Талисман / Сборник научно-фантастических и фантастических повестей и рассказов
08.10.2009, 14:03
Аркадий и Борис Стругацкие МАЛЫШ Фантастическая повесть
Глава 1. Пустота и тишина
— Знаешь, — сказала Майка, — предчувствие у меня какое-то дурацкое… Мы стояли возле глайдера, она смотрела себе под ноги и долбила каблуком промерзший песок. Я не нашелся, что ответить. Предчувствий у меня не было никаких, но мне, в общем, здесь тоже не нравилось. Я прищурился и стал смотреть на айсберг. Он торчал над горизонтом гигантской глыбой сахара, слепяще-белый иззубренный клык, очень холодный, очень неподвижный, очень цельный, без всех этих живописных мерцаний и переливов, — видно было, что как вломился он в этот плоский беззащитный берег сто тысяч лет назад, так и намеревался проторчать здесь еще сто тысяч лет на зависть всем своим собратьям, неприкаянно дрейфующим в открытом океане. Пляж, гладкий, серо-желтый, сверкающий мириадами чешуек инея, уходил к нему, а справа был океан, свинцовый, дышащий стылым металлом, подернутый зябкой рябью, у горизонта черный, как тушь, противоестественно мертвый. Слева над горячими ключами, над болотом, лежал серый слоистый туман, за туманом смутно угадывались щетинистые сопки, а дальше громоздились отвесные темные скалы, покрытые пятнами снега, скалы эти тянулись вдоль всего побережья, насколько хватал глаз, а над скалами в безоблачном, но тоже безрадостном ледяном серо-лиловом небе всходило крошечное негреющее лиловатое солнце. Вандерхузе вылез из глайдера, немедленно натянул на голову меховой капюшон и подошел к нам. — Я готов, — сообщил он. — где Комов? Майка коротко пожала плечами и подышала на застывшие пальцы. — Сейчас придет, наверное, — рассеянно сказала она. — Вы куда сегодня? — спросил я Вандерхузе. — на озеро? Вандерхузе слегка запрокинул лицо, выпятил нижнюю губу и сонно посмотрел на меня поверх кончика носа, сразу сделавшись похожим на пожилого верблюда с рысьими бакенбардами. — Скучно тебе здесь одному, — сочувственно произнес он. — однако придется потерпеть, как ты полагаешь? — Полагаю, что придется. Вандерхузе еще сильнее запрокинул голову и с той же верблюжьей надменностью поглядел в сторону айсберга. — Да, — сочувственно произнес он. — это очень похоже на Землю, но это не Земля. В этом вся беда с землеподобными мирами. Все время чувствуешь себя обманутым. Обворованным чувствуешь себя. Однако и к этому можно привыкнуть, как ты полагаешь, Майка? Майка не ответила. Совсем она что-то загрустила сегодня. Или наоборот — злилась. Но с Майкой это вообще-то бывает, она это любит. Позади, легонько чмокнув, лопнула перепонка люка, и на песок соскочил Комов. Торопливо, на ходу застегивая доху, он подошел к нам и отрывисто спросил: — Готовы? — Готовы, — сказал Вандерхузе. — куда мы сегодня, Геннадий? Опять на озеро? — Так, — сказал Комов, возясь с застежкой на горле. — Насколько я понял, Майя, у вас сегодня квадрат шестьдесят четыре. Мои точки: западный берег озера, высота семь, высота двенадцать. Расписание уточним в дороге. Попов, вас я попрошу отправить радиограммы, я оставил их в рубке. Связь со мной через глайдер. Возвращение в восемнадцать ноль-ноль по местному времени. В случае задержки предупредим. — Понятно, — сказал я без энтузиазма: не понравилось мне это упоминание о возможной задержке. Майка молча подошла к глайдеру. Комов справился, наконец, с застежкой, провел ладонью по груди и тоже пошел к глайдеру. Вандерхузе пожал мне плечо. — Поменьше глазей на все эти пейзажи, — посоветовал он. — сиди по возможности дома и читай. Береги цветы своей селезенки. Он неспешно забрался в глайдер, устроился в водительском кресле и помахал мне рукой. Майка, наконец, позволила себе улыбнуться и тоже помахала мне рукой. Комов, не глядя, кивнул, фонарь задвинулся, и я перестал их видеть. Глайдер неслышно тронулся с места, стремительно скользнул вперед и вверх, сразу сделался маленьким и черным и исчез, словно его не было. Я остался один. Некоторое время я стоял, засунув руки глубоко в карманы дохи, и смотрел, как трудятся мои ребятишки. За ночь они поработали на славу, поосунулись, отощали и теперь, развернув энергозаборники на максимум, жадно глотали бледный бульончик, который скармливало им хилое лиловое светило. И ничто иное их не заботило. И ничего больше им было не нужно, даже я им был не нужен — во всяком случае, до тех пор, пока не исчерпается их программа, правда, неуклюжий толстяк том каждый раз, когда я попадал в поле его визиров, зажигал рубиновый лобовой сигнал, и при желании это можно было принимать за приветствие, за вежливо-рассеянный поклон, но я — то знал, что это просто означает: «У меня и у остальных все в порядке. Выполняем задание. Нет ли новых указаний?» У меня не было новых указаний. У меня было много одиночества и много, очень много мертвой тишины. Это не была ватная тишина акустической лаборатории, от