые открытия, а потому что до конца дней сохранил уверенность в том, что наука — благо для человечества, что технический прогресс ведет к изобилию и благоденствию. Лишь к исходу столетия его начали одолевать сомнения, и тогда появились тревожные повести: «500 миллионов Бегумы» или «Экспедиция Барсака».