...— Ты говорил об этом с казначеем? — Еще нет. — Роджер вновь улыбнулся. — Сначала я хотел опробовать убедительность моих аргументов на этих людях. Он кивнул на пышнотелого Лодера. — Амброуз, к примеру, говорит, что нищие представляют опасность для прохожих своими ужасными гнойными язвами и зловонными миазмами. Он готов пожертвовать некоторое количество денег на то, чтобы очистить от них улицы. Другие жалуются на надоедливых попрошаек, которые шагу не дают ступить. Этим я пообещал спокойную жизнь без нищих. Для тех, кто не склонен к благотворительности, найдутся свои аргументы. Роджер перестал улыбаться и устремил на меня серьезный взгляд голубых глаз. — Ты мне поможешь? Я задумался. — Даже если эта твоя затея увенчается успехом, что сможет одна больница на фоне беспросветной нищеты, царящей вокруг? — Помочь хотя бы нескольким несчастным. — Я помогу тебе всем, что будет в моих силах. Если кому и была по плечу подобная задача, то только Роджеру. Его безудержная энергия и быстрый ум дорогого стоили. — Я первым сделаю взнос по подписке и, если хочешь, помогу тебе провести ее среди других. Роджер стиснул мои пальцы. — Язнал, чтоты поможешь. Скоро я организую комитет… — Еще один комитет? Это вернулась Дороти, раскрасневшаяся после кухонного жара. Она бросила на мужа шутливо-вопросительный взгляд. Роджер обнял ее за талию. — Это связано с больницей, милая. — Людей будет нелегко убедить. Их кошельки и так отощали после всех королевских налогов. — И отощают еще больше, — добавил я. — Говорят, у нового парламента потребуют новых денег, чтобы король мог пойти войной на Францию. — Пустая трата денег, — с горечью произнес Роджер. — А сколько пользы они могли бы принести! Но с другой стороны, для него это самый подходящий момент, чтобы провернуть подобное мероприятие. Сейчас, когда король скоттов умер и на троне находится девочка-младенец, Шотландия не сможет вмешаться в войну на стороне Франции. Я кивнул в знак согласия. — Король отправил шотландских лордов, плененных при Солвей-Мосс, домой, но прежде они, как рассказывают, поклялись поженить принца Эдварда и наследницу шотландского трона Марию. — Ты, как всегда, прекрасно информирован, Мэтью, — проговорила Дороти. — Барак до сих пор приносит тебе на хвосте сплетни от своих дружков из числа дворцовой челяди? — А почему бы и нет? — Я слыхала, что король присмотрел себе новую жену. — Эти слухи не затихают с того самого дня, как казнили Кэтрин Говард, — фыркнул Роджер. — Интересно, кто будет новой счастливицей? — Леди Латимер, — ответила Дороти. — На прошлой неделе умер ее муж, и послезавтра состоятся пышные похороны. Это означает, что король поразвлечется с ней в течение нескольких лет, а дальше — одному богу известно. Эти слухи до меня не доходили. — Бедняжка, — проговорил я, перейдя на шепот. — Ей стоит побеспокоиться о своей голове. — Да, — кивнула Дороти. Несколько секунд она молчала, а потом подняла руки над головой, хлопнула в ладоши и громко крикнула: — Друзья мои, ужин готов! Мы дружно отправились в столовую. Длинный старинный дубовый стол был уставлен серебряными приборами, слуги под неусыпным наблюдением Элиаса расставляли блюда с угощением. Гордостью стола были четыре больших цыпленка. Вообще-то в Великий пост дозволялось есть только рыбу, но поскольку река в эту лютую зиму сильно промерзла, цены на нее взлетели до небес, и король разрешил подданным есть белое мясо. Мы расселись. Я оказался между Лодером и Джеймсом Рипроузом, старым барристером с жесткими бакенбардами, обрамлявшими сморщенное, как печеное яблоко, лицо. Напротив нас сидели Дороти, Роджер и миссис Лодер — такая же пухлая и самодовольная, как ее муж. Она одарила меня улыбкой, продемонстрировав полный набор белоснежных зубов, после чего, к моему вящему изумлению, сунула пальцы в рот и вытащила оба ряда. Я заметил, что зубы крепились к двум деревянным протезам, выточенным с таким расчетом, чтобы надеваться на несколько гнилых пеньков — все, что осталось от ее настоящих зубов. — Они выглядят просто изумительно, — сказала дама, перехватив мой взгляд. — Их изготовил для меня лекарь-брадобрей из Чипсайда. Разумеется, кушать с ними я не могу. — Убери их, Джоанна, — произнес ее муж. — Никто не желает любоваться твоими зубами во время еды. Джоанна надула губы, насколько это вообще было возможно без единого зуба во рту, а потом убрала вставную челюсть в маленькую коробочку, которую спрятала в многочисленных складках своего платья. Я с трудом удержался от того, чтобы не поежиться. Мода, заимствованная у французов и получившая распространение в высшем свете Англии — носить полон рот зубов, вырванных у мертвецов, — казалась мне отвратительной. Роджер вновь заговорил о больнице, которую задумал создать, только теперь свои аргументы он адресовал старому Рипроузу. — Подумайте о тех больных и беспомощных, которых мы могли бы забрать с улиц и, возможно, вылечить, — убеждал он. — О, это было бы стоящим делом, — соглашался старик, — но как быть с другими нищими: здоровыми и вполне дееспособными, которые заполонили улицы и не дают прохожим шагу