которой закладывает уши, и не та чудная тишина земного загородного вечера, освежающая, ласково омывающая мозг, которая умиротворяет и сливает тебя со всем самым лучшим, что есть на свете. Это была тишина особенная — пронзительная, прозрачная, как вакуум, взводящая все нервы, — тишина огромного, совершенно пустого мира. Я затравленно огляделся. Вообще-то, наверное, нельзя так говорить о себе; наверное, следовало бы сказать просто: «я огляделся». Однако на самом деле я огляделся не просто, а именно затравленно. Бесшумно трудились киберы. Бесшумно слепило лиловое солнце. С этим надо было как-то кончать. Например, можно было собраться, наконец, и сходить к айсбергу. До айсберга было километров пять, а стандартная инструкция категорически запрещает дежурному удаляться от корабля дальше, чем на сто метров. Наверное, при других обстоятельствах чертовски соблазнительно было бы рискнуть и нарушить инструкцию. Но только не здесь. Здесь я мог уйти и на пять километров, и на сто двадцать пять, и ничего бы не случилось ни со мной, ни с моим кораблем, ни с десятком других кораблей, рассаженных сейчас по всем климатическим поясам планеты к югу от меня. Не выскочит из этих корявых зарослей кровожаждущее чудовище, чтобы пожрать меня, — нет здесь никаких чудовищ. Не налетит с океана свирепый тайфун, чтобы вздыбить корабль и швырнуть на эти угрюмые скалы, — не замечено здесь ни тайфунов, ни прочих землетрясений. Не будет здесь сверхсрочного вызова с базы с объявлением биологической тревоги, — не может здесь быть биологической тревоги, нет здесь ни вирусов, ни бактерий, опасных для многоклеточных существ. Ничего здесь нет, на этой планете, кроме океана, скал и карликовых деревьев. Неинтересно здесь нарушать инструкцию. И выполнять ее здесь неинтересно. На любой порядочной биологически-активной планете фига с два я стоял бы вот так, руки в карманах, на третий день после посадки. Я бы мотался сейчас как угорелый. Наладка, запуск и ежесуточный контроль настройки сторожа-разведчика. Организация вокруг корабля — и вокруг строительной площадки, между прочим, — зоны абсолютной биологической безопасности. Обеспечение упомянутой «забб» от нападения из под почвы. Каждые два часа контроль и смена фильтров — внешних бортовых, внутренних бортовых и личных. Устройство могильника для захоронения всех отходов, в том числе и использованных фильтров. Каждые четыре часа стерилизация, дегазация и дезактивация управляющих систем кибермеханизмов. Контроль информации роботов медслужбы, запущенных за пределы «забб». Ну и всякие мелочи: метеозонды, сейсмическая разведка, спелееопасность, тайфуны, обвалы, сели, карстовые сбросы, лесные пожары, вулканические извержения… Я представил себе, как я, в скафандре, потный, невыспавшийся, злой и уже слегка отупевший, промываю нервные узлы толстяку Тому, а сторож-разведчик мотается у меня над головой и с настойчивостью идиота в двадцатый раз сообщает о появлении вон под той корягой страшной крапчатой лягушки неизвестного ему вида, а в наушниках верещат тревожные сигналы ужасно взволнованных роботов медслужбы, обнаруживших, что такой-то местный вирус дает нестандартную реакцию на пробу Балтерманца и, следовательно, теоретически способен прорвать биоблокаду. Вандерхузе, который, как и подобает врачу и капитану, сидит в корабле, озабоченно ставит меня в известность, что возникла опасность провалиться в трясину, а Комов с ледяным спокойствием сообщает по радио, что двигатель глайдера съеден маленькими насекомыми вроде муравьев и что муравьи эти в настоящий момент пробуют на зуб его скафандр… Уф! Впрочем, на такую планету меня бы, конечно, не взяли. Меня взяли именно на такую планету, для которой инструкции не писаны. За ненадобностью. Перед люком я задержался, отряхнул с подошв приставшие песчинки, постоял немного, положив ладонь на теплый дышащий борт корабля, и ткнул пальцем в перепонку. В корабле тоже было тихо, но это все-таки была домашняя тишина, тишина пустой и уютной квартиры. Я сбросил доху и прошел прямо в рубку. У своего пульта я задерживаться не стал — я и так видел, что все хорошо, — а сразу сел за рацию. Радиограммы лежали на столике. Я включил шифратор и стал набирать текст. В первой радиограмме Комов сообщал на базу координаты предполагаемых стойбищ, отчитывался за мальков, которые были вчера запущены в озеро, и советовал Китамуре не торопиться с пресмыкающимися. Все это было более или менее понятно, но вот из второй радиограммы, адресованной в центральный информаторий, я понял только, что Комову позарез нужны данные относительно игрек-фактора для двунормального гуманоида с четырехэтажным индексом, состоящим в общей сложности из девяти цифр и четырнадцати греческих букв. Это была сплошная и непроницаемая высшая ксенопсихология, в которой я, как и всякий нормальный гуманоид индекса ноль, не разбирался абсолютно. И не надо...
Малыша жалко. Такую сентиментальную историю Стругацкие написали. У них еще есть такое сентиментальное, кроме этой истории?
И много осталось непонятного, непрописанного. Что это были за существа, стоящие в шахматном порядке в убежище Малыша и которых удалось увидеть, когда сработала вспышка по сигналу Майки? Почему Малыш выжил, если родители его не выжили? Малыш - не совсем человек, только благодаря воспитанию и навыкам, привитым ему цивилизацией аборигенов этой планеты? Или они восстанавливая и оживляя его, "вмонтировали" в его организм какие-то новые части и возможности, которых нет у людей?
И почему Малыш больше ни разу не захотел общаться с Майкой? Почему уходил, когда речь шла о лжи? Майка не должна была его обманывать и нацеплять на него "третий глаз" даже в благих целях, даже действуя в интересах самого Малыша, жалея его? Стругацкие хотели сказать, что в данном случае жалость - это плохо?
Малыш - не совсем человек, только благодаря воспитанию и навыкам, привитым ему цивилизацией аборигенов этой планеты? Или они восстанавливая и оживляя его, "вмонтировали" в его организм какие-то новые части и возможности, которых нет у людей? Они в него ничего не вживляли, он биологически остался человеком. Просто воспитан иными, как Маугли воспитали волки и после этого он стал понимать волчий язык, непонятный людям.
Что это были за существа, стоящие в шахматном порядке в убежище Малыша и которых удалось увидеть, когда сработала вспышка по сигналу Майки?
Как что за существа? Это и были инопланетяне, которые его спасли.
Майка не должна была его обманывать и нацеплять на него "третий глаз" даже в благих целях, даже действуя в интересах самого Малыша, жалея его? Стругацкие хотели сказать, что в данном случае жалость - это плохо?
По памяти - вроде бы она это делала не в его интересах, а в чисто научных целях, то есть это было предательство за его доверие.
Они в него ничего не вживляли, он биологически остался человеком. Просто воспитан иными, как Маугли воспитали волки и после этого он стал понимать волчий язык, непонятный людям.
Хм, но он мог летать. Человек не может летать сам по себе без помощи техники.
Не забывай, что речь идет об инопланетянах, о которых неизвестно вообще ничего. Может им был известен способ обучения передвижению, или еще что-то такое. В
По памяти - вроде бы она это делала не в его интересах, а в чисто научных целях, то есть это было предательство за его доверие.
Это было бы так, если бы Майка не нажала кнопку и не сработал механизм разрушающего удара. При этом Малыш получил видимо сильный удар, потому что он закричал от боли. Она рассчитывала, что после этого он больше не придет и контакт прервется. Я поняла, что она это сделала, чтобы Малыш перестал "разрываться" между двумя цивилизациями, остался в привычной ему, комфортной обстановке.
Но вообще тут не совсем ясно прописано, может я и неправильно поняла авторов.
Это было бы так, если бы Майка не нажала кнопку и не сработал механизм разрушающего удара.
Ты фантазируешь. Она фключила лампу-вспышку, чтобы они могли рассмотреть пещеру и инопланетян. Это чисто научный интерес, маскируемый под какие-то там "заботы".