ступить, требуя подаяния, а подчас и угрожая? Что делать с ними? Я старый человек, и мне иногда бывает страшно выйти из дома одному. — Очень верное замечание, — согласно затараторил брат Лодер, перегнувшись через меня, чтобы его могли слышать другие участники разговора. — Те двое, которые в прошлом ноябре ограбили и убили несчастного брата Гудкоула возле ворот, были монастырскими слугами, лишившимися хозяев. И их нипочем не изловили бы, не начни они бахвалиться в таверне, где пропивали денежки бедного Гудкоула, и не окажись ее хозяин честным человеком. Он-то и вызвал констебля. — Ага, ага, — часто закивал головой Рипроуз. — Нет ничего удивительного в том, что оставшиеся бесхозными слуги безнаказанно воруют и убивают, а город может предложить нам в качестве защитников всего несколько констеблей, в большинстве своем таких же стариков, как я. — Городской совет должен назначить сильных мужчин, которые сумеют выжечь эту заразу каленым железом! — припечатал Лодер. — Ну к чему такие жестокости, Амброуз? — тихо укорила его жена. — Помнится, в молодости ты доказывал, что безработные бедняки имеют право на получение работы, что город должен платить им за полезный труд, к примеру, за мощение улиц. Ты всегда цитировал Эразма Роттердамского и Хуана Вивеса, писавших об обязанностях христианской общины по отношению к обездоленным. Закончив эту тираду, женщина одарила мужа приторной улыбкой. Возможно, это была ее месть за колкое замечание относительно вставной челюсти. — Точно-точно, Амброуз, я тоже хорошо это помню, — с готовностью ухватился за нежданную поддержку обрадованный Роджер. — И я, — подхватила Дороти. — Ты очень сурово отзывался насчет обязанностей короля в отношении бедных. — Ну, поскольку с той стороны данной проблемой, похоже, никто не интересуется, я не представляю, что мы можем тут сделать. Поселить десять тысяч вшивых попрошаек в лучших гостиницах и кормить их за столом для почетных гостей? — Нет, — мягко ответил Роджер, — просто использовать наш статус состоятельных людей, чтобы помогать хотя бы немногим несчастным до тех пор, пока не настанут лучшие времена. — Однако по улицам стало тошно ходить не из-за одних только попрошаек, — мрачно проговорил старый Рипроуз. — Теперь на каждом углу появились эти пустозвоны-начетчики с Библиями в руках. Один вон каждый день с утра до вечера торчит в конце Ньюгейт-стрит и что-то гавкает про грядущий апокалипсис. За столом послышался одобрительный гул голосов. За годы, прошедшие после падения Томаса Кромвеля, поддержка королем реформаторов, которые воодушевили его на разрыв с Римом, исчерпала себя. Он никогда в полной мере не разделял лютеранские воззрения, а сейчас в значительной степени дрейфовал в обратную сторону, к старой форме религии — чему-то вроде католицизма без Папы. Причем этот процесс сопровождался все более жестоким подавлением любого инакомыслия. Сомневаться в том, что хлеб и вино во время таинства причастия действительно превращаются в тело и кровь Христовы, было равнозначно ереси, за которую полагалась смертная казнь. Даже концепция чистилища вновь обрела прежнюю респектабельность. Все это вместе являлось анафемой в адрес тех радикалов, для которых единственным источником истины являлась Библия. Преследования лишь заставили многих реформаторов влиться в ряды радикалов, и в Лондоне они были особенно осмелевшими и крикливыми. — Знаете ли, что я видел сегодня на улице? — спросил кто-то из гостей. — Возле одной церкви люди раскладывали на снегу ветки, готовясь к завтрашнему празднованию Пальмового воскресенья. Неожиданно налетела целая свора юнцов подмастерьев и раскидала ветки ногами, крича, что это папистский праздник, а Папа — антихрист. — Этот религиозный радикализм является для черни дополнительным поводом устраивать вакханалии, — угрюмо заметил Лодер. — Да, завтра могут возникнуть проблемы, — сказал Роджер. Я кивнул. В Пальмовое воскресенье в традиционных церквях состоятся литургии, по улицам пройдет процессия, во главе которой будет шагать ослица, везущая младенца. А проповедники-радикалы в своих церквях станут поносить привычные церемонии, объявляя их папистским богохульством. — Будет еще одна чистка, — с ноткой обреченности в голосе проговорил кто-то. — До меня дошли слухи, что епископ Боннер намерен с новой силой обрушиться на людей Священного Писания. — Только бы не было больше никаких аутодафе, — негромко проговорила Дороти. — Город не поддержит этого, — заявил Лодер. — Люди не любят радикалистов, но сожжения им нравятся и того меньше. Боннер не посмеет зайти так далеко. — Вы полагаете? — осведомился Роджер. — Разве он не такой же фанатик, только находящийся по другую сторону баррикад? Весь город оказался разделен на две части. — Большинство людей хотят всего лишь спокойной жизни, — проговорил я. — Даже те из нас, кто прежде называл себя радикалистами. Я хитро улыбнулся, посмотрев на Роджера, и он кивнул, поняв намек. — Фанатики со всех сторон, — сокрушенно проворчал Рипроуз. — А мы, обычные бедные люди, посередке. Иногда я со страхом думаю, что они принесут всем нам смерть.