При этом Малыш получил видимо сильный удар, потому что он закричал от боли. Представь себе людей или существ, живущих во мраке. И вдруг им в этом мраке врубят ослепительную вспышку. конечно тут закричишь от боли. Если даже обычный человек резко попадая из темноты в свет испытывает боль, то что уж тут говорить. Поступок ее был муд.цким, в чистом виде.
Ну насчет удара я может и нафантазировала. Но вспышка была сильнейшая, мощнейшая. Вот цитата:
"Майка включила аварийную лампу-вспышку, вмонтированную в обруч. И можно было представить себе, каково пришлось обитателям пещеры, когда в вечном мраке на мгновение вспыхнуло маленькое солнце. Разведчика, потерявшего сознание, по этой вспышке можно обнаружить с орбиты даже на освещенной стороне планеты… Даже если он засыпан… Такой прожектор излучает в диапазоне от ультрафиолета до УКВ… Не было еще случая, чтобы разведчику не удалось отпугнуть такой вспышкой самое бешеное, самое кровожадное животное. Даже тахорги, которые вообще ничего на свете не боятся, тормозят задними ногами, останавливая свой неудержимый разбег…"
Ну то что она была мощная, это понятно. Но тем не менее, это была именно ослепительная лампа, а не оружие.
А такие вот курицы как эта Майка, они и есть одна из худших частей человечества. Они способны сделать любую гадость, и не испытывать никаких угрызений, потому что у них всегда есть какое-нибудь объяснение. Что это "во благо" и т.д.
Ну да, мозгов-то нет, одни эмоции. Она могла же аборигенов угробить, кто ж их знает, как они на вспышку среагируют. Да и Малышу возможно досталось тоже, потому что он закричал.
Да и Малышу возможно досталось тоже, потому что он закричал.
Если ты хотя бы часок просто посидишь в темноте, а потом вдруг врубить обычную фотовспышку, то уверяю - ты очень громко закричишь! Потому что твоим глазам будет очень больно! а здесь эту фигню сделали в мире, который вообще живет в темноте! Судя по всему, дуры они и в космосе будут оставаться дурами. И так же как на Земле, всегда будут находить оправдание своим дуростям.
Как что за существа? Это и были инопланетяне, которые его спасли.
Не, не понятно, что это было. Вот цитата:
"Изображение было отличное, и все-таки я совершенно не понимал, что это такое. Много людей, множество черных фигурок, абсолютно одинаковых, выстроенных в шахматном порядке. Стояли они как бы на ровной и хорошо освещенной площади. Передние фигурки были больше, задние в полном соответствии с законами перспективы, меньше. Впрочем, ряды казались бесконечными и где-то вдали сливались в сплошные черные полосы. – Это Малыш, – проговорил Комов. – Узнаете? До меня дошло: действительно, это был Малыш, повторенный, как в бесчисленных зеркалах, бесчисленное множество раз. – Похоже на многократное отражение, – пробормотал Вандерхузе. – Отражение… – повторил Комов. – А где же тогда отражение лампы? И где у Малыша тень? – Не знаю, – честно признался Вандерхузе. – Действительно, тень должна быть".
Не, ну послушай. Инопланетный мир, который находится чертти где, там все происходит по другим принципам, по другим может быть физическим законам. Земляне забрались туда, как бурундук в муравейник, естественно что они там вообще не должны ничего понять, что и как, вплоть до того, что они видят глазами. Это нормально.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация |
Вход ]
Например, можно было собраться, наконец, и сходить к айсбергу. До айсберга было километров пять, а стандартная инструкция категорически запрещает дежурному удаляться от корабля дальше, чем на сто метров. Наверное, при других обстоятельствах чертовски соблазнительно было бы рискнуть и нарушить инструкцию. Но только не здесь. Здесь я мог уйти и на пять километров, и на сто двадцать пять, и ничего бы не случилось ни со мной, ни с моим кораблем, ни с десятком других кораблей, рассаженных сейчас по всем климатическим поясам планеты к югу от меня. Не выскочит из этих корявых зарослей кровожаждущее чудовище, чтобы пожрать меня, — нет здесь никаких чудовищ. Не налетит с океана свирепый тайфун, чтобы вздыбить корабль и швырнуть на эти угрюмые скалы, — не замечено здесь ни тайфунов, ни прочих землетрясений. Не будет здесь сверхсрочного вызова с базы с объявлением биологической тревоги, — не может здесь быть биологической тревоги, нет здесь ни вирусов, ни бактерий, опасных для многоклеточных существ. Ничего здесь нет, на этой планете, кроме океана, скал и карликовых деревьев. Неинтересно здесь нарушать инструкцию.