Компания разошлась далеко за полночь, и одним из последних ушел я. Выйдя из дома, я почувствовал, что, пока мы сидели за столом, на улице опять подморозило и подтаявший снег превратился в наст, хрустевший под подошвами башмаков. После разговора, состоявшегося за столом, настроение мое было уже не столь радужным. Все верно, Лондон превратился в несчастный город — город нищих и фанатиков. Если состоится чистка, ситуация станет еще хуже. Кое о чем я умолчал за ужином. Родители мальчика, отправленного в Бедлам, являлись членами радикальной протестантской конгрегации, и проблемы с психическим здоровьем их сына имели религиозное наполнение. Я не хотел бы иметь ничего общего с этим делом, но должность обязывала рассматривать жалобы граждан, а родители мальчика мечтали, чтобы их сына отпустили. За спиной послышался хруст наста под чьими-то ногами. Я вздрогнул и обернулся. Обнесенная стеной территория Линкольнс-Инн обычно была довольно безопасным местом, но теоретически злоумышленники могли пробраться и сюда. Ночь была темной, луну наполовину скрыли облака, и в этот поздний час лишь несколько окон отбрасывали на снег квадраты света. — Кто здесь? — окликнул я темноту. Она не ответила, но зато до моего слуха донесся быстрый звук удаляющихся шагов. Наморщив лоб, я двинулся в том же направлении. Звук доносился от дальнего конца постройки, в которой жили Эллиарды. Она имела общую стену со зданием Линкольнс-Инн. Заворачивая за угол, я положил ладонь на рукоятку кинжала. Впереди находилась внешняя стена. Тот, кто оказался между мной и нею, загнал себя в ловушку. Но… там никого не было. Маленький пятачок между постройками и двенадцатифутовой стеной был совершенно пуст. По моему позвоночнику пробежал холодок. А потом я увидел, что снежная опушка на верхней кромке стены нарушена. В этом месте через стену только что кто-то перелез. Я стоял и молча созерцал эту картину. Чтобы перемахнуть через четырехметровую стену, необходимо обладать нечеловеческой силой и ловкостью. В иной ситуации я сказал бы, что это невозможно, но пустой двор и потревоженный снег на стене говорили красноречивее любых слов. Размышляя о том, что все это может значить, я двинулся обратно. Нужно будет завтра же сказать сторожу, чтобы он насыпал на верхнюю кромку стены битого стекла. ---------------------------------------------------------
"Скачайте всю книгу в нужном формате и
читайте дальше"
Оч.хорошая тетралогия,мое знакомство с ней началось неск.лет назад и, как оказалось, со второй книги)сейчас читаю третью.оч.вкусное чтение и атмосферное (проскальзывают,конечно, анахронизмы,но надеюсь, это вина переводчиков).
Порядок такой:Горбун лорда Кромвеля,Темный огонь,Соверен,Седьмая чаша.Наконец,поняла почему мне понравился автор-повествование идет от первого лица,т.е.мы имеем возможность "быть в голове" у героя,так вот радует,что автор не обделил его страхами,сомнениями и предрассудками своего времени.Не люблю этаких героев-всезнаек,которые "впереди своего времени",только потому,что автору было лень продумать характер персонажа и исторические книги почитать)))Короче,приятного прочтения)))
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация |
Вход ]